К моему счастью, Машка не проявила особого интереса ко мне. Возможно, из-за предстоящего семинара.

Аудитория была заполнена почти под завязку. Судя по тому, с каким презрением нас встретили другие студенты (преимущественно с исторического факультета), вопрос о нашем присутствии поднимали совсем недавно, и мы были выставлены как самые отъявленные негодяи.

Заняв место у окна, рядом с Андреем, который нахмурился при нашем появлении, я, не обращая внимания на его внимательный взгляд, которым он меня просто таранил, достала телефон и начала писать ответ.

«С чего ты взял, что я — красавица? Может быть у меня нет передних зубов.»

Ничего позитивнее в голову не приходило, потому как нагнетающая обстановка, кислая мина Маши и всеобщее презрение все-таки возымели должный эффект. Сердце застучало чуть громче и четче. Сейчас, наверное, начнется публичная порка. А то и казнь…

«Искренне надеюсь, что они на месте. Настроение плохое? „Хороший человек“ все-таки разочаровал?»

«Нет, „хороший человек“ — это мой лучший друг. Вел себя прилично, руки не распускал. Просто сейчас другой, не очень хороший человек даст мне по шее. А я ни в чем не виновата. Ну почти…»

Когда в аудитории раздались громкие шаги и студенты притихли, я поспешно выключила звук на телефоне и обратила свое внимание на вошедшего. Высокий (там в доме номер восемь, сидя за столом, он не казался мне столь высоким), тот самый черноволосый молодой мужчина строго оглядел присутствующих, положил кожаный портфель и стопку папок на стол и, сев за него, чуть ослабил галстук. Я уже видела этот жест…

— Андрюх, — тихо, почти беззвучно, позвала я. Парень, не сводя взгляда с преподавателя, чуть наклонил свою кудрявую голову в мою сторону. — А как его зовут? Глеб?

— Ты чего? — отозвался Андрей. — Какой нахрен Глеб? Он Иван Андреевич.

Иван Андреевич… О-па. Вот так облом.

— Старосты, списки подготовили, как я просил? — спокойно спросил наш лаборант и вальяжно откинулся на спинку кресла. Старосты двух курсов встали со своих мест с листочками в руках. Иван Андреевич жестом указал положить листочки на стол, рядом с какими-то работами. — Садитесь на свои места. Итак…

Я вся словно сжалась, он пробежался глазами по спискам и, чуть скривив губы, отложил их в сторону, привстал, закатал рукава белой рубашки и, взяв в руки мел, начал мелким почерком что-то выводить на доске.

— Записывай быстрей, он ждать не будет, очень много диктует! — порекомендовал мне Андрей, и я, ошарашенно глядя на преподавателя, пишущего на доске тему лекции, взяла в руку ручку. Все вокруг судорожно зашелестели тетрадями. Повисла тишина.

А показательная порка? Не будет?

Он провел пару спокойно, не повысив ни единого раза своего голоса. Никого не спрашивал, пообещав, что на финальном семинаре устроит проверку. Просто материал, начитанный очень грамотно и понятно. Вот бы по истории отечества такого преподавателя. Интересно, с какой он кафедры? С какого факультета? Определения появлялись на доске, но очень поспешно стирались, чтобы на их месте появились новые. Оказывается, он заменял Богданыча, чтобы провести серию семинаров на тему «Вопросы философии в русской литературе». Но как по мне, так я бы первая кричала «за», если бы его предложили на место Богданыча навсегда.

И, судя по пожирающему взгляду других студенток, они тоже были бы не против. Сынок ректора, высокий, темноволосый и темноглазый мужчина, к тому же еще и умный, судя по всему. Вот уж лакомый кусочек для девчонок!

Но он вел себя абсолютно беспристрастно. Так, будто проводит эту лекцию для мебели, а не для студентов.

— Михаил, Анна, проследите, чтобы те, кто сегодня отсутсвовал по уважительной причине, были обеспечены этой лекцией, — Иван Андреевич вытер руки о тряпку и, присев за стол, снова взял в руки листочки. — Свободны все, кроме Никитиной, Васильевой, Цвирко и Валукина.

Два раза повторять не пришлось, студенты покинули аудиторию очень быстро. Похоже, что если ты — сын ректора, то тебя заранее будут слушаться все, и абсолютно беспрекословно. Но это, судя по всему, не будет мешать тебе получать львиную долю манящих и томных взглядов. Даже паренек с исторического постарался. А я ведь подозревала…

— Подойдите сюда, — тихо, но властно позвал Иван Андреевич. Я на ватных ногах спустилась к преподавательскому столу и, постаравшись вместе с Машкой спрятаться за спинами мальчишек, задержала дыхание и опустила глаза в пол. — Валукин, кто?

— Я, — без тени страха в голосе ответил парень передо мной с исторического.

— Мама, случайно, не Мария Александровна? — продолжал преподаватель.

— Да, все верно.

— Семенова?

— Да, — еще уверенней ответил Валукин.

— Тогда, свободен. Маме привет от меня, — спокойно ответил Иван Андреевич и, судя по звуку, что-то вычеркнул у себя на листочке. — Цвирко. Причина отсутствия на моих семинарах уважительная?

