Теперь, вернувшись после недолгого отсутствия, Джесси была изумлена, насколько изменился чердак, пока ее не было, как явственно проступили в нем следы прошлого. Чердак словно бы считал себя не квартирой, а по-прежнему фабричным помещением: хозяйку встретили только тени, дышащие вековой памятью; призраки тяжелого, низкооплачиваемого труда, прячущиеся по углам.

Перепрыгнув через мягкий саквояж, своими изгибами напоминающий человеческое тело, Джесси влетела в свое «необжитое пространство» площадью тысяча восемьсот квадратных футов. Год назад она приобрела это помещение, прельстившись, главным образом, определением «необжитое пространство». Это словосочетание будило ее фантазию, помещение представлялось ей необитаемым островом, обетованной землей, где она сможет построить дворец, разбить чудесный сад. И потом, она была счастлива купить «необжитое» помещение, поскольку на «обжитое» ей просто не хватило бы средств. Словом, это пространство притягивало Джесси, словно чистый лист. Но она не подумала о том, как неуютно обитать среди неоконченных работ, как тяжело не просто выживать, но и трудиться в помещении, представляющем собой в течение последних восьми месяцев строительную площадку.

Сегодня, возвратившись из краткого путешествия, Джесси с первого же взгляда поняла, что новое жилище потеряло для нее всякую привлекательность. Это помещение выглядело не по-домашнему, пахло не по-домашнему, а потому она не воспринимала его как свой дом.

Джесси вдохнула запах штукатурки. Ей уже давно хотелось пописать, но как только она вошла в квартиру, то поняла, что это ей жизненно необходимо. Естественная потребность пересилила желание послушать сообщения на автоответчике и просмотреть целую кучу писем, просунутых под дверь. Плотно сжав коленки она, кое-как семеня ногами, поспешила к туалету. В этом странном танце она пронеслась мимо кошки, показавшейся из темного угла.

Сначала Джесси подумала, что кошка, в своем одиночестве дошедшая до отчаяния, радуется появлению хозяйки. Это была одна из тех голубоглазых белых кошек, которые появляются на свет глухими. Кошка не могла слышать, как Джесси вошла; возможно, ее внимание привлекли включенный свет и вибрация от шагов. Когда животное качнулось в сторону Джесси, та поняла, что кошку сейчас вырвет. Она начала рыгать, пытаясь избавиться от комка шерсти, застрявшего у нее в горле; она глядела на хозяйку, словно бы умоляя о помощи.

«Ох, только не сейчас, — в ужасе подумала Джесси. — И ты, Колетт?»

Она впрыгнула в ванную комнату, даже не думая о том, чтобы закрыть за собой плохо прилегавшую к коробке дверь (и ванная, и дверь — все было делом ее собственных рук). В маленькой ванной, отделанной серым кафелем (его она, опять-таки, уложила собственноручно, хотя и довольно криво), Джесси поспешно стянула с себя трусы и плюхнулась на стульчак, болтавшийся на одном креплении. Кое-как примостившись на косо привинченном стульчаке и справляя нужду в довольно неудобной позе, она увидела на полу брошюру под названием «Раскаяние покупателя», лежащую вместе с другими бумагами, предназначенными на выброс.

«Уж мне-то раскаяние покупателя знакомо», — призналась себе Джесси. Сейчас она испытывала еще кое-что, о чем во время полета вычитала в женском журнале: «сожаление хозяйки». Этот синдром поражает женщину за час до прибытия гостей: она начинает жалеть, что вообще затеяла праздник. Джесси сидела на перекошенном стульчаке, чувствуя оба синдрома: и «раскаяние покупателя», и «сожаление хозяйки». Слившись воедино, эти схожие ощущения переросли в более серьезное беспокойство, подкрепленное сильной необходимостью сходить в туалет и довольно явственным жжением внутри…

Может, дело не только в том, что она хотела писать? А что если она заразилась какой-то экзотической венерической болезнью от мужчины, с которым делила постель в Колорадо? Венерическая болезнь или просто цистит? Неужели за удовольствие придется расплачиваться страданием?

Нет, Джесси отказывалась страдать. Такой бурный секс — конечно, у нее теперь цистит. Она вспомнила о событиях двадцатилетней давности, когда совсем юной девушкой вернулась после медового месяца на Карибском море, чувствуя пожар внутри. Тогда она тоже много занималась сексом, но то были юношеские, почти акробатические соития.

Хотя сейчас времени на воспоминания не было — нужно прибраться в доме и хотя бы разогреть духовку, — Джесси не могла не вспомнить ощущение «натруженной» вульвы. Да, тогда они с мужем тоже много занимались сексом… но их соития были однообразны, даже изнурительны. В девятнадцать лет ей не удалось по-настоящему насладиться медовым месяцем: Хэнк был ее «первым». Теперь, много лет и мужчин спустя, Джесси не хотела считать тот сексуальный опыт «плохим» или пустой тратой сил, но, оглядываясь назад, она все больше дивилась характеру их супружеских отношений. Хотя она знала, что они с Хэнком любили друг друга, их любовь не находила должного физического выражения. Ее теперь уже бывший муж мог быть нежен в разговоре и сердечен в письме, но, когда он входил в нее, его дух, казалось, покидал тело. Хэнк становился абсолютно физиологичен и во время секса старался не смотреть Джесси в глаза.

