Она нетерпеливо заерзала на стуле, одергивая юбку. Завтра она отыщет подобающий повод и вернется в Лондон, где эти незнакомые мысли больше не будут ее тревожить. Она заполнит свои дни заботами о предстоящей свадьбе и станет сквозь пальцы смотреть на любовные интрижки Энтони, как поступила бы любая другая девушка, которой повезло заполучить его в мужья.

При звуке шагов на площадке Сара вскочила на ноги и бросилась к лестнице. Она попыталась прочесть по их лицам: Криспин был очень мрачен, Эдвард Трехерн — крайне удручен. Дебора шла между ними — медленно, со склоненной головой. Как будто — вспышкой пронеслась мысль в голове Сары — они участвуют в похоронной процессии.

Заметив ее, Криспин тяжело сказал:

— Мэри просит тебя зайти, Сара.

Несмотря на весь ужас, который она испытывала, Сара почувствовала, как ее сердце подпрыгнуло в груди, и она быстро зашагала вверх по лестнице. Наверху Криспин задержал ее, положив руку на локоть.

— Умоляю вас, подумайте…

Сара стряхнула его руку и гордо подняла голову:

— Вам нет нужды говорить мне, как вести себя с Мэри. Я сумею рассмешить ее меньше чем за пять минут — готова поспорить на сотню гиней.

Она заметила сомнение в его взгляде и неодобрение в глазах Деборы, после чего повернулась к обоим спиной и заторопилась вдоль по коридору. У двери спальни она потерла щеки и губы, чтобы вернуть им краску, и сглотнула ком, вставший в горле.

Мэри лежала откинувшись на подушки, ее глаза были закрыты, тонкая белая рука лежала на стеганом покрывале. Одного хотела сейчас Сара: броситься на колени рядом с кроватью, схватить эту руку и выплакать свое горе, горе, рожденное тем, что она прочла на этих трех мрачных лицах. Но вместо этого она крепко сжала свои пальцы и стала ждать, когда Мэри откроет глаза.

А потом, улыбаясь, мягко произнесла:

— Криспин сказал, что вы хотели меня видеть.

Рука слабо двинулась, но Сара все еще не могла доверять себе настолько, чтобы дотронуться до нее.

— Да, моя дорогая, — слабо сказала Мэри. — Они сказали мне, что теперь я должна все время отдыхать, если есть хотя бы самая слабая надежда, что я поправлюсь. Я с большей радостью предпочла бы хлопотать по дому все дни, которые сочтены, но Криспин не хочет и слышать об этом. — Ее голос дрогнул, но через мгновение она продолжила: — Мне очень, очень жаль, Сара. Я думаю, вам стоит завтра же вернуться в Лондон, моя дорогая.

Вот оно — избавление, предлагаемое ей даром, тот самый повод, которого она желала; безупречно правдоподобная причина, по которой она немедленно может покинуть Клэверинг.

— Вы предлагаете мне уехать? — натянуто спросила Сара.

Мэри удалось улыбнуться.

— Дорогое дитя, я бы никогда не стала понуждать вас к чему бы то ни было. Но, возможно, теперь вам не следует оставаться здесь.

— Почему нет? Мне кажется, что без меня вы будете окружены здесь сплошь унылыми лицами и не услышите ничего, кроме мрачных и торжественных разговоров. Почему я не могу остаться и заставить вас посмеяться немного?

Мэри приподнялась на кровати:

— Вы, не лукавя, говорите, что хотели бы остаться в подобных обстоятельствах?

Сара стояла у кровати и глядела прямо в глаза Мэри.

— Именно это я вам и говорю. Я превыше всего желаю оставаться с вами столько, сколько вы будете нуждаться во мне.

— Но, Сара, — почему?

Она не могла ответить почему. Она действовала так, как действовала всю свою жизнь — под влиянием порыва.

Сара беспомощно тряхнула головой и сказала:

— Не просите меня объяснить, Мэри. Я только знаю, что это так. Разве этого недостаточно?

В глазах Мэри показались слезы. Холодные пальцы сжали руку Сары:

— Этого более чем достаточно, моя дорогая. Но вы не должны чувствовать себя связанной этим великодушным порывом. Обещайте, что отныне будете считать, что вольны уехать, когда только пожелаете.

Сара, наклонившись, поцеловала девушку в щеку.

— Я обещаю. А теперь я должна заставить вас рассмеяться, потому что поспорила с Криспином, хотя и не думаю, чтобы он принял это всерьез. Я спою вам песню, которой меня научила Берта. В ней говорится об очень толстой свинье, которая заставила всю деревню пуститься с пляс, когда они собрались вести ее на рынок. Готова поспорить, что вы начнете смеяться через две минуты.

Глава 5

Поднимая глаза от вышивания, Мэри сказала:

— Дорогая моя, если ты не против, завтра тебе необязательно сидеть целый день взаперти. Ведь ты выходишь из дому, только когда идешь в церковь.

— Погода не благоприятствует тому, чтобы стремиться на воздух, — заметила Сара. — Все время так ветрено и холодно.

— И тем не менее, — мягко настаивала Мэри, — тебе нужна смена обстановки, даже если это будет всего лишь поездка в Чичестер. Криспин отправится с тобой.

— Я могу взять Берту. Уверена, что Криспин слишком занят.