— Да, Иван Адреич, — так же спокойно ответил Макс и протянул ему справку. Справку?! Вот читер! Как он подсуетился-то?! Лаборант пробежался по ней глазами, не постеснялся изобразить омерзение на своем невыбритом лице и презрительно фыркнул:

— Свободен. Так… Девушки, красавицы… — пробормотал он, разглядывая меня и Машку, после того, как Макс унес себя, драгоценного, отсюда прочь. — Будьте любезны объяснить мне причину вашего отсутствия на моих семинарах?

— Иван Андреевич, — тут же выпалила Машка. — Ну может забудем это? Во всех универах уже давно не отмечают студентов, только наш отличился…

— Машенька, — противно ухмыльнувшись, пропел лаборант, склонив голову набок. — Вы хотите сказать что-то нелестное в адрес нашего университета? Может быть, вас не устраивает внутренняя организация?

Машка в тот момент, казалось, проглотила язык, побледнела и замерла. Видимо, в ее голове тут же нарисовалась нехитрая формула: сын ректора, плюс Машино мнение — равно отчисление…

— Иван Андреевич, — томным голосом начала она. Я округлила глаза и негодующе взглянула на нее. От меня не укрылось то, как усмехнулся лаборант. — Может, договоримся?

В аудитории повисло молчание. А вот в моей голове мой внутренний голос вопил, пытаясь, видимо, ментально достучаться до внутреннего голоса Маши. Никитина, да ты себя вообще уважаешь?!

— А у вас есть, что предложить? — Иван Андреевич прищурил глаза. Он присел на угол стола и скрестил руки на груди.

— Ну, смотря, что вас интересует, — так же томно продолжала Маша. Кажется, мои глаза сейчас вылетят из орбит. Маша маняще приподняла бровь и сладко улыбнулась. Ну дает! Дура! Вот сейчас он с ней договорится обо всем, а мне-то что делать после этого всего?!

— То, что меня интересует, можешь положить сейчас в зачетку в двойном размере, а потом отдать ее мне, — неожиданно строго ответил Иван Андреевич. Машка, слегка замешкавшаяся, поняла: что-то, что она предлагала, похоже, не особо интересовало преподавателя. Она стянула сумку с плеча, тихонько вложила две купюры номиналом тысяча рублей каждая в зачетку, при этом не доставая рук из сумки и вручила зачетку лаборанту. Тот с невозмутимым видом забрал ее. Негласная ставка за экзамен — «косарь». А он, значит, берет двойную цену… Ну. Конечно! Что же еще может заинтересовать заядлого игрока!

— Я могу быть свободна? — холодно проговорила Маша. Вся ее «соблазнительность» мигом испарилась.

— Сегодня — да, — препод сунул зачетку в портфель. Мои глаза зацепились за свою фамилию, написанную на титульном листе первой папки, среди внушительной стопки. Это что, наши курсовые? Да с какого же вы факультета, Иван Андреевич? — Жду на следующем семинаре, заодно зачетку заберешь, которую ты случайно сейчас забудешь.

— А на зачет? На финальный семинар? Я могу не приходить? — Маша прищурилась.

— А на зачет, Никитина, я буду ждать тебя больше других. — Иван Андреевич чуть подался вперед, передразнивая заискивающий тон Маши минуту назад.

Машка, гордо подняв подбородок, резко развернулась и, стуча каблуками сапог отправилась к двери, не стесняясь громко крикнув:

— Козел!

Когда дверь за ней с грохотом захлопнулась, мое сердце глухо ударилось о ребра. Я ошалело взглянула на лаборанта. Он только усмехнулся, судя по всему, на славу потешившись.

— Ну, Васильева… — он оценивающе взглянул на меня. Мне сразу же вспомнился момент, когда он презрительно на меня посмотрел тогда, на кухне, в доме номер восемь… Не узнал? Или хорошо играет? — Что ты мне хочешь предложить? Липовую справку? Деньги? Себя? — он противно хмыкнул. — Я смотрю, в универе эта валюта в ходу.

— Не поверите, у меня даже влиятельной мамаши нет, — вдруг выпалила я. Мне показалось, что это его только разозлит, но, на удивление, он засмеялся.

— А ты забавная, Васильева…? Как зовут?

— Соня.

— Соня, — повторил он. — И уважительной причины, как я понял, тоже нет? Простить тебя, что ли? Васильева… Васильева Соня. Это ты про эмпиризм курсовую Анастасии Сергеевне писала?

— Я, — с подозрением ответила я. — А что?

— Настя попросила меня взглянуть на ваши курсовые… Хорошая у тебя работа, — с таким же подозрением ответил мне Иван Андреевич. — Много отдала за нее? Кто писал?

— Я, Иван Андреич, сама ее написала. Я не из тех, кто решает свои проблемы деньгами, — процедила я.

— Очень жаль, Васильева, — изобразив на лице вычурную грусть, ответил лаборант. — Тогда как же вы сейчас будете выходить из положения?

— Шантажом, — неожиданно для самой себя ответила я. Черные брови преподавателя взметнулись вверх, а сам он громко рассмеялся. Смеетесь, значит, да? Ладно-ладно…

— Какая же ты забавная, Сонечка! И чем же ты, милая, собралась меня шантажировать? — даже присев на стол, он был больше чем на голову выше меня, отчего взгляд его казался особо надменным.