«Неразлучные» так и поступили. Скамью они нашли на ощупь: в помещении было так темно, что девушки не видели собственных рук. Но у женщин, работавших здесь, глаза давно привыкли к темноте.

Земля неприятно холодила босые ноги. Мэри хотела шепотом объяснить своим проводницам, как она им благодарна и как ценит их самоотверженность, но та, что повыше, не дала ей заговорить.

— Сегодня вам придется снять не только башмаки, — мрачно сообщила она.

Мэри не поняла, но подумала, что сейчас не время задавать вопросы.

Они прошли мимо стойл, где стояли шахтовые пони, и подошли к лестнице, ведущей вниз. Рабочие заступали на ночную смену: один за другим входили они в открытый зев шахты и начинали крутой спуск к месту работы. На всех мужчинах были шапки с приделанными к ним фонарями: огоньки их мелькали во тьме, словно светлячки. Были в этой толпе теней и женщины, и дети — все босые. Большинство женщин кутались в шали.

По совету Молли «неразлучные», отправляясь в шахту, оделись в самое старое и рваное тряпье, какое смогли отыскать у себя дома. Но одежда их была слишком чистой, а кожа — слишком белой. Повинуясь шепоту проводницы, девушки отошли в укромный уголок, к стойлам, и натерли пылью одежду и лица, чтобы ничем не отличаться от остальных.

— Вся работа сейчас идет во второй галерее, — сказала им проводница. — Мы идем туда. Десятником в этой галерее Том Грандисон — он все про вас знает. Том хороший парень, ему можно доверять. Но он просил напомнить вам, что никто из нас не хочет потерять работу. Для всех нас труд в шахте — единственная возможность заработать на хлеб.

— Тогда чего же вы от нас хотите? — спросила Мэри, устремив на женщину свои лазурные глаза. — Чего мы должны потребовать от герцога?

— Пусть облегчит условия работы для женщин и детей, — не колеблясь, ответила женщина.

— Детям на шахте не место! — возразила другая. — Здесь и взрослые-то мрут как мухи!

Похоже, в этом они были не согласны друг с другом.

— А что делать? — воскликнула первая, поворачиваясь к своей товарке. — Как еще большой семье заработать на жизнь? Поневоле приходится спускаться в шахту всей семьей… Нет, пусть работают и дети — только не по двенадцать часов в день, как мы, а хотя бы по восемь. И пусть герцог запретит посылать малышей на большую глубину, где жарко и нечем дышать.

— Только постарайтесь, чтобы мы не потеряли работу! — повторила вторая. — Если шахты закроют, нам всем придется просить милостыню!

С этими словами она повела девушек к спуску в забой, где уже толпились шахтеры.

До сих пор Мэри полагала, что ее цель — любой ценой добиться освобождения женщин и детей от тяжелой и опасной работы. Ну да сейчас не время спорить.

«Ладно, потом разберемся», — сказала она себе.

Девушки смешались с толпой шахтеров и двинулись вниз по крутому спуску.

— О господи, нас обязательно кто-нибудь узнает! — громким шепотом запричитала Пенелопа. Проводница, чувствительно ткнув ее в бок, велела молчать.

Но Пенни беспокоилась напрасно: старые платья и угольная пыль сослужили свою службу, и на девушек никто не обратил внимания.

Тьма сгущалась вокруг — непроглядная тьма подземного царства. Мэри подумала, что ее глаза никогда не привыкнут к темноте. Но люди, что сновали вокруг нее, опустив головы и придерживая руками фонари, казалось, не испытывали никакого неудобства.

Чем дальше они спускались, тем становилось жарче. Вот группа женщин и детей отошла в сторону, к деревянным стойлам, где качали головами унылые пони и стояли рядами вагонетки для угля. Этим людям предстоит до конца ночи присматривать за лошадьми.

Туннель вдруг круто повернул и вышел в широкую галерею с деревянным настилом на полу. Под прогнившими досками хлюпала вода: похоже, там, внизу, скрывалось целое подземное море. Над головой смутно виднелись балки, поддерживающие своды галереи. Здесь рабочие раздевались, вешали свои рубашки, штаны и юбки на деревянные колышки и отправлялись на работу в нижнем белье.

Софрония тихо ахнула, увидев эту картину — множество мужчин в панталонах и женщин в изношенных, штопаных-перештопаных нижних рубашках. Пенелопа же, казалось, вовсе перестала дышать.

К трем девушкам приблизилась женщина в изодранной рубахе, с ног до головы измазанная в угольной пыли. Фонарик ее освещал изможденное лицо, бескровные губы, безумные белые пятна глаз.

— Зачем вы пришли? — вскричала она. — Это место смерти! Все, кто спускается сюда, умирают! И вы тоже умрете!

Шахтеры, привлеченные пронзительным голосом незнакомки, начали оглядываться в их сторону. Проводницы быстро оттеснили ее в сторону.

— Это Летти Фулер, — шепотом объяснила одна из них, — у нее с головой неладно. Муж ее погиб при взрыве, с тех пор она и тронулась.

— Держитесь от нее подальше, — предупредила другая.

