– Все было очень хорошо, – продолжала мать, – и полагаю, было бы глупо с моей стороны не признаться, что я пользовалась успехом. У меня было много поклонников, Кандида, и мои родители благоволили к одному джентльмену. Имени его я не назову, но могу сказать тебе, что он происходил из знатной семьи и был весьма незаурядной личностью.

– Он был красив? – спросила Кандида.

– Очень красив, – ответила мать, – и мне страшно завидовали, потому что он обратил на меня внимание… Но вот я встречаю твоего отца…

Последовала продолжительная пауза, и у Кандиды было такое чувство, будто мать забыла о ней.

– Ну продолжай, умоляю, мама! Не может быть, чтобы на этом вся история и закончилась.

Мать, казалось, вздрогнула, возвращаясь к действительности.

– Нет, конечно, – ответила она. – На этом она только началась.

– Ты полюбила его, мама? – спросила Кандида.

– Глубоко и неизменно, – объявила мать. – Не могу объяснить почему… Он был, безусловно, хорош собой, хотя и не так представителен, как другой мой поклонник, но куда более существенным недостатком в глазах моих родителей являлось то, что у него не было денег.

– Вообще не было? – поинтересовалась Кандида.

– Жалкие гроши, – ответила мать. – Остались от какого-то дяди. Но нам казалось, что этого достаточно.

– Достаточно для чего?

– Достаточно, чтобы жить на эти деньги, чтобы пожениться, потому что мы так отчаянно были нужны друг другу.

– Но почему же вам пришлось убежать? – спросила Кандида.

– Ох, сколько много вопросов! – не выдержала мать. – Однако, как я сказала, ты имеешь право знать. Жизнь твоя могла бы быть совсем иной, если бы ты родилась от того брака, которого для меня желали родители.

– Но я ведь не была бы такой же, если бы моим отцом был… не папа, правда? – спросила Кандида.

Мать в порыве обвила ее руками и притянула к себе.

– Правда, моя милая, – ответила она. – Это ты очень верно заметила. И ты не была такой же, и я не провела бы этих прекрасных, золотых, чудесных лет с человеком, которого люблю и который всем сердцем любит меня.

– И все же, почему вам обязательно понадобилось убегать? – повторила свой вопрос Кандида, твердо решив услышать конец истории.

– Мой отец, твой дед, был в ярости, – ответила мать. – Человек он был властный, деспотичный, не привыкший, чтобы его воле перечили. Он выбрал для себя, как ему казалось, подходящего зятя и не собирался допустить, чтобы его планы были расстроены каким-то там поэтишкой без гроша в кармане. К поэзии мой отец питал отвращение! Он грубо вытолкал твоего отца из дому.

– О, бедный папа! Он, наверное, так переживал!

– Ужасно переживал, – отозвалась мать. – Это было сделано в очень унизительной и грубой манере. Твой дед также пригрозил высечь его хлыстом, если он еще когда-нибудь заговорит со мной.

– Как жестоко! – вырвалось у Кандиды.

– Да, это было жестоко, и для такого обращения твой отец походил меньше, чем кто бы то ни было из всех, кого я когда-либо знала. Он был слишком чувствителен, слишком скромен и порядочен по натуре, чтобы легко вытерпеть боль душевных ран, нанесенных подобными оскорблениями и угрозами.

– И ты после этого уже не могла больше видеться с ним? – предположила Кандида.

– Я увиделась с ним, – ответила мать, и теперь в ее голосе звучали почти торжествующие нотки. – Я пошла к нему. Тайком выбралась из дома ночью и пошла туда, где он жил. Это было вопиющим и неслыханным нарушением всех и всяческих норм, но и с твоим отцом обошлись не лучшим образом. Тогда мы поняли: единственное, что можно сделать, – это убежать вместе.

– Как смело, как это смело с твоей стороны! – вскричала Кандида.

– Я боялась, как бы твой дед не помешал нам вступить в официальный брак, – продолжала мать, – но мне незачем было беспокоиться. В тот миг, когда я пошла наперекор его воле, я перестала для него существовать.

– Откуда ты знаешь? – спросила Кандида. – Ты возвращалась и разговаривала с ним?

– Нет, этого я сделать не могла, – ответила мать. – Но через год, когда уже родилась ты, написала своей матери, ничего, разумеется, не сказав об этом твоему папе. Я знала, что она любит меня и что, даже если отец ни за что не простит меня, я все же была ее дочерью, плотью от плоти.

– Она ответила? – спросила Кандида.

Мать покачала головой:

– Нет, моя милая. Должно быть, твой дед нашел письмо прежде, чем оно дошло до нее, и, узнав мой почерк, вернул его нераспечатанным.

– Как жестоко с его стороны! – воскликнула Кандида.

– Это можно было ожидать, – промолвила мать. – И тогда я поняла, что путь назад закрыт окончательно. Прошлое следовало забыть, изгладить из памяти, что, впрочем, твой отец и попросил меня сделать.

– А ты никогда не жалела о том, что убежала с папой? – тихо спросила Кандида.

Мать снова привлекла ее к себе и обняла.

