Прежде чем помочь Мэри сесть в карету, герцог сунул в ее дрожащую руку новую записку. Всего из трех слов:

«Теперь — в „Олмак“!»

8.

— В «Олмаке» вы долго не задержитесь, — обещал Мэри доктор Пендрагон. — Ник ненавидит это место.

И Мэри понимала почему. На ее взгляд, знаменитое место встреч лондонской золотой молодежи своей толчеей напоминало постоялый двор.

Впрочем, это сравнение было не совсем верно. В «Олмак», как и в любой лондонский клуб, не пускали людей с улицы. Чтобы попасть в число членов, следовало представиться владельцам клуба, получить их одобрение и уплачивать десять гиней в год на угощение и напитки (хотя закуски, что подавались здесь, оставляли желать лучшего). Как и во многих клубах, здесь была игровая комната, а раз в неделю устраивался бал.

И все же «Олмак» был особым местом. Ему покровительствовала элита лондонского общества. В свое время знаменитый Красавчик Браммел, лучший друг принца-регента и законодатель английской моды, проводил здесь все вечера напролет. Теперь же, после падения Браммела, «Олмак» взяла под свой патронаж жена принца-регента, установившая в нем строгие правила.

Лондону был еще памятен скандал, разразившийся, когда привратник не впустил в «Олмак» герцога Веллингтона, явившегося в брюках вместо принятой формы одежды — панталон до колен. Светская молодежь, особенно военные, возмущались таким отношением к национальному герою и многие горячие люди — в том числе и герцог Уэстермир — поклялись, что больше не переступят порог клуба без крайней необходимости.

Но и после этого «Олмак» остался самым модным и фешенебельным клубом в Лондоне. Столичные гуляки, начиная с самого принца-регента, водили сюда своих любовниц; здесь же выводили в свет и барышень из хороших семей, которые мечтали поскорее найти себе подходящего жениха.

Неудивительно, что с раннего утра до поздней ночи в «Олмаке» толпился народ и обсуждались все новейшие сплетни.

«Каждый, кто хоть что-то собой представляет, — заметил однажды Красавчик Браммел, — ездит в „Олмак“ и делится с друзьями новостями, которые услышал в других местах».

Здесь встречались судьи, адмиралы, министры — и люди с сомнительной репутацией, вроде самого Браммела. Здесь же проводили веселый досуг и члены королевской семьи — принц-регент Георг Ганновер и его братья.

Но Доминик де Врие «Олмака» не любил, в этом Мэри могла поклясться. Зачем же он сюда приехал?

Сплетни, родившиеся на балу у герцогини Сазерленд, скорее всего уже достигли «Олмака». Зачем же герцог своим появлением дает новый материал для сплетен?

Так спрашивала себя Мэри, но ее вопросы остались без ответа.

Отвесив поклон патронессам клуба, на лицах которых при виде герцога отразился ужас, смешанный с восхищением, Уэстермир подал руку своей даме и ввел ее в залу.

К несчастью, был как раз перерыв между танцами. При появлении герцога все головы повернулись в его сторону. Воцарилось потрясенное молчание, а затем раздался такой гул голосов, что задрожало пламя свечей в канделябрах.

Денди, светские дамы, актеры и актрисы, богатые наследницы и их престарелые дуэньи — все бросились к герцогу, крича и толкаясь.

Герцог крепко сжал руку Мэри и повлек ее за собой, разрезая толпу, словно морские волны.

— Его светлость просит извинения, — повысив голос, начала Мэри заученную фразу, — к сожалению, из-за ангины он совершенно потерял голос и не может ответить на ваши вопросы…

Уэстермир тем временем не слишком вежливо тащил ее по направлению к буфету.

— Нет-нет, — отвечала Мэри на вопрос какого-то рослого гусара, — герцог Уэстермир никогда не был в Индии и не изучал буддизм. Более подробно о своем отношении к восточным религиям он расскажет сам, когда к нему вернется голос.

«Едва ли», — добавила Мэри про себя. По дороге в «Олмак» герцог написал ей немало записок, где без обиняков высказывал свое отношение к ее фантазиям.

«Попробуйте сказать еще что-нибудь подобное — я вам язык отрежу!» — это была еще самая невинная угроза.

Мэри молчала, поправляя жемчужные нити в волосах.

«Пусть бесится, сколько хочет, — думала она. — Посмотрю я на него в следующую субботу! Он, наверно, снова сорвет себе голос, объясняя, что и не думал переходить в мусульманство, что не собирается бальзамироваться после смерти и что в роду у него не было сиамских близнецов.

Да ему еще никто и не поверит!» — подумала Мэри с улыбкой.

Но тут же сникла, вспомнив, с чего началась эта история. Герцог, несмотря на протесты Мэри, упорно называл ее своей невестой, а его тетушка Бесси представила ее отца нищим… Теперь весь лондонский свет уверен, что Мэри — наглая выскочка, охотница за герцогским состоянием.

Самое печальное, думала девушка, что герцогиня не так уж не права. Ведь преподобный Фенвик действительно очень беден. Как и весь его приход.

Предаваясь таким грустным мыслям, Мэри безропотно позволила отвести себя в буфет, где герцог взял себе бренди, а ей предложил фруктовое пирожное и чашку остывшего чая. Любопытные по-прежнему толпились вокруг, и несколько молодых людей, разряженных в пух и прах, поспешили представиться — но Мэри, выполняя строгие инструкции герцога, объясняла, что его светлость не может говорить, и больше ни в какие разговоры не вступала.

Посидев в буфете минут пятнадцать, они покинули «Олмак» и снова сели в карету. Предстоял последний пункт назначения — раут у Амелии Бентинк.

Несколько минут экипаж катился по темным улицам, затем остановился у дома в Челси — когда-то модном районе Лондона, который теперь пришел в упадок. Окна на втором этаже были ярко освещены, оттуда доносился шум голосов. Мэри заметила, что занавески на окнах отдернуты, и на светлом фоне движутся темные человеческие фигуры, так что любой человек на улице может видеть, что здесь идет прием. Видимо, это своеобразная реклама, подумала Мэри.

Она немало слышала о раутах — чисто лондонских приемах, где не танцуют, не играют в карты и не подают угощения (кроме напитков). На рауты люди приходят, чтобы пообщаться друг с другом. Чаще всего раут устраивается совместными усилиями: каждый гость платит хозяину определенную сумму за посещение.

Рука об руку с герцогом Мэри поднялась по узкой лестнице и вошла в холл. Господи, сколько же тут было народу! И какие разнообразные люди собрались у Амелии Бентинк! Пехотные и кавалерийские офицеры флиртовали с дамами; у стен сидели пожилые леди, впрочем, не слишком похожие на мамаш или тетушек юных красавиц. В одном углу человек в черном сюртуке читал стихи, и несколько молодых людей обоего пола внимали ему с благоговением. Воздух гудел от множества голосов, но на герцога и его спутницу, слава богу, никто не обращал внимания.

В комнатах людей было еще больше. Мэри заметила, что в доме почти нет мебели: казалось, когда-то комнаты были богато и элегантно обставлены, но потом нужда заставила хозяев распродать все, кроме нескольких стульев и кресел.

Навстречу Уэстермиру поднялась с кресла стройная смуглая женщина в траурном наряде — темном платье и тюрбане с черными перьями.

Что сталось с герцогом! Мэри не узнавала Уэстермира. Он улыбнулся хозяйке — словно солнышко выглянуло из-за туч, — склонился перед ней в низком поклоне и галантно поднес ее руку к губам, а затем нетерпеливо покосился в сторону Мэри.

Та знала, что от нее требуется.

— Мадам, — начала она, делая реверанс, — герцог Уэстермир просит его извинить, поскольку из-за болезни горла он совершенно лишился голоса…

Но хозяйка дома ее не дослушала.

— Доминик, дорогой, — вскричала она, рассмеявшись, — опять ты болен? И кто же на этот раз поит тебя чаем с ложечки?

С этими словами она обняла Уэстермира и звонко расцеловала в обе щеки. Гости удивленно смотрели на странную пару, Мэри же вдруг ощутила странный и неприятный укол в сердце.

— Дорогая моя, я Амелия Бентинк, — представилась ей хозяйка, — и мы с капитаном де Врие — старые друзья. Он служил в Сарагосе под командованием генерала Бентинка, моего мужа. Ужасное место эта Сарагоса! Не верьте тем, кто говорит, что в Испании прекрасный климат, — там холодно и беспрерывно идет дождь. Неудивительно, что, едва приехав туда, ваш друг слег с ангиной, и мне — единственной женщине в лагере — пришлось за ним ухаживать. Сказать по совести, мне даже нравится, что его светлость так часто болеет, — признаюсь вам, не люблю людей без недостатков!

Этот монолог заставил Мэри вздохнуть с непонятным ей самой облегчением. Тем более что моложавая смуглая Амелия, хоть и сохранила былую красоту, была старше герцога лет на двадцать пять.

Герцог нацарапал на листке из блокнота какой-то вопрос и подал его Амелии Бентинк.

— Как мило с твоей стороны, что ты помнишь всех моих детей по именам, — заметила она, и лицо ее затуманилось печалью. — Да, все здесь, кроме старшего: Ричард сейчас в том же полку, где служил его бедный отец. А я, как видишь, не дождавшись окончания траура, принимаю гостей — но, видит бог, отнюдь не для развлечения!

Уэстермир начал писать новую записку, но Амелия Бентинк жестом остановила его. Возле них уже толпились новоприбывшие гости, которые желали уплатить деньги за вход.

— Сегодня народу больше обычного, — с гордостью заметила Амелия. — Друзья обещали, что приведут ко мне лорда Байрона, и едва ли не половина Лондона собралась, чтобы посмотреть на знаменитого поэта. Не знаю, как бы я прокормила детей, если бы не эти рауты! Дом в Сассексе пришлось продать, — продолжала она, понизив голос, — нам не хватает денег на его содержание. Ах, если бы ты знал, как нам недостает Джека! Ты ведь помнишь, что это был за человек! — Затянутой в черную перчатку рукой она смахнула слезу. — Ладно, иди. Заходи как-нибудь, когда к тебе вернется голос, и мы поговорим по душам.

Миссис Бентинк приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать герцога на прощание, и до Мэри долетел ее громкий шепот: