Шляпка ее была из розовой соломки с аккуратно отделанными краями, и лишь атласные ленты, завязывающиеся под подбородком, были бледно-голубого цвета и выразительно оттеняли белизну ее кожи и золотистость волос.

Некоторое время они ехали молча, пока наконец лорд Манвилл снова не заговорил, заметив, что Кандида, наклонившись вперед, рассматривает лошадей.

– Как вам нравится моя пара? – спросил он.

– Они великолепны, – ответила Кандида. – Я еще никогда не видела, чтобы лошади так идеально были подобраны. Это близнецы?

– Нет, – отозвался лорд Манвилл. – Между ними разница в год. Но они от одних родителей.

– Должно быть, очень редко можно получить такую пару, – сказала Кандида. – У матери Пегаса, например, не было ни одного полностью черного жеребца, кроме него.

– Да, это, несомненно, превосходный экземпляр, – сказал лорд Манвилл. – Вы давно на нем ездите?

– Он у меня с самого своего детства, – ответила Кандида.

На лице лорда Манвилла отразилось удивление. Он думал, что Пегас был находкой Хупера и что тот догадался с помощью миссис Клинтон подобрать к нему наездницу, которая демонстрировала бы этого коня в выгодном свете.

Они уже выехали за пределы Лондона, но так как на дорогах все еще было движение, лорд Манвилл был полностью поглощен управлением лошадьми, пока наконец не иссяк поток телег с грузом, семейных ландо и повозок торговцев.

Навстречу им мчалась королевская почтовая карета, запряженная четверкой скакавших галопом лошадей. Один из стражников трубил в рог. Карета была полна пассажиров и доверху набита багажом.

– Она перегружена! – почти сама себе сказала Кандида. – Нельзя так обращаться с лошадьми.

Лорд Манвилл с удивлением посмотрел на нее.

– Большинство людей жалуются, что почтовые кареты едут чересчур медленно.

– Но зачем же гнать слишком быстро? – спросила Кандида. – Знаете ли вы, что такие лошади живут всего около трех лет? При такой езде они надрывают дыхание, и для многих после этого не остается ничего, кроме живодерни.

Она с таким жаром произнесла это, что лорд Манвилл сказал:

– Я вижу, вы очень любите лошадей, и согласен с вами, что кареты дальнего следования очень часто бывают перегружены.

– А эти новые омнибусы, куда садятся чуть ли не десять пассажиров! – вскричала Кандида. – Почему по этому поводу ничего не делается? Кто-нибудь вроде вас, кто заседает в палате лордов, мог бы поднять подобные вопросы или, может быть, провести через парламент акт о защите этих животных, которые сами за себя не могут постоять.

– Да вы, как я погляжу, реформатор, – сухо сказал лорд Манвилл.

Кандида почувствовала, как краска приливает к ее щекам, и запоздало вспомнила разговор с миссис Клинтон перед своим отъездом, когда та вполне серьезно говорила:

– Помните, что работа женщины заключается в том, чтобы выглядеть привлекательной и доставлять удовольствие. О чем бы лорд Манвилл ни просил вас, Кандида, вы должны соглашаться, если хотите остаться со своим конем. Если вы будете слишком многого требовать или устраивать сцены, то он, вне всякого сомнения, прогонит вас. Джентльмены терпеть не могут сцен и не переносят женщин, не делающих того, о чем их просят. Старайтесь быть любезной и сговорчивой, моя дорогая, это сделает вашу жизнь более легкой и избавит от многих проблем.

– Постараюсь, – пообещала Кандида, не совсем понимая, однако, что именно ей надо будет делать для лорда Манвилла.

– Не всегда бывает так, как мы предполагаем, – продолжала миссис Клинтон, не глядя на Кандиду и нервно теребя утреннюю газету, лежавшую перед ней на обеденном столе.

– Но я не знаю, что и предполагать, – жалобно произнесла Кандида.

– В таком случае вас, несомненно, очень многое будет удивлять, – ответила миссис Клинтон. – Именно поэтому я умоляю вас, Кандида, для вашего же собственного блага, делать то, о чем вас просят, без лишнего шума.

– А зачем мне поднимать шум? – полюбопытствовала Кандида.

– О, некоторые женщины любят лишний раз подчеркнуть свою значительность, – быстро сказала миссис Клинтон. – У других могут быть слишком большие запросы. А многие просто скучны сверх всякой меры.

– Я буду стараться, чтобы вы гордились мною, – улыбнулась Кандида. – Я вам, право же, очень благодарна. Вы так много для меня сделали, столь многому меня научили, подарили мне всю эту чудесную одежду. Трудно представить себе кого-либо более доброго, даже родственника.

На мгновение ей показалось, что миссис Клинтон смутилась и растерялась, и она не могла понять почему. Затем она подумала, что, возможно, миссис Клинтон была из тех людей, которые не хотят, чтобы их благодарили за великодушие и щедрость.

– Вы были очень хорошей ученицей, – сказала миссис Клинтон. – Но помните то, что я вам сказала. Вам будет довольно нелегко приспособиться к тому обществу, в которое вы сейчас входите. Помните, что я сказала: джентльмены любят, когда им доставляют удовольствие.