«Хэнк был красив, обладал неистощимой мужской силой, — вспоминала Джесси, сидя с чувством легкого дискомфорта на своем „троне“, — но, пожалуй, я предпочитаю свой недавний опыт с этим незнакомцем тем лишенным эмоций отношениям, что существовали между Хэнком и мной в течение двенадцати лет нашего брака».

Ей пришло в голову, что научиться быть нежным во время близости нельзя, — это волшебное свойство либо присуще человеку, либо нет. О, в Колорадо… возбуждение в глазах того мужчины, желание и симпатия, юмор, нисколько не мешавший их страсти (он вошел в нее, все еще пытаясь сбросить один из своих ковбойских сапог). Смех, вожделение… все разом — чужое и знакомое.

«Секс — это таинство», — призналась себе Джесси. Умом его не понять. Они с Хэнком любили друг друга, жили вместе… и все-таки между ними не было такой близости, какую она только что познала с малознакомым человеком.

Закончив свои дела в ванной, Джесси бросила брошюру «Раскаяние покупателя» в плетеную корзинку для мусора. Сегодня нет времени ни для раскаяния, ни для сожаления. Надо поторапливаться… Итак, что сначала — уборка и готовка?

В своей журналистской практике Джесси прибегала к одному методу. Она оценивала общую ситуацию и классифицировала стоявшие перед ней проблемы по степени важности. Нечто вроде сортировки раненых на поле боя. Так постепенно она решала все вопросы. А разве вечеринка с ужином чем-то отличается от журналистского задания? Джесси решила: хорошая хозяйка сперва устраняет то, что может оказаться самым неприятным для гостей.

Кавардак. Выйдя из ванной, Джесси прямо у двери обнаружила Колетт. Сотрясаемая рвотными спазмами, кошка выгибала спину дугой и изрыгала спиральки жесткой непереваренной пищи, смешанной с шерстью. Эта ситуация требовала немедленного вмешательства. Джесси схватила бумажное полотенце и собрала комки. Потом вытащила пылесос и поволокла его через все тысяча восемьсот квадратных футов, впервые пожалев, что помещение такое большое. Она включила пылесос; тот взвыл и стал неожиданно выплевывать из заднего отверстия продолговатые комки спрессованной пыли, которая отлично смотрелась рядом с отрыжкой Колетт.

«А я-то хотела, чтобы все было красиво», — подумала Джесси. Теперь ей еще повезет, если никто не станет звонить в департамент здравоохранения. Она бросилась за своими запасными инструментами — за шваброй, совком и гигантским мешком для мусора. Опустившись на колени, она стала руками запихивать в мешок пыль, вывалившуюся из пылесоса, и самый заметный мусор, а потом еще вытряхнула в мешок содержимое кошачьего туалета. Джесси удивилась, насколько сильно затвердели кошачьи какашки. Одна из них выскользнула и покатилась по полу ванной, но Джесси поймала ее и тут же почувствовала исходящий от нее холод (можно было подумать, что кошачий кал обладает загадочной способностью сохранять низкую температуру). Ох, но как же создать праздничную атмосферу, если кругом все это безобразие?..

Джесси поставила перед Колетт тарелку с кусочками дорогого несоленого сливочного печенья: считается, что оно решает проблему шерстяных комков и отвердевшего кала. Кошка поела, видимо, почувствовала облегчение и лениво рухнула на коврик перед незажженным камином. Ее безмятежное мурлыканье звучало почти как храп.

Но, может, еще не все потеряно? Джесси включила горелку духовки на полную мощность и оставила плиту разогреваться, а сама осмотрела комнату. Сперва разобраться с самыми серьезными проблемами: прибраться на кухонном столе, расставить серебряные приборы. Это создаст впечатление готовности, пусть даже обманчивое…

Джесси принялась собирать со стола бумаги и уткнулась в газетную фотографию, вернее, в ее зернистую черно-белую копию на факсовой бумаге. Ее рука остановилась, и она стала всматриваться в изображение. Он. Тот самый. Его лицо хранило профессиональное выражение. «Джесс Дарк, адвокат, специалист по гражданским свободам, активный борец за права коренного населения Америки, представляет свое племя — потомков анасази[6] — в процессе по делу о клевете».

Подозревала ли она на протяжении всех тех недель, пока собирала и изучала эти вырезки, что в конце концов окажется с ним в постели? Что будет лежать в номере мотеля, забросив ноги ему на плечи и в самозабвении откинув голову назад, а из ее горла будут вырываться нечленораздельные звуки, свидетельствующие о том чувстве, которое она смутно определяла как радость?

Джесси попыталась вспомнить, когда впервые испытала волнение. Уже в те первые дни, сидя напротив него в суде, она приметила его накрахмаленную рубашку, галстук-шнурок, потрясающе сидящие джинсы, сбитые каблуки ковбойских сапог. Да, втайне она призналась себе, что это один из самых привлекательных мужчин, встречавшихся ей в жизни… Но она и подумать не могла, что в одну из следующих ночей будет смотреть в потолок комнаты мотеля, и эта оштукатуренная поверхность будет казаться ей… небесным сиянием.