– Нет, моя дорогая, никогда, никогда, никогда! – ответила она. – Я так счастлива, а твой папа – такой замечательный человек! Мне кажется, ни у одной женщины не может быть более заботливого, бескорыстного, внимательного и любящего мужа. Вот только мы бедны, а мне бы так хотелось, чтобы у тебя все было: чтобы ты вращалась в обществе, ездила на балы, имела такие же красивые платья, какие когда-то были у меня. Но что толку заниматься пустым мечтательством? Я лишь молюсь, моя дорогая, чтобы ты бала так же довольна жизнью, как я.

– Я счастлива, мама, и ты ведь знаешь, что я люблю тебя и папу! – вскричала Кандида.

– Ну, тогда, если ты действительно любишь папу, ты никогда больше не должна говорить об этом, – ласково-назидательным тоном напомнила ей мать. – Ему очень больно вспоминать о том, как плохо с ним обошлись. Он, кроме того, постоянно думает, что я сравниваю свое нынешнее положение с той жизнью, которую вела, когда встретила его, – она улыбнулась. – Глупо с его стороны – ведь ни за какие деньги не купишь того, что у меня есть сейчас. Но любое упоминание о прошлом пробуждает в нем страстное и безнадежное желание дать мне все те вещи, которые у меня были тогда.

– Я понимаю, мама, – заверила ее Кандида. – А скажи мне, пожалуйста, какая у тебя была фамилия до замужества?

К ее удивлению, губы матери напряглись и впервые в ее голосе зазвучали жесткие нотки:

– Меня зовут Эммелина Уолкотт, и другого имени у меня нет. Ну все, больше тебе ничего не надо знать, Кандида.

В минуты одиночества, думая об этой волнующей и странной истории, услышанной от матери, Кандида всякий раз испытывала жгучий интерес: кто же была ее мать? Было очевидно, что дед Кандиды имел немалое состояние и, должно быть, занимал в обществе важное положение.

Кандида очень расстроилась, что мать больше ничего ей не рассказала, но была какая-то решительность в отказе миссис Уолкотт, предостерегавшая дочь от дальнейшего потакания своему любопытству. И все же она не могла перестать думать об этом.

Иногда она выдумывала для себя чудесные сказки, в которых ее дед был принцем или герцогом и вдруг принимал решение простить дочь, приезжал к ним и привозил роскошные вещи, которые они никогда не могли себе позволить.

Подобные сказки перемежались у Кандиды с другими, в которых ее отец неожиданно становился знаменитым. Его поэмы продавались уже не сотнями, как обычно бывало, а тысячами. Он, подобно лорду Байрону, проснулся однажды знаменитым: им восхищались, его имя было у всех на устах. Мать снова могла иметь красивую одежду, драгоценности. Для самой же себя Кандида не предусматривала ничего, ей ничего особенного не хотелось. Пока у нее был Пегас, которого отец подарил ей на день рождения еще жеребенком, она чувствовала себя счастливой.

Жеребенок этот был куплен у бродячего торговца лошадьми. Из прелестного, но довольно неуклюжего, длинноногого создания он превратился в иссиня-черного жеребца, невероятно красивого и изящного. Кандида знала, что, где и когда бы она ни ехала на нем, любой, кто ее видел, восхищался и завидовал. И вот теперь с Пегасом приходится расставаться.

Больше не осталось ничего, что можно было бы продать. Когда ее отец возвращался из «Королевского погребка» в ту дождливую ночь, он, перепрыгивая верхом шлагбаум, переломил шейный позвонок, а Джуно, сломавшую две ноги, пришлось пристрелить.

Тогда-то Кандида и узнала, что дом заложен. Чтобы заплатить кредиторам, пришлось продать мебель, но она смогла получить совсем незначительную сумму. Многие предметы, к которым мать относилась с такой нежностью и любовью, были куплены односельчанами скорее по доброте душевной, нежели потому, что они хоть во что-то ставили полированное дерево или инкрустации, позолота которых уже потрескалась от времени.

Некоторые вещи когда-то принадлежали родителям ее отца, умершим, когда он был еще ребенком, и Кандида всегда была уверена, что они очень ценные.

Она обнаружила, что любить и ценить то, что тебе принадлежит, – это одно дело, а выручить за это деньги – совсем другое. Когда всем имуществом распорядились и долги были погашены, не осталось ничего, кроме Пегаса и некоторых личных вещей матери.

Сначала Кандида панически отгоняла от себя мысль о том, чтобы продать Пегаса, но потом осознала, что должна как-то позаботиться о старом Неде. Он был с ее отцом и матерью с тех пор, как они поженились, – конюх, помощник по дому, нянька и повар в одном лице. Он был слишком стар – почти семьдесят, – чтобы найти другую работу. Уходя от дел, он должен был иметь какой-нибудь источник дохода, и обеспечить это для него Кандида могла, лишь продав Пегаса.

Нед и сказал ей о том, что будет конная ярмарка на Гончарном рынке. Среди навалившихся после смерти отца невзгод у Кандиды просто не оставалось времени подумать о чем-либо, кроме того, как справиться с закладными делами, уладить вопросы с торговцами и решить, что из тех немногих книг и одежды матери она могла оставить себе.

– Конная ярмарка на Гончарном рынке? – переспросила она тогда, отрешенно уставившись в пустоту.