— Синяк есть, но вроде ничего не сломано. — Он осторожно сел. — Самсон, наверное, уже на полпути к своей родной конюшне.

— Будь у меня четыре ноги, я бы от него не отстала, — усмехнулась Калли.

— Спрячемся под крышу? — Гордон подал Калли руку.

Когда оба встали, он обнял ее за плечи, и они, пошатываясь, побрели под дождем к сараю.

— По-моему, дождь немного стихает, — сказала она и вдруг споткнулась, попав ногой в рытвину, но Гордон удержал ее от падения.

— Ты оптимистка. Я думаю, это первый из тех сорока дней и ночей, за которые весь мир будет потоплен.

Он поднял железную щеколду, на которую был заперт сарай, и распахнул перед Калли дверь. Она вошла внутрь. Скрыться от дождя было настоящим блаженством. Гордон закрыл за ними дверь, и в сарае стало темно. Свет проникал только через вентиляционные отверстия под скосом крыши. В темноте явственнее чувствовался аромат свежего сена, и это мгновенно словно перенесло Калли на пятнадцать лет назад, в ночь их рокового побега, когда они спрятались в сарае с сеном. Она невольно вскрикнула.

Гордон окинул взглядом сельскохозяйственные инструменты, грубо обструганные балки, сложенный корм и тихо вздохнул.

— Ты вспомнила сарай, в котором мы спрятались, когда сбежали?

— Как я могу не вспомнить этого?

Калли посмотрела на темные очертания его фигуры. Она не могла не вспоминать.

Глава 12

Тот ланкаширский сарай находился в тысячах миль отсюда, и с тех пор прошло полжизни. Гордон тогда был молодым, глупым и не понимал, к каким катастрофическим последствиям могут привести их импульсивные поступки. И это он был тем самым дураком, предложившим им бежать вместе.

Гордон медленно и глубоко вздохнул. Стянув с себя отяжелевший от воды сюртук, он бросил его на пол. Потом взял Капли за руку и потянул ее к мягкой копне душистого сена.

— Ну-ка, посмотрим, каково американское сено, такое же удобное, как английское, или нет.

Тяжелый день и опасности истощили силы Капли. Гордон лежал на боку и всматривался в ее лицо. Тусклый свет подчеркивал нежность черт. Шляпу она потеряла, как и он свою, а длинная золотисто-рыжая коса потемнела от воды.

— Ты похожа на утонувшую крысу, — промолвил он. — Очень хорошенькую утонувшую крысу. Спасибо, что вытащила меня из речки.

Гордон наклонился над ней, собираясь в знак благодарности легко коснуться губами ее губ, но оказалось, что он не может остановиться, потому что она отвечает на его поцелуй. В голове у него зашумело, как вода в ревущей реке, что едва его не утопила. Гордон придвинулся ближе. Капли тихо вздохнула и обняла его.

Капли, Капли…

Его рука скользнула вверх и накрыла ее нежную грудь, скрытую под мокрой мешковатой рубашкой. Она была такая сладкая и при этом сильная, очень женственная, как ни одна другая женщина на свете…

Капли внезапно отодвинулась, сминая сено и поднимая волну запаха свежего клевера.

— Нет! Ты мне нужен как друг! В моей жизни нет места ни для чего другого!

Ему хотелось снова поцеловать ее, но годы жизни его многому научили.

— Извини. Это был лишь знак благодарности.

Гордон перекатился на спину, глядя на тусклые квадратики света из вентиляционных отверстий.

— Я не имел в виду ничего большего, чем поцелуй-благодарность, но, к сожалению, ты плохо влияешь на мой рассудок. Я постоянно забываю, что моя задача здесь — помогать тебе, а не делать твою жизнь еще сложнее.

— Сложнее, но лучше. — Капли глубоко вздохнула. Гордон с радостью заметил, что он тоже на нее действует. — Во многом я сама виновата. Мне не следовало отвечать на твой поцелуй, но на несколько мгновений это… показалось мне хорошей идеей.

Он-то думал, что это была великолепная идея…

— Капли, ты пугаешь меня!

— Я? Сейчас я даже не вооружена!

Гордон засмеялся, и напряжение спало.

— Я уверен, что могу победить тебя в справедливом бою. Но в несправедливом — вряд ли.

— Только так я бы и попыталась бороться, — произнесла она. — С чего это я буду драться справедливо с человеком, который вдвое больше меня?

— Узнаю свою девочку. — Гордон взял ее руку, но не пытался придвинуться ближе. — Ты меня пугаешь, потому что… — Он помолчал. — С годами я приобрел и друзей, и врагов, но никогда не был ни к кому по-настоящему близок с самого детства. А в детстве этим человеком была ты.

— Мне очень жаль. Я понимаю, почему это может приводить в замешательство. У меня есть близкие люди, дети и Сара с Джошуа. А вот моя дружба с тобой… иная. И с тех пор, как наши пути разошлись, такой близости у меня больше ни с кем не возникало.

— Кто бы мог подумать, что наши жизни так далеко разойдутся, ведь начинали мы из очень похожих мест? По-моему, это интересно. — Он сжал ее руку — Ладно, Кэткин, отдыхай. По-моему, дождь стал слабее. Когда он закончится, мы пойдем пешком в Такер-Холл.