Обе женщины сбросили шали. Головы у них были обвязаны тряпками, чтобы защитить волосы от угольной пыли. Девушки в нерешительности смотрели, как их проводницы скидывают шерстяные платья и вешают их на колышки. Теперь на них остались лишь те части туалета, которые в более изысканном кругу изящно именуются «невыразимыми».

— Раздевайтесь, леди, — поторопила их та, что повыше. — Внизу такая жара, что в платьях вы и пяти минут не выдержите.

Девушки молчали. Мэри заговорила первой.

— Мэри Уоллстонкрафт, — начала она слегка дрожащим голосом, — говорит, что только ханжи стыдятся собственного тела. Большая часть пути уже пройдена, так неужели мы уйдем ни с чем? В конце концов, мы будем одеты… точнее, раздеты точно так же, как и все остальные!

— Но, Мэри, — в ужасе прошептала Пенни, — смотри, здесь же мужчины! Если вдруг…

— Софи, помоги мне, — приказала Мэри.

И не успела Пенни и пискнуть, как Софи с Мэри стащили с нее платье, а затем разделись сами.

Дрожащими руками девушки вымазали свои сорочки и панталоны угольной пылью. «Главное — не смотреть друг на друга, — говорила себе Мэри, — тогда все будет хорошо».

В галерею вошли десятники: они громко выкрикивали задания на сегодня, и бригады шахтеров одна за другой исчезали в узких туннелях. Голоса их доносились все глуше, отражаясь от стен, и наконец пропадали совсем.

Бледные полуголые ребятишки брали пони под уздцы и вели в темноту, а за ними грохотали на рельсах пустые вагонетки. Только слабые огоньки фонарей освещали им путь.

Мэри со своими подругами укрылись в нише, надеясь, что их не заметят.

Высокий широкоплечий шахтер средних лет подошел к ним и приглушенным голосом заговорил с проводницами. Мускулистая грудь рабочего блестела от пота; на черном от пыли лице ярко сверкали глаза и белоснежные зубы. В этом человеке чувствовалась сила, уверенность в себе и спокойное достоинство: глядя на него, девушки поняли, что не все рабочие забиты и задавлены нуждой.

Из разговора они поняли, что это и есть Том Грандисон, руководящий работами во второй галерее.

— Не больше часа, поняли? — внушительно говорил он, кивая в сторону девушек. — А потом ведите их наверх. Если их кто-нибудь здесь заметит, всем нам не поздоровится!

Женщины согласно закивали в ответ, и богатырь поспешил к себе в забой.

— Возьмите вагонетку и катите ее в забой, — шепотом приказала проводница. — Там вам будет на что посмотреть!

Она сказала правду. Чем ниже они спускались, тем чаще на память девушкам приходили картины Дантова ада.

На одном уровне они наткнулись на двоих мальчиков, сидящих на полу в ожидании вагонетки. Дети были совсем малы, лет пяти или шести; они жались друг к другу, глядя во тьму огромными блестящими глазами, и на изможденных личиках их читалось одиночество и бесконечная усталость.

В следующем туннеле они встретили полуголую беременную женщину с кожаным бандажом на огромном животе: обливаясь потом и тяжело дыша, она тащила вагонетку, полную шлака.

А пони — костлявые, какого-то жуткого белесого цвета, с красными невидящими глазами — вызывали у девушек смешанное чувство жалости и отвращения. Страшно было подумать, что эти несчастные животные проводят во тьме всю жизнь.

По мере спуска жара стала невыносимой. «Неразлучные» обливались потом. Чувствовалась нехватка воздуха. Галереи становились все ниже, и девушкам приходилось ползти на четвереньках, толкая вагонетку перед собой.

Пенни начала тихонько всхлипывать.

— Прекрати, ради бога! — зашипела на нее Софрония. — Маленькие дети это выдерживают — выдержишь и ты!

Наконец впереди показался свет фонарей. Несколько мужчин — и среди них Том Грандисон, — ритмично взмахивая кайлами, откалывали от породы куски угля. Женщины и дети подбирали их, складывали на вагонетки и увозили наверх.

Девушки наполнили свою вагонетку и пустились в обратный путь.

— Какое счастье, что нам не придется сюда возвращаться! — прошептала Мэри. — Одного раза с меня достаточно!

Но трудности только начинались. Спуск в забой дался девушкам нелегко, подъем же оказался сущим мучением.

Из-за их неопытности в этом деле вагонетка то и дело заваливалась набок, и уголь рассыпался по полу. Девушки собирали его и продолжали путь. Все три тяжело дышали и обливались потом; один раз им пришлось остановиться, потому что Софрония пожаловалась на невыносимое колотье в боку.

Несколько раз на пути им попадались женщины и дети, что лежали, отдыхая, рядом со своими вагонетками; груди их тяжело вздымались, измученные легкие жадно ловили обжигающий спертый воздух.

— Надо им помочь, — заметила Софрония.

— Они просто отдыхают, — ответила Мэри. — И как мы поможем? Их слишком много, мы ничего не сможем сделать, а только выдадим себя. Сейчас наша задача — выбраться на поверхность и поведать миру обо всех ужасах этого адского места!

Не успела она договорить, как в туннеле раздались гулкие, многократно усиленные эхом звуки шагов. Кто-то бежал вниз, в забой, и бежал быстро. Женщины и дети прижались к стенам, чтобы дать бегущим дорогу.