Певун Джо не только поправился, но и продолжил соревнование с Паваротти, Карузо, Чечилией Бартоли и прочими знаменитостями. Иногда, раскачав свои крошечные качели, он спрыгивал вниз и «танцевал» на полу, покрытом бумагой и посыпанном песком. При этом он поглядывал вверх, и Клер могла поклясться, что он использует качели в качестве метронома. «Музыкальные таланты водятся и среди животных, — думала Клер, насыпая Певуну зерен и меняя ему воду, — а птицы — первые среди них. И если я буду любить ребенка так же, как Певуна Джо, у нас тут будет просто благодать».

Канарейки боятся холода, но любят свет, поэтому Клер закрыла ту стенку клетки, которая была повернута к окну, куском прозрачного полиэтилена. Певун Джо ответил благодарной трелью. Клер тоже посвистела — они часто музицировали дуэтом. Потом она огляделась, желая убедиться перед уходом, что оставляет свое жилище в порядке. Сегодня ей казалось особенно важным, чтобы ее жизнь хотя бы внешне выглядела упорядоченной.

Ведение хозяйства в таких условиях требовало изрядной ловкости: ящики в ящиках, башни из книг — здесь было место для всего, но только в том случае, если каждый предмет лежал на своем месте. В центре этой маленькой вселенной располагались кровать и музыкальные инструменты Клер — круммхорн и фагот. Инструменты были установлены на специальные подставки, из-за чего казались почти одушевленными. Конечно же, эти маленькие жильцы двигались только тогда, когда Клер снимала их с подставок, собираясь на репетицию или на концерт.

Куда же Клер положит ребенка? Она едва нашла место для собственной кровати, представлявшей собой не что иное, как два простых футона, положенных один на другой. Сверху громоздились яркие подушки из шелка и бархата, купленные во время путешествий по Азии, Африке и Европе; подушек была целая уйма — Клер считала своим долгом привести такой сувенир из каждой страны. Довершали картину покрывало и лоскутное одеяло дикой расцветки — подарок старенькой миссис Райс, соседки. Словом, пышное и яркое ложе было для Клер, как и ванна, средой обитания.

Между постелью и стеной оставался только узенький проход, но и он был занят: Клер втиснула туда шестифутовый викторианский платяной шкаф орехового дерева. Места для настоящего гардероба здесь не было, ведь изначально эта комната служила библиотекой или, как нравилось думать Клер, музыкальной гостиной. Помимо своей основной функции шкаф исполнял еще и роль бюро: Клер держала в нем важные документы. Сегодня шкаф был набит плотнее обычного, поскольку в прошлый понедельник Клер обнаружила в мусорном баке объемистый тюк, полный тряпок и бумаг. Все это принадлежало миссис Райс.

Находка повергла Клер в шок: куда же подевалась сама миссис Райс? В последнее время маленькая старушка с серебристыми кудерьками совсем не показывалась. Неужели и ее… «вынесли»? Такое время от времени случалось, когда умирал кто-нибудь из престарелых обитателей дома. Тело помещали в черный виниловый мешок, спускали на грузовом лифте и через служебный вход выносили на улицу, где ждал фургон неизвестной похоронной конторы.

Но нет, слава богу, миссис Райс избежала такой судьбы: вчера Клер наконец выяснила, что старушке пришлось спешно «эвакуироваться» в социальный дом где-то в Бруклине. Поскольку отъезд миссис Райс был вынужденным и внезапным, ей пришлось оставить часть накопленного за жизнь добра (тряпочки для изготовления лоскутных одеял и нотные листы). Клер перенесла к себе мешок с брошенными старушкой пожитками, решив при первой же возможности отвезти их владелице в Бруклин.

Поездка к миссис Райс явно состоится нескоро — из-за ребенка. Путь в Бруклин казался Клер таким же сложным, как полет на Уран. Она просто не могла составить маршрут, разобраться во всех этих линиях метро, понять, где и на что пересаживаться… Но она знала, что обязательно доберется до миссис Райс — после родов.

У Клер выработался инстинкт — прятаться от остального мира, откладывать любые встречи на «после родов». Может, это было неким атавизмом, заложенным в механизме эволюции? Животным стремлением защитить нерожденное дитя? А может, это было связано с ее странным режимом? Днем Клер спала, а поздно вечером или даже ночью отправлялась за продуктами в магазин за углом. Флуоресцентные краски полночного города вызывали у нее ощущение лунатизма, а продавцы и другие покупатели казались лишь участниками ее сомнамбулического сна.

Почему она скрывалась? Но даже сам этот вопрос заставил Клер спрятать голову под крыло. Она смутно ощущала присутствие какой-то тени, о которой ей не хотелось думать. Клер пряталась, потому что ей казалось более безопасным избегать трудностей — до поры до времени, пока она не будет готова с ними справиться.

Все будет прекрасно. До сих пор ведь все было прекрасно, правда? Клер верила, что родилась под счастливой звездой, и знала, что все обойдется…

Здесь, в комнате № 312, Клер жила в своем собственном климате, влажном от долгих ванн, и только в этом климате могла цвести. Она слушала и сочиняла музыку, предавалась сну, готовила еду и ухаживала за Певуном Джо.