Мэри вздохнула:

— В самом деле, он слишком много времени проводит в библиотеке. Боюсь, он для тебя — неважная компания.

Сара положила ладонь на руку Мэри:

— Ты для меня самая подходящая компания. Мне кажется, ты достаточно оправилась, чтобы мне не нужно было перед тобой притворяться.

— Притворяться? Зачем бы тебе это понадобилось?

— В Лондоне… — Сара, нахмурившись, смотрела на свое шитье. — Ты ведь никогда не бывала в лондонском свете?

— Нет, и никогда не хотела. Я чувствую себя совершенно счастливой здесь, в Клэверинге.

— В таком случае я сомневаюсь, что ты поймешь. Предполагается, что девушка моего положения должна все время состязаться с другими в том, чтобы иметь самое элегантное платье, лучше всех уложенные волосы, самое большое число кавалеров. Когда-то я думала, что все это — из-за мужчин, которые борются за руку женщины. Но на самом деле… Знаешь, я ни секунды не знала покоя, пока Энтони не посватался за меня.

Мэри снисходительно улыбнулась ей:

— Но в конце концов ты его получила.

— О да, — непринужденно ответила Сара.

Ей так хотелось сказать правду, произнести: «Нет, не я получила его. Мой отец купил его для меня». Но она дала Криспину слово. И даже если бы она этого не сделала, она верила, что в любом случае сумела бы преодолеть искушение свалить все свои беды на слабые плечи Мэри.

Три дня она не отходила от Мэри, сидя либо в спальне у ее кровати, либо рядом с кушеткой в гостиной. Она читала книги девушке, пела ей, играла на клавикордах и развлекала ее лондонскими сплетнями. Стоило ей войти в комнату, как глаза Мэри начинали светиться и улыбка трогала ее бледные губы. И только когда Дебора и Эдвард приходили с визитом или Криспин желал посидеть с сестрой, Саре удавалось немного прогуляться по длинной галерее, окружавшей дом по всей длине и увешанной от пола до потолка фамильными портретами Данси.

Мэри отложила работу.

— Ну вот, темнеет, и я больше не могу ничего делать. Не поиграешь мне немного — до того, как придет время зажечь свечи?

— Охотно. Что бы ты хотела послушать?

— Ту маленькую песенку, которую ты напевала, когда мы возвращались с пляжа. Я не запомнила всех слов, но там было что-то о том, что настоящая любовь любое время года превращает в лето. — Она жестом указала на залитую дождем террасу и рассмеялась. — Я думаю, чтобы поверить этим словам, человек должен любить очень глубоко.

Сара уселась за клавикорды. Она без труда припомнила ноты и слова. И тем не менее, ее пальцы двигались по клавишам не слишком уверенно, а ее голос немного дрожал, пока она пела. Память унесла ее из этой маленькой, отделанной панелями комнаты, в которой в гаснущем свете сгущались тени, в освещенную канделябрами гостиную родного дома. Она так же, как сейчас, сидела за клавикордами, правда, инструмент был более современным. Энтони стоял рядом с ней, переворачивая листы нотной тетради, то и дело на мгновение задерживая свою руку у ее обнаженного плеча. Когда песня закончилась, он наклонился и прошептал ей на ухо: «Для нас всегда будет лето, моя маленькая Сара. И ты будешь моим солнцем, которое светит ярче, чем настоящее». В тот вечер он сделал ей предложение. Она думала, что ее жизнь и вправду превратится в вечное лето.

Сара прервалась на середине фразы и закрыла лицо руками. Встревоженный голос Мэри вернул ее к действительности:

— Сара, что случилось? Разве ты не можешь мне все рассказать?

Сара подняла голову:

— Прости меня. Я просто на минуту забыла слова.

— Дорогая моя, — мягко сказала Мэри, — я не случайно спросила тебя. Если ты хранишь молчание из-за меня…

Сара перебила ее неестественно резким голосом:

— Ты ошибаешься. О чем мне хранить молчание?

— Ты только что сказала, что тебе нет нужды притворяться передо мной. И тем не менее, я думаю, что именно это ты сейчас и делаешь. Если не хочешь говорить мне о том, что тебя тревожит, не надо. Но молю тебя, не думай, что я поверю, что у тебя все хорошо. Я чувствовала, что ты страдаешь, с той самой минуты, как ты приехала. Ты ведь нуждаешься в утешении, разве не так? И вместо того чтобы предложить тебе помощь, которая в моей власти, я опираюсь на твою силу, принимаю…

— Все так, как и должно быть, — быстро сказала Сара.

Она поднялась со стула у клавикордов и встала у окна, глядя на колышущиеся под ветром деревья. Вот он, настал миг искушения, о котором она думала и которое преодолевала. Ей нужно лишь опуститься на колени рядом с Мэри и все высказать, услышав в ответ слова понимания и сочувствия.

И тут раздался голос Криспина — так ясно, словно он в эту самую минуту прозвучал в комнате: «Даете ли вы мне слово? Я верю, что вы сдержите свое обещание».

Она распрямила плечи и крепко сжала руки:

— Поверь мне, нет ничего такого, о чем тебе хоть сколько-нибудь стоило бы тревожиться. У меня есть одна проблема, это правда. Эта проблема касается только меня, и о ней не стоит даже беспокоиться — во всяком случае, до тех пор, пока я не вернусь в Лондон. Теперь ты удовлетворена?