— Дурак! Она доложит декану, и тебя отчислят, — вздохнула Маша, оказавшись рядом с нами. — Зря ты это все делаешь. — Тоном знатока уверила она его. — Сонь, давай, трубу включай, я сейчас в деканате допуск получу и позвоню, у магазина встретимся.

— А семинар? — неуверенно спросила я, вспомнив, что по идее у нас должна быть одна пара литературы, на которой вот уже вторую неделю устраивали семинары. И на которых ни я, ни Машка, ни Макс ни разу не появились. Повезло еще, что душка-староста отмечал нас, будто мы втроем присутствовали.

— А ну его, этот семинар, — бросила Машка, улыбаясь, и зашагала к коридору. — Позвоню, будь на связи!

— Ну-ну… — пробормотала я, чувствуя угрызения совести из-за пропущенных пар. Надо бы хоть раз появиться на…

Мобильный, практически разрываемый от сообщений, приходящих на него, вибрировал не переставая. Макс сделал устрашающее лицо и, пробормотав что-то типа «мамочка весь день свою дочку искала», поспешил удалиться. А я с испугом начала открывать сообщения.

Одно сообщение о том, что мама звонила… четырнадцать раз? Ох, не к добру это.

«Ты обещала перезвонить перед сном» — гласило сообщение, отосланное уже мамой.

«Очень жаль, что ты не сдерживаешь обещаний» — прислала она через полчаса от предыдущего.

«Позвони сейчас же!»

«Судя по твоей безответственности, мне не следовало разрешать тебе жить отдельно от нас!» — опять… Я тяжело вздохнула. Любой конфликт, возникающий между мной и матерью сводился к тому, что я слишком рано съехала от них с папой и, являясь по их мнению еще малым дитем, совсем не готова ко взрослой жизни… Но, прочитав следующее, я даже немного улыбнулась.

«Софья, у тебя все в порядке? Позвони мне, я волнуюсь.» — видимо, злость чуть утихла, и у мамы заработала фантазия. Представляю, она, наверное, уже такого могла навоображать! И следующий открытый конвертик это только подтвердил.

«Сонечка, я места себе не нахожу! Пожалуйста, позвони, скажи мне, что ты живая!»

«Если ты мне срочно не перезвонишь, я начну звонить в милицию и морги!» — я даже представила, каким голосом она это могла бы сказать, и невольно сглотнула. Но вскоре мое волнение, хоть и не сильно, но все же отступило.

«Я позвонила Андрею. Он сказал, что ты в институте. Как закончится учебный день — изволь объясниться».

Дочитав, я поджала губы, прикидывая, считается ли время прогулянного семинара за учебный день? Можно ведь отсрочить неприятный разговор еще часа на два? И, посчитав, что пока я не готова к скандалу с мамой, я со вздохом открыла еще одно сообщение. Как ни странно, оно было не от мамы.

Снова этот незнакомый номер, виновник того, что до меня пол дня никто не может дозвониться.

«Спасибо. Я в выигрыше»

И опять его сообщение ввело меня в ступор. Надо это как-то пресекать.

«Сомневаюсь, что именно я снабдила вас фортуной. Азартные игры, между прочим, до добра не доводят. Всего хорошего.»

Посчитав, что больше меня не побеспокоят, я, гордо задрав нос, направилась к коридору, но телефон в руке завибрировал.

«А кто тебе сказал, что я играл в азартные игры?;) И тебе не хворать».

Возмущение накрыло меня волной. Я сама не могла понять, откуда оно взялось: то ли тон этого таинственного собеседника, который прозвучал в моей голове, меня обезоружил, то ли этот нахально подмигивающий смайлик, то ли легкий оттенок сарказма во фразе «тебе не хворать».

«Не совсем уловила, когда это мы перешли на „ты“. И во что же ВЫ, уважаемый НЕЗНАКОМЫЙ (хотелось бы подчеркнуть) господин, играли? Я, знаете ли, не очень поняла, что это за „да“ или „нет“. Мне не знакомо разнообразие азартных игр. Мне, собственно, и ВЫ не знакомы». — быстро настрочила я и спрятала телефон в карман брюк, твердо решив, что даже если он и ответит, я просто проигнорирую сообщение. Но ближайшие пятнадцать минут сообщения не приходили. Я поспешно покидала корпус, стараясь лишний раз никому не попадаться на глаза. Особенно ребятам с исторического факультета, с которыми у нас совместные уроки литературы. Свои-то не сдадут. А вот от этих можно ожидать чего угодно…

Ответ не пришел и через три часа, когда я дошла вместе с Машей и Максом до работы, где вспоминать о нагловатом незнакомце мне было уже некогда.

Мама моя была из тех суетливых женщин, у которой разве что на Луне нет знакомых. Так что, когда на нашем семейном совете встал вопрос об оплате моей съемной квартиры, и мама предложила взять это на себя, я ответила категорическим «нет». Еще класса с пятого я твердо для себя решила, что сразу, как поступлю в университет — съеду от родителей, чтобы жить самостоятельно. Для меня это было действительно важно — полная автономия. Но, как оказалось, семнадцатилетних выпускниц мало где ждут на высокооплачиваемых должностях. Максимум, куда мне удалось устроиться — так это преподавать изобразительное искусство в местный творческий клуб для детей. И то, благодаря очередной маминой «близкой подруге». Стоило проработать там год и набрать себе огромную группу учеников, чтобы мне стали предлагать давать частные уроки. В итоге я смогла потянуть либо полностью оплату за квартиру, либо две трети оплаты за съем и обеспечить себя пропитанием. На семейном совете решили выбрать второй вариант. Почему-то это показалось мне удобнее.