Дорога, мелькая, уходила назад под копытами лошадей, солнце било Кандиде в глаза. Она, упрекая себя за глупость, думала о том, что должна постараться, чтобы с ней было интересно и приятно, но не представляла, как такое возможно с человеком, которого она раньше никогда не встречала и о котором ничего не знает, кроме того, что он хорошо разбирается в лошадях.

«Нам надо разговаривать о лошадях, – подумала она. – По крайней мере, хоть тут мы в чем-то сходимся. Но я не должна навязывать ему свое мнение».

Они проехали еще несколько миль, когда лорд Манвилл снова заговорил.

– У вас очень необычное имя, – сказал он.

– Вольтер был одним из любимых авторов моего отца, – ответила Кандида.

– Что вы о нем думаете? – спросил он, имея в виду ее имя.

– Воодушевляет, – ответила она, говоря об авторе. – Что ни говори, как-то необычно сознавать, что он вызвал во Франции такой резонанс. Теперь-то мы уже вполне привыкли к прямоте и откровенности писателей.

– А я и не знал, что есть английский перевод «Кандида»,[1] – сказал лорд Манвилл.

– Не думаю, что он переводился, – ответила Кандида. – Во всяком случае, не слышала.

Брови лорда Манвилла поползли вверх. Значит, она читала эту книгу в оригинале, на французском! Он слышал, что многие прелестные наездницы считались хорошо образованными, но, видимо, ему по этой части не везло. Большинство из тех, с кем ему доводилось общаться, имели много положительных сторон, но образование к их числу не относилось.

Те, кому он покровительствовал, в большинстве случаев, были похожи на Скаттлз – изысканные и благородные на вид, превосходно разбиравшиеся в лошадях, но речь их оставляла желать лучшего. О ругательствах и богохульстве Скиттлз ходили легенды среди молодых денди, и многие наездницы подражали ей. Лэйс была в некотором роде исключением.

Она редко ругалась, у нее был острый ум, и лорд Манвилл находил это весьма приятным и занимательным. Она была лишена жеманства и кокетства, и было ясно, что она готова одарить своей благосклонностью того, кто предложит наивысшую цену, кем бы он ни был.

Лэйс означала для него утешение и отдых после бурных переживаний, выпавших ему в обществе леди Бромптон. «Никогда, – сказал он себе, – и ни за что! Больше никаких компрометирующих связей, никаких тайных свиданий, никаких поездок по ночным аллеям!»

Он был свободен, мог приятно проводить время. Все, что ему было нужно для отдыха и наслаждений, – это прелестная наездница, которая радовала бы глаз своим мастерством и украшала его постель милым изяществом.

В этой его маленькой Кандиде он почти сразу отметил то, что она не щебетала без умолку. Он не любил женщин, которые много болтают, – сказать им все равно нечего, но трескотни в избытке.

Они ехали довольно долго, прежде чем лорд Манвилл опять заговорил.

– Мы позавтракаем в Биконсфилде, будем там около полудня. А оттуда до поместья Манвилл – всего около часа езды.

– Мы поменяем лошадей? – спросила Кандида.

– Нет, – ответил он. – Мой конюх даст им отдохнуть, и они довезут нас до самого Манвилл-парка, хотя вообще-то я держу запасных лошадей почти на всех главных дорогах.

На лице Кандиды отразилось удивление.

– Не слишком ли это расточительно? – полюбопытствовала она.

– Удобство я ценю выше, чем деньги, – небрежно ответил лорд Манвилл. – Мне не хотелось бы ездить на тех лошадях, что бывают на постоялых дворах.

– Да, конечно, – согласилась Кандида. – Но что бывает с вашими лошадьми, если вы не ездите по данной дороге, например, месяц или два?

– С ними конюхи, – ответил лорд Манвилл. – Они за ними хорошо ухаживают, уверяю вас.

В его голосе чувствовалась некоторая насмешка, и она быстро сказала:

– Простите, если мои слова показались вам дерзкими; я, право же, не хотела.

– Не извиняйтесь, – сказал он. – Довольно интересно найти молодую девушку, как вы, которую по-настоящему заботит, как обращаются с лошадьми. Большинство женщин с ними довольно сурово обходятся.

– Очень сурово, хотя часто в этом нет никакой необходимости! – воскликнула Кандида, вспомнив о Лэйс.

Она подумала о том, стоит ли говорить, что она не одобряет применения шпор, но, решив, что это слишком спорный вопрос, промолчала.

Когда часы на башне Биконсфилдской часовни начали бить двенадцать, они въехали в деревню. Вокруг цвели каштаны, виднелись черно-белые дома и магазины с арочными фронтонами. Лорд Манвилл остановил экипаж возле постоялого двора. Подбежали конюхи, чтобы взять под уздцы лошадей, а лакей его светлости помог Кандиде выйти.

Как только они вошли в гостиницу, появилась хозяйка и по старой дубовой лестнице провела Кандиду в спальню. Там девушка вымыла руки теплой водой и, взглянув зеркало, увидела, что ветер растрепал ее аккуратно уложенные волосы. Она сняла шляпку, чтобы привести себя в порядок, и хозяйка воскликнула: