Кэтрин Коултер - Прелестная лгунья

– Андре был не таким! – возмутилась Эванжелина. – И это не был брак по расчету!

– Но ты же не любила его.

– Конечно, любила! Я рассуждала просто так… Я.., философствовала…

– Ну да, – кивнул герцог. Он не сводил с Эванжелины глаз, и было в его взгляде что-то такое, что одновременно и пугало и волновало девушку. – Знаешь, мне кажется, что врешь ты не менее бойко, чем говоришь по-французски. Вот что, напомню-ка я, пожалуй, тебе, что бывает между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине.

Ричард опустил голову, и она тут же ощутила его горячее дыхание на своем виске. Его рука ласково дотронулась до ее шеи, а губы слегка коснулись ее губ. Эванжелина почувствовала, что теряет голову. Приятная истома стала медленно охватывать се тело и, что удивительно, ей не хотелось, чтобы это ощущение проходило. Вдруг герцог приоткрыл губы и крепче прижался к ее губам, а затем провел по ним языком. Не осознавая, что делает, Эванжелина прильнула к Ричарду, обхватив его за плечи. Словно в тумане, девушка чувствовала, как его горячие губы осыпают мелкими поцелуями ее лицо и шею. Вдруг, немного отодвинувшись, Ричард устремил взор на ее грудь. Наклонившись, он стал сосать ее соски прямо сквозь шерстяной халат и ночную рубашку. Ей казалось, что она не выдержит этой сладостной пытки.

– О! – застонала Эванжелина, закрыв глаза.

– Как много на тебе одежды, – прошептал Ричард. Эванжелина не шевельнулась, когда он развел в стороны полы ее халата. Молча наблюдала она за тем, как его умелые руки развязывают ленты ее рубашки. Девушка понимала, что этого не должно быть. Она не знала этого человека, а он вот-вот увидит ее обнаженной. Эванжелина должна была остановить его, но у нее не было на это сил. И больше всего ей хотелось ощущать его руки на своей горящей коже.

Тело Эванжелины содрогнулось, когда ладони Ричарда легли на ее груди и слегка приподняли их. Судорожно вздохнув, она изогнулась дугой, отдаваясь его ласкам. Даже если бы захотела, Эванжелина не смогла бы описать свои ощущения. Они перешли все допустимые границы, но ей было мало, ей хотелось большего.

– Да, – хрипло проговорил Ричард, – прижимайся ко мне крепче. Я знал, что ты прекрасна, у тебя такая белая кожа, Эванжелина, а твои груди так налиты, что я едва удерживаю их в своих ладонях. Тебе ведь нравятся мои прикосновения? Нравится, когда мои руки ласкают твою плоть? – Наклонившись к ней, он опять впился губами в ее губы, а его руки лихорадочно гладили ее.

Она должна предать его. Вспомнив об этом, Эванжелина отпрянула от Ричарда. Его руки продолжали ласкать ее грудь. Как ни странно, девушка вдруг почувствовала, что ужасно хочет есть.

– Прошу прощения, ваша светлость, – пролепетала она, глядя в его темные глаза. – Я не должна была приходить сюда. Извините меня.

– Нет, это мне следует извиниться, – со вздохом перебил ее Ричард. Он по-прежнему держал ее за грудь. – Ты так прекрасна. Не думал, что отпустить тебя будет так трудно. – Его пальцы мяли ее соски. – Я должен отпустить тебя, должен. – Наконец он нехотя убрал руки, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – Я бы не обесчестил тебя, ведь ты находишься под моей защитой, ты в безопасности. И никто не посмеет посягнуть на твою добродетель, даже я. Особенно я, – добавил он. – Так должно быть. Будь добра, пожалуйста, приведи себя в порядок. Прошу тебя, Эванжелина, я не могу больше дотрагиваться до тебя. Я и так едва смог оторваться.

Эванжелина молчала. Ричард даже не смотрел на нее, но она все еще ощущала на себе его прикосновения.

Открыв глаза, герцог взглянул на нее.

– А тебе известно, что ты очень горячая женщина, Эванжелина? Святому Андре повезло, что у него была такая жена.

– Да нет, – вымолвила она, не задумываясь. – Это со мной вообще впервые, точнее, нет. Нет, прости, пожалуйста…

Она все еще не прикрыла свою наготу. Ричард смотрел на ее склоненную голову. Такая горячая женщина… Что, если бы Эванжелина не остановила его? Наверное, он сам сумел бы сдержаться, ведь не животное же он. Ричард покачал головой. Да, он пьян. И все это так странно. Даже то, что он перебрал спиртного – кстати, в последнее время Кларендон вообще стал слишком часто пить. Надо положить этому конец, надо вернуться к нормальной жизни – такой, какой она была до Сабрины, до кровавого убийства Робби. Да, он докажет самому себе, что в состоянии взять себя в руки.

– Прикройся, – повторил Ричард.

Эванжелина по-прежнему не шевелилась, казалось, она оцепенела. Ричард завязал ленты рубашки у нее на груди, а затем запахнул полы халата, потом откинулся назад и сел, опустив голову. Кожа на его руках горела, словно он все еще касался груди Эванжелины.

– Неужто твой муж был настолько эгоистичен, что даже не ласкал тебя?

Почему это пришло ему в голову? Девушка яростно замотала головой, пытаясь собраться с мыслями.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – вымолвила она. Ричард быстро поднялся, увлекая за собой Эванжелину.

– Я говорю о том, что ты хотела, чтобы я ласкал тебя, доставлял тебе удовольствие, – объяснил он. – Ты стонала и отдавалась во власть моих рук, тебе нравилось все, что я делаю. Разве тебе не доставляли удовольствие ласки мужа?

Девушка молча смотрела на него. Да и что она могла сказать?

У герцога был такой вид, словно он вот-вот ударят ее.

Отступив назад, он холодно промолвил:

– Пока ты живешь под моей крышей, этого больше не повторится. Я не допущу, чтобы ты боялась или ненавидела меня.

Эванжелину угнетало чувство вины. Как она могла совершить такое? Она лишь кивнула в ответ.

Ричард чувствовал, что желание буквально разрывает его плоть.

– Ты должна лечь спать, Эванжелина, уже очень поздно.

– Я бы не смогла бояться или ненавидеть тебя, – с печалью в голосе промолвила девушка. – Об этом не беспокойся. Но ты прав, то, что между нами было, не должно повториться. Доброй ночи, ваша светлость. – Взяв дрожащей рукой свою свечу, девушка вышла из библиотеки, тихо прикрыв за собой дверь.

Позднее, укладываясь спать, герцог подумал о том, что эта молодая женщина, взявшая на себя заботы о его сыне, не должна испытывать страха перед ним. Вспомнив о том, как он ласкал ее грудь, Ричард вздрогнул. Пожалуй, он все-таки уедет в Лондон в конце недели, как и собирался. Еще ни одна женщина не была ему так желанна. Причем ее и красавицей-то назвать нельзя. Он даже не мог объяснить, что именно привлекало его в ней. Ричард решил, что должен расстаться с Эванжелиной, чтобы забыть о ней. Он этого хотел.

Эванжелина стояла посреди длинной картинной галереи; лучи солнца, проникавшие сквозь высокие окна, освещали ее высокую фигуру. Недавно пробило восемь утра. Февральский день обещал быть необыкновенно теплым. Девушка смотрела на строгое красивое лицо герцога Портсмута, портрет которого украшал галерею с семнадцатого века.

– Ваша светлость, – заговорила она, обращаясь к портрету давно умершего герцога, – папа часто говорил, что все молодые люди, с которыми я встречалась, были слишком юны и ужасно неопытны. А я сказала папе, что некоторые из них были еще ко всему прочему невероятно ревнивы. Анри не хотел выпускать меня из виду, он требовал, чтобы я постоянно везде бывала с ним, и только с ним, будто боялся, что без него я тут же стану флиртовать с кем-нибудь из его друзей. Папа рассмеялся на это и лишь покачал головой. Он велел мне потерпеть, потому что мальчики в конце концов становятся мужчинами, так же как девочки – женщинами.

Замолчав, девушка опустила глаза и рассеянно взглянула на свои туфельки. Это были именно ее туфельки, а не Мариссы, потому что обувь кузины была ей мала. Зато платье, подол которого едва прикрывал домашние туфли, в прежнее время принадлежал Мариссе. Оно было сшито из муслина того роскошного зеленого оттенка, который напоминает о пышной лесной зелени. Плетеный золотой шнур опоясывал ее под грудью, золотая же тесьма украшала круглый ворот платья. Герцог на портрете все еще был строг и не проявлял ни малейшего интереса к ее словам. Но после прошлой ночи в библиотеке, когда Ричард ласкал ее обнаженную грудь, девушке было о чем подумать. Она вновь заговорила – более спокойным и серьезным тоном, соответствующим ее внутреннему смятению.

– Однако папа был не прав. Я повстречала более зрелых мужчин, умудренных опытом, но и с ними мне было неинтересно. Я скучала в их обществе. – Она глубоко вздохнула. – Наверное, я схожу с ума – стою тут, разговаривая с вами.

Впрочем, я хоть могу быть уверена, что вы никому не передадите мои слова. Господи! То, что я сделала прошлой ночью, точнее, то, что герцог делал со мной, было божественно. Я даже представить себе не могла, что смогу испытывать столь замечательные ощущения. Но я не должна была ходить с ним в библиотеку. Не должна! Впрочем, признаться, я хотела узнать, что он будет делать, что скажет. Что проку лгать себе самой? Надо же, вы так и не отвечаете мне, а я, кажется, все-таки жду вашего ответа. Нет, я решительно схожу с ума!

…Ричард отошел от одной из любимых скульптур его матери – беломраморного бюста какого-то античного философа. Молодой человек улыбался. Интересно, спрашивал он себя, какую часть ее монолога ему не довелось услышать? Но и услышанного было довольно, чтобы его тело покрылось испариной. Удивительно, не так ли? Ему захотелось уложить ее прямо на ковер перед камином. По правде говоря, ему было даже все равно, где она окажется – сверху или снизу. Ричарду хотелось целовать ее до потери чувств, а потом войти в это роскошное тело и…

– Ваша светлость, вы.., стоите здесь с таким безразличным, отрешенным видом. Однако джентльмен с вашим титулом непременно должен иметь определенную цель. У вас возникла какая-нибудь проблема?

Обернувшись, герцог увидел Бэссика, который надменно взирал на него с видом оксфордского преподавателя. Впрочем, сам Бэссик тоже явно не был занят чем-то определенным. Он казался таким же равнодушным, как и покойный герцог, которому Эванжелина доверила свои тайны. Эванжелина… Какое удивительное имя! Оно ласкает слух, его даже приятно произносить. Интересно, сколько времени Бэссик стоит тут?