Приехав на работу чуть заранее, я, первым делом налив в чайник воды и поставив ее кипятиться, отправилась переодеваться. Ко мне приходили маленькие пятилетние крошки, так что не очень-то хотелось заляпать красками свои повседневные вещи… Собрав перед широким зеркалом в моей «каморке» черные волосы в высокий хвост и сменив свитер на рабочую футболку, я надела свой старый фартук, чтобы сберечь брюки, и критично оглядела отражение. Раньше, когда мама говорила, что я начинаю взрослеть, я не обращала на это никакого внимания и только отмахивалась от ее приступов ностальгии. Но сейчас я поняла, что она имела в виду. Вроде ничего особенного, то же бледноватое лицо с острыми скулами, те же губы, крошечная родинка рядом с носом на щеке… Только вот зеленые глаза смотрели в зеркало с каким-то странным выражением. Они не отражали больше той живости, которую можно увидеть в глазах ребенка. В них отражались только заботы, заботы, заботы… Только сейчас я начала понимать, что, погружаясь с головой во всю эту «взрослую» студенческую жизнь, ты постепенно начинаешь черстветь, терять способность замечать что-то очень важное в этом мире, потому что тебе некогда. Тебе постоянно все некогда. И кажется, что не только глаза, ты сама становишься черствым, бесчувственным сухарем. Я даже и не думала, мама, что ты замечаешь такие вещи во мне. Интересно, каково это, видеть, КАК взрослеет твой ребенок?

Помотав головой и стараясь прогнать от себя тоскливые мысли, я попробовала улыбнуться своему отражению и настроиться на дружелюбный лад. Улыбка вышла не очень убедительной, но отвлечься в целом удалось. До того, как начались уроки, один за одним, я успела еще выпить чаю и выключить звук на телефоне, с удовлетворением заметив, что никаких сообщений больше не приходило. Вот так-то.

Сколько бы трудностей не возникало, я действительно искренне полюбила свою работу. Пусть поначалу мне было нелегко с маленькими детьми, а особенно с их родителями, улыбка, с которой они выбегали к мамам, папам, бабушкам и дарили им свои рисунки, такие важные для них маленькие «шедевры», стоила того. Моя любовь к своим ученикам никогда не оставалась безответной. И частенько эти маленькие безобразники приносили из дома рисунки для меня, показывая, что дома они так же, как и на уроке, оттачивают свое мастерство. Уже через полгода, как мама устроила меня сюда, вся моя каморка была по четырем стенам завешана этими детскими работами…

Настойчиво вибрирующий телефон заставил меня спуститься с небес на землю, когда я, надевая пальто наблюдала из окошка за уходящими детьми. И, увидев, кто звонит, я глубоко вздохнула, приготовившись к не самому приятному разговору…

— Софья! Ты вообще в своем уме?! Я с ума тут схожу весь день и всю ночь! Бессовестная! Да как так можно с матерью родной?! — мама так кричала, что я невольно чуть отстранила телефон от уха. Я хотела извиниться, сказать, что такого больше не повториться… Да что там! Мне бы хоть слово вставить, но… — У меня весь день сердце не на месте, что там с моей дочерью! Мне уже Любаша говорит, в милицию звони! За что ты так со мной поступаешь?!

— Мам! — жалобно вставила я и, к моему удивлению, мама притихла, видимо посчитав, что для начала порицания достаточно. — Мам, у меня телефон отключился, батарейка села, прости мам!

— А в институте что, нет розеток?! — тут же завелась мама. — У тебя в квартире, насколько я помню, отец все розетки проверял!

— Ма-а-ам… — только выдохнула я, как мама снова завелась. И я слушала ее, слушала, пока она не начала постепенно менять строгий тон на более слезливый. Потом она расплакалась, от чего я почувствовала неприятный укол совести, что мама снова плачет из-за меня… Но затем она, упомянув Андрея, переключилась на мою учебу и немного успокоилась.

Так бывает всякий раз, как речь заходит об университете. Нет, она не из тех чокнутых мамаш, из-за которых у дочек появляется отвратительный «синдром отличницы». Просто когда я поступила в престижный университет, моя мама была так счастлива, что теперь моя учеба для нее — как бальзам на душу!

Мы проболтали с ней больше получаса, я даже успела забежать в супермаркет рядом с работой. И когда я, уставшая, как физически, так и эмоционально, наконец-то добралась до дома, на часах было уже чуть больше девяти вечера. Войдя домой, я первым делом поставила заряжаться свой телефон, чтобы моя ложь, которой я сегодня оправдалась перед матерью, не оказалась правдой… И то, что на экране смартфона горела крошечная иконка непрочитанного сообщения, меня немного удивило.

„Это поправимо. Глеб. Хочешь узнать, почему „да“ или „нет“?“