В этом влажном климате Клер, ее кенарь и инструменты укрывались от летней сухой жары и зимней стужи. Домашние растения, выросшие из давным-давно посаженых семян, тоже чувствовали себя прекрасно — они становились выше, толще и зеленее, устремляясь к солнечному свету, порой слишком яркому, щедро лившемуся сквозь огромное окно.

Клер знала, что такое парниковый эффект: она сама жила в таких условиях, и это ее устраивало. Иногда она улавливала запах почвы и удобрений, добавленных ею в землю, которую она купила в цветочном магазине. В такие мгновения Клер чувствовала себя единым целым со своими авокадо, бананами (все они уже почти стали деревьями), своим зеленым потомством, все растущим и растущим. Оглядев свои скромные владения, Клер осталась довольна.

Здесь, в комнате № 312, было очень красиво, все дышало плодородием, изобилием, все полнилось звуками музыки и сладостью благовоний. Найдется здесь уголок и для ребенка; в конце концов, он может спать рядом с Клер — если люди любят друг друга, то им нужно совсем немного места. В некоторых странах целая семья порой живет в одной комнате, причем еще меньше этой. Все будет в порядке, не стоит волноваться… Певун Джо выдал еще одну трель в знак согласия. Птички знают, что к чему, это давно доказано.

Итак, здесь будет ребенок, здесь будет любовь… Клер вдруг почудилось, что ее ноздри уловили аромат младенца… Неужели тот случай в очереди во фруктовую лавку произошел так недавно? Да, в этом году, прекрасным майским днем, незнакомая женщина предложила Клер подержать своего ребенка, почувствовав, что той очень этого хочется. Тогда-то Клер и прикоснулась губами к маленькой головенке… Быть может, именно та случайная радость помогла ей подготовиться к решающей ночи? О, младенческий аромат — говорят, это особая генетическая уловка, заставляющая нас любить их. Клер засмеялась: что ж, сработало. Стоило ей вдохнуть запах чужого малыша, как она решила обзавестись собственным. Теперь дитя у нее внутри, и это лучший из ее секретов, готовый вот-вот выйти наружу.

Клер натянула шерстяные рейтузы со смешным мешочком на животе, к которому никак не могла привыкнуть, да, в общем-то, и не собиралась привыкать: скоро она снова наденет свои обычные вещи. Потом для большего тепла она влезла в спортивные штаны и натянула лыжный свитер, купленный во время одной из многочисленных поездок в Исландию. Этой зимой вошли в моду вязаные шапочки с фольклорными мотивами, а Клер носила такую шапочку уже несколько лет. Она спрятала длинные рыжие волосы под шапку, обмоталась шарфом и надела еще один свитер. Затем просунула руки в лямки рюкзака — он был тяжелый, поскольку в нем лежали замок для велосипеда, кошелек с мелочью и кое-какие пустячки для Джесси.

Клер не признавала пальто — такая одежда тянула ее к земле. Чаще всего она передвигалась по городу на велосипеде, а в пальто далеко не уедешь.

Оставалось ответить на один немаловажный вопрос: рискнет ли она отправиться в Нохо на велике? Клер сознавала, что ее «байкерские деньки» позади, ведь она с каждым днем становится все более и более неуклюжей. Она понимала, что уже на этой неделе ей придется отказаться от велосипедных прогулок и отложить их до лучших времен — до того момента, когда родится ребенок.

Но, может, прокатиться еще разок — последний раз перед родами? Ей было все труднее удерживать равновесие, но сегодня она хотела прибыть на вечеринку, как говорится, во всем блеске, показав подругам, что она — все та же Клер, а не какая-то грузная унылая клуша. К тому же добираться на велосипеде проще, дешевле, быстрее… и потом, Клер просто обожала свой велик. К счастью, снегоуборочные машины уже выполнили свою работу, так что путь был свободен.

Как только началась «осада „Тереза-хауса“», Клер забрала велосипед из общей кладовки: он бы непременно исчез, если бы она его там оставила. Велосипед у нее был не какой-нибудь, а творение фирмы «Пежо», подарок одного бывшего ухажера.

На прошлой неделе, когда Клер катила на своем велике, ее окликнули дети: «Эй, где вы раздобыли этот драндулет?» Клер засмеялась: она-то считала велосипед «новым», сработанным по последнему слову техники. В тот момент она почувствовала себя Рипом Ван Винклем,[66] только что узнавшим о существовании некоего Нового Мира. Клер лишь недавно обзавелась компьютером и рискнула пуститься в плавание по киберпространству. Первые опыты ей понравилось, и у нее сразу же появились новые друзья в двенадцати странах. К тому же благодаря интернету у Клер резко уменьшилось количество телефонных счетов, а ведь еще пару месяцев назад долг за международные разговоры превышал ее месячный доход. Причиной тому была одна ее «вредная» привычка: чем дальше жил друг, тем дольше Клер с ним беседовала. Она могла часами трепаться с кем-то из Новой Гвинеи или Египта, но ей хватало нескольких минут на разговор с человеком, живущим на Двадцать восьмой улице.