Она шумно выдохнула.

— Хорошая мысль. Если дождь барабанит по крыше, это гораздо лучше, чем, когда он стучит прямо по голове.

Калли закрыла глаза, ее дыхание стало ровнее и медленнее. Все еще держа Гордона за руку, она повернулась лицом к нему. Он вдруг с болью осознал, почему Калли пугает его. Не только потому, что он пятнадцать лет не был ни с кем по-настоящему близок, а просто он был больше не способен на такую близость. Он выжил, развив в себе холодное, иронично-отстраненное отношение ко всему. Способность чувствовать глубокую эмоциональную связь умерла в нем, когда его приговорили за кражу и похищение человека и бросили на адский корабль, державший курс на край света. Гордон думал, что в принципе хорошо адаптировался к новой жизни, какую ему навязали. Он выжил и, хотя совершил немало такого, чем совсем не гордился, не стал злодеем. Однако где-то на этом пути потерял свою юношескую способность надеяться и испытывать глубокие чувства. Но не способность желать. Эта способность жила и здравствовала, и Гордон желал Калли с такой силой, что это его смущало. Но он слишком заботился о ней, чтобы причинить ей какой-либо вред. Она и так настрадалась. Ей необходим друг, и он способен с этим справиться. Калли не нужны осложнения в виде интрижки, а ему не надо, чтобы его жизнь снова разбили вдребезги. Он способен контролировать желания. Они будут друзьями. Друзьями навсегда.

Гордон тоже задремал и проснулся, услышав, что дождь стучит по крыше тише, а раскатов грома больше нет. Спал он недолго, менее часа, но чувствовал себя отдохнувшим и восстановившимся после своего недавнего спасения от смерти. Когда гроза миновала, в сарае стало немного светлее. Открыв глаза, Гордон увидел, что Калли тоже проснулась и наблюдает за ним. Он улыбнулся.

— Привет, Кэткин!

— Мне следовало бы называть тебя львом, — прошептала она. — Больше кота, но из той же породы. И храбрый, как лев.

— Ричард Львиное Сердце?

— У тебя и цвет подходящий, желтовато-коричневый.

— Более или менее. Вроде бы Ричард Львиное Сердце провел годы, шатаясь по Европе и Святой Земле и попадая в разные неприятности вместо того, чтобы сидеть дома в Англии и заниматься своими обязанностями?

Калли усмехнулась:

— Сходство становится сильнее.

Гордон засмеялся:

— Отличие в том, что я не король Англии и у меня нет обязанностей перед нацией.

— Но теперь у тебя есть там дом.

Да, у него есть дом, и сейчас его самого удивляло, как сильно ему хочется туда вернуться.

— Это весьма скромный дом, не замок Плантагенетов. И я мало чем могу навредить Англии.

— Может быть, не всей нации. Но как Львиное Сердце проявил безответственность, оставив управление Англией на брата, которого мы теперь знаем, как плохого короля Джона, у тебя тоже есть плохой брат. Когда отвратительный виконт Уэлхэм унаследует титул и станет маркизом Кингстоном, он будет эквивалентом плохого короля Джона. — Калли поморщилась. — Премерзкий был тип. Вечно пытался застать меня одну, чтобы лапать.

— Что-о? — Гордон проснулся полностью, потрясенный ее небрежными словами. — Почему ты мне не говорила?

— Ты мог бы убить его. Не хотела, чтобы тебя повесили.

— Наверное, ты права. — Он попытался обуздать свою ярость. Уэлхэм никогда ему не нравился, старший из братьев, он донимал его больше, чем другие братья Одли. Но сейчас Гордону хотелось убить Уэлхэма. Как этот мерзавец посмел приставать к Калли! — Если бы я его убил, то постарался бы, чтобы это выглядело как несчастный случай.

— Мне следовало это учесть. Наверное, он заслуживает убийства по множеству причин, но я предпочитаю думать о людях, которые причинили мне зло, так, как учила моя бабушка. — Калли усмехнулась. — Она всегда говорила: «Занимайся своими делами и будь уверена, что Господь в конце концов им воздаст им по заслугам».

— Мудрая философия. Сейчас-то я обычно именно так и поступаю, но если бы Уэлхэм был здесь, я бы его избил за то, что он к тебе приставал. От горничных я Уэлхэма отгонял, но мне и в голову не приходило, что он может приставать к родовитой соседке.

— Я его ловко избегала, так что он был просто неприятным, а не опасным. — Выражение лица Калли изменилось. — Ты недавно говорил, что многие годы не был ни с кем по-настоящему близок. А как же женщины? Ты принял обет целомудрия?

От неожиданного вопроса Гордон перекатился на спину и стал молча смотреть на грубо обтесанные балки потолка. Калли насмешливо произнесла:

— Не хочешь обсуждать свою романтическую жизнь?

— Это не та тема, которую джентльмен, даже такой потрепанный, не первой свежести, как я, станет обсуждать с дамой. — Он посмотрел на нее. — Но ты не дама, ты Калли, и мы всегда были друг с другом откровенны.

— Постараюсь отнестись к этому как к комплименту. Давай сделаем так — ты расскажешь мне правду, но не всю. У всех есть свои секреты.