А вот со своим «секретом» я все десять дней своего больничного листа усиленно готовилась к конференции. И, что удивительно, похоже, этот чертовски эрудированный Глеб зажег во мне интерес к этому нудному, как мне казалось, предмету — философии. Я зачитывалась материалами, которые он мне скидывал. Переписку мы теперь вели и по смс, и по почте, обсуждая прочитанное. В моей голове все четче и четче вырисовывался образ взрослого, умного мужчины, который может взглянуть на мир с высоты прожитых лет и с мудростью относиться ко всему, что он видит. Почему-то мне казалось, что он намного старше меня. Он представлялся мне темноволосым высоким красавцем с легкой проседью, аккуратной бородой и светлыми живыми глазами…

Правда потом моя память, словно желая опровергнуть этот образ, услужливо подкидывала мне моменты и фразы из переписок, когда он вел себя, словно озорной мальчишка. И это начинало сбивать с толку, снова погружая в сомнения, что я веду себя слишком беспечно. А я же успокаивала себя только тем, что такой умный мужчина обязательно найдет в себе место для живой радости и азарта…

Азарта.

Я внезапно подумала об Иване Андреевиче. Перед глазами тут же возник его прожигающий взгляд и улыбка. Такая… Такая злобная, что-ли… На душе вдруг стало так пусто и противно.

«Ну что, красота, сегодня выходишь с больничного?»

Тепло в миг растекается по телу, я стою на остановке, ежась от холодного ветра и спрятав нос в теплый платок, замерзшими пальцами набираю ответ.

«Да! Наконец-то!»

«Будешь показывать своему преподу то, что мы приготовили?»

И опять перед глазами холодное надменное лицо. Глаза, почти черные в тусклом освещении пустой аудитории и его издевательское «удиви нас всех»…

На миг мне даже ехать расхотелось, ведь совершенно неизвестно, подойдет ли для конференции подобранный Глебом материал. Вдруг Иван Андреевич все это засмеет? Тогда…

Тогда что?

Определенного ответа мой мозг так и не придумал, зато в голову пришла другая мысль. Я покажу это все Анастасии Сергеевне. Да. Уж она-то сможет адекватно отнестись к этому вопросу. Она ко мне абсолютно непредвзята.

Да. Так и сделаю.

Кивнув самой себе, я торопливо направилась к подъехавшему автобусу и, положив телефон в карман, зашла внутрь, так и не ответив Глебу.

Иногда бывает так, что ты заранее вырисовываешь в воображении свой предстоящий день. Почти поминутно: обнимаешь друзей, идешь с ними до деканата, чтобы отдать справку куратору, отвечаешь на надоедливые вопросы старосты, вливаешься в курс последних событий и сплетен, стоя на открытом балконе нашего корпуса и пытаясь прикурить сигарету неработающей зажигалкой…

Я была полна воодушевления и радости, когда вошла в универ и шла по длинному коридору к нашему корпусу. Но, когда у деканата я встретила странные взгляды однокурсников, немного разбавленные какой-то неприязнью, мне вдруг стало не по себе. Мы предполагаем, а Бог располагает. И, похоже, мои предположения никак не совпадали с планами небесной канцелярии. Я стала перебирать в памяти, что я сделала не так, с каких это пор простое отсутствие по болезни вызывает столько негатива, а главное, что здесь, черт возьми, происходит.

Увидев Машкину пышную рыжую шевелюру в толпе, я торопливо подошла к ней и Максу, но, когда та повернулась ко мне, в ее глазах читалась обида и надменность, будто я только что демонстративно плюнула ей в лицо.

— Маш? Что… — сбивчиво начала я, не понимая, в чем я успела провиниться, что все буквально сбились в кучку от меня.

— Отвали.

Я нервно сглотнула, когда Маша брезгливо дернула плечами, сбрасывая мою ладонь, и взглянула на Макса. Он смотрел на меня как-то недоверчиво, будто не решаясь, чью сторону ему выбрать. Но, даже несмотря на то, что он недавно сам называл Машу мегерой, он повернулся и ушел, вслед за ней.

— Что, блин, происходит?!

Спросила я, не обращаясь ни к кому и ко всем сразу. Но мои однокурсники только брезгливо отводили глаза, во всю стараясь изображать полную незаинтересованность.

— Васильева! — к деканату подошел куратор. Строгая молодая женщина, одетая в брючный костюм. — Васильева!

Она быстрым шагом пересекла рекреацию и подошла ко мне почти вплотную.

— Ты что, переводиться собралась? С факультета уходишь?!

— Чего? — моргнула я, округлив глаза. — С чего вы… — я постаралась взять себя в руки. — Откуда такая информация? Никуда я не перевожусь!

— А почему тогда тебя отправляют от философского факультета? Почему они нам ничего не сказали?! Мы в последний момент узнали! А они, видите ли, уже недели две как приняли решение!

— Да меня и не спрашивали! Поверьте, моим мнением мало кто интересовался! — недовольно ответила я. — Я вообще… Думаете, я хочу туда ехать?! Что вообще происходит?! Меня не было десять дней!

— Васильева, — Оксана, наш куратор, схватила меня под локоть и отвела в сторону ото всех студентов. Оглядевшись и убедившись, что ее никто не слышит, она, понизив голос, спросила. — Я не знаю, что у тебя с Романовым. Мне все равно, но это, знаешь ли, просто возмутительно. Тащиться за любовником на конференцию, не давать шанс студентам с философского! Ты знаешь нашего заведующего. Он уперся, говорил, что не отпустит, когда Анастасия Сергеевна пришла снимать тебя с занятий на время поездки. Но потом пришел Иван Андреевич. И Романов положил на стол приказ от своего отца. От ректора. А потом сказал, что если формальности волнуют нас больше, чем престиж университета, то он и перевести тебя может, если захочет! Ты сама понимаешь, как это выглядит?! Тебе-то оно зачем?! Я никогда не думала, что такая умная девочка, как ты, будет себе пробивать дорогу вот «таким» способом…

Ее слова растворялись в моей голове, оседая зыбучим песком, поднимаясь вверх ядовитым облаком. Меня не было всего лишь десять дней, а мою жизнь и судьбу перелопатили, как только можно! Это… Этого всего просто не может быть!

— Оксана Валерьевна… — я старалась говорить спокойно, но голос дрогнул моментально, а в горле застрял ком. Я вздохнула, пытаясь собраться и заглушить обиду злостью. Мои кулаки невольно сжались. — У меня. С Романовым. Ничего. Нет. Я ненавижу Ивана Андреевича всем сердцем. И я не хочу. Ехать. На эту. Конференцию.

Почти каждое слово я говорила, выдерживая паузу, будто стараясь этим убедить ее. И не расплакаться.

— Пожалуйста, — я подняла глаза на нее, и мне показалось, что ей стало меня жаль. Взгляд женщины смягчился и наполнился какой-то безысходностью. — Пожалуйста, Оксана Валерьевна. Прошу, поверьте мне… — повисла пауза. Я заплакала. — Пожалуйста, — снова повторила я.

— Я тебе верю, Соня, — горько проговорила куратор. — Не знаю я, зачем они это затеяли. Но против ректора никто не пойдет. На следующей неделе, во вторник, ты поедешь. — твердо сказала она, а потом с жалостью проговорила. — Я не знаю, как тебе помочь.

Закрыв глаза, я слышала, как отдаляется стук ее каблуков. Неужели Маша с Максом действительно думают, что я сплю с этим придурком ради своего продвижения? Неужели она, та, кто кидала на него томные взгляды, в надежде, что он простит ей прогулы, осуждает меня за несуществующую интрижку?! Теперь понятно, почему однокурсники на меня так смотрели…

— Сонь… — передо мной возник Андрей. Взгляд его был полным сожаления. Он стыдливо опустил голову. Он потянулся ко мне, но, передумав, засунул руку в карман. — Сонь…

В моей голове едкой горечью возникла мысль — он знал. Он прекрасно знал, что творится в универе, но не стал мне ничего говорить. Почему?!

Я смотрела на него, будто стараясь разглядеть ответ на свой вопрос, и когда меня осенило, мне вдруг стало до смешного обидно! Он не сказал, потому что боялся, что это правда!

— Ты тоже считаешь, что я на такое способна?! — слова вырвались из моей груди нервным криком, и я побежала в коридор, чтобы поскорее скрыться ото всей этой грязной лжи.

Забежав в туалет и распахнув настежь окно, я вздрогнула от обжигающего холодом ветра. Истерика рвалась наружу, но злость клокотала в моих жилах еще больше. Хотелось ударить каждого, чей взгляд я на себе чувствовала. Хотелось… Хотелось…

Так вот значит, как ты собрался мне мстить.

Не-на-ви-жу.

========== Глава 6. ==========

Он был явно чем-то недоволен.

Между бровями пролегла глубокая складка, на скулах то и дело играли желваки, а с каждой перевернутой страницей Иван Андреевич делал глубокий и усталый вздох. Я наблюдала эту картину вот уже больше двадцати минут. И с каждой минутой я все больше и больше приходила в ужас от того, что ближайшие несколько дней мне придется провести в его обществе. И мне даже толком пожаловаться будет некому. Ну, кроме Глеба, конечно же…

Иван Андреевич в очередной раз глубоко вздохнул и скривил губы, чуть приподняв брови, будто высказывая выражением лица свое полное негодование по поводу того, что он прочитал в газете.

С момента, как мы встретились, прямо здесь, в купе нашего поезда, мы не обменялись ни словом. Даже не поздоровались друг с другом. Когда я вошла, он, взглянув на меня как-то чересчур раздраженно, молча взял мой чемодан и запихнул его наверх, даже не поинтересовавшись, понадобится ли мне что-нибудь из него. Затем сел на кушетку и, развернув газету, бесплатно раздаваемую в метро, принялся бегать глазами по строчкам неинтересных статей, судя по всему только для того, чтобы не встречаться взглядом со мной. Ну, а я, конечно же, не поблагодарив этого кретина за чемодан, просто уселась напротив него и принялась сверлить его взглядом, мысленно жалея, что не умею этим взглядом испепелять.

Благодаря Козлу Андреевичу, я в одно мгновение лишилась доверия своих друзей, доверия деканата (о Боги! Скольких же мне стоило сил наладить с ними отношения!) и заработать себе самую грязную, отвратительную и мерзкую, а главное — лживую репутацию во всем университете! Я знаю, почему вы так вздыхаете. Вас просто вымораживает, что я на вас ТАК смотрю. Но не дождетесь, Козел Андреевич. Ехать далеко, а терпение у меня ангельское! Не зря же я столько с детьми маленькими работала…