Марта расплатилась с доктором, устроив ему квартиру с видом на парк в новом здании в западной части Центрального парка. В благодарность за нос пластический хирург получил «кухню — зашибись», лучшую в городе, экипированную новейшей техникой от «Миле», и вдобавок… морозильную комнату. Дело в том, что хирург оказался на редкость плотояден, причем мясо он любил «созревшее».[39] И вот теперь целые чертовы гроздья первоклассных стейков «черный ангус»[40] свисают с крюков в собственной квартире хирурга. А специалистом он был выдающимся, причем, вылепив новые носы для жены и дочерей (последние, само собой, унаследовали отцовский нос), исправить свой собственный шнобель он отказался (жест неповиновения?). «Что ж, — размышляла Марта, — наверное, просто невозможно делать операцию на собственном носу». Но главное — хирург убрал с Мартиного лица нос ее папочки, за что она ему бесконечно благодарна…

От отца, Эмира Саркиса-Слоуна, Марта унаследовала еще и повышенную волосатость: генетические тени над верхней губой, на руках, даже на бедрах и животе. Но лазерный электролиз избавил ее от тягостного наследства, не тронув только «чувствительную зону» возле половых губ. И опять-таки эти услуги не стоили ей ни сантима: Марта помогла косметологам арендовать совершенно «умопомрачительное» помещение — прямо у подножия ее любимого «Ганнибала». Теперь, возвращаясь домой, она каждый раз проходила мимо кабинета, где ей удаляли лишние волосы, оставляя кожу гладкой и шелковистой. По-прежнему, разглядывая себя в зеркальце, Марта радовалась исчезновению зарослей, некогда портивших вид. Она думала: «Тот, кто изобрел лазерный электролиз, обязательно должен получить Нобелевскую премию». И действительно, что бы она делала со всем этим лесом? Двести одиннадцать сеансов потребовалось на расчистку территории… А воск применялся в борьбе с последней линией «лесной обороны»: там, где кожа была слишком нежной, чтобы использовать электролиз. Теперь все просто идеально.

Марта вздохнула, отложила зеркальце и встала. Надев белые кружевные трусики и бюстгальтер, она посмотрелась в большое зеркало. (Картина, увиденная ею в маленьком зеркальце, все-таки оставляла желать лучшего. Бросив прощальный взгляд на свое сморщенное «нижнее лицо», Марта вздрогнула: особых поводов для оптимизма не было.) Потом она влезла в светло-коричневые колготки и облачилась в бежевый костюм от «Миссони». Марта давно отказалась от ярких цветов, ведь ей больше всего идут бежевый, коричневый и, конечно же, черный. Потом она надела туфли от «Прада» на высоком каблуке, непрактичные, но изящные. Ей нравилась линия, которую они придавали ноге, визуально уменьшая немного толстоватые лодыжки. Выйдя из ванной, Марта прошествовала в гардеробную, где тоже был температурный контроль, как и в винной кладовой на кухне: это нужно для того, чтобы меха не начали разваливаться, а шкуры не пересыхали. Накинув свою любимую шубку, соболью, Марта погляделась в большое зеркало, висящее на двери гардеробной.

Она выглядела потрясающе, за шубу можно было «отдать жизнь», но вдруг ей встретятся эти чокнутые борцы за права животных? Город кишел травоядными, любителями злаков и орехов. Правда, нынешний мэр слегка разрулил ситуацию, а то раньше эти ходячие мюсли без единой мысли в голове вообще разгуливали нагишом по Пятой авеню или вытаскивали на улицу клетки и запирались в них. Можно подумать, в их ботинках нет кожаных стелек, как у всех остальных! Марте всегда хотелось крикнуть фанатикам: «Да какая вам разница?!» Впрочем, сегодня соболь мог доставить Марте больше неприятностей, чем удовольствия: подруги начнут завидовать — дескать, слишком уж Марта удачлива. В таком случае, нет ли у нее чего-нибудь столь же эффектного, но не столь демонстративно шикарного? Перерывая свой гардероб, Марта думала о том, как было бы здорово, если бы мэр по-прежнему награждал почетных граждан ключами от города. Так происходило во времена Мартиного детства — тогда, еще живя в унылой Астории, она любила смотреть, как мэры вручают ключи от города. Ей хотелось такой ключ — и тогда, и сейчас.

Ага… Ее рука остановилась на пальто-накидке из шахтуша.[41] Такой мягкий, такой манящий… шахтуш был самой тонкой, самой невесомой шерстью в мире, и Марта выложила mucho dollaros — две тысячи — за одну шаль, к которой потом присоединила еще две, чтобы превратить их в пальто. В общей сложности Марта заплатила шесть тысяч долларов только за шерсть и еще две сотни маленькому итальянскому портному в Куинсе, соединившему шали в свободное пальто-накидку длиной до пола. Марта подумала, что пальто великолепное — достаточно великолепное, чтобы поехать в нем в ресторан, но при этом не столь вызывающе роскошное, чтобы колоть глаза подругам или служить подстрекательством к бунту на Пятой авеню.

Марта надела накидку из шахтуша, и та нежно легла ей на плечи. Шерсть редкой азиатской антилопы очень шла Марте, перекликаясь с ее светлыми, отливающими золотом волосами. И так не маленькая (пять футов, девять дюймов), Марта казалась еще выше благодаря туфлям от «Прада». В общем, выглядела она настоящей «хозяйкой жизни».

Собираясь отправиться в сторону клиники «Маунт-Синай», находящейся от ее дома примерно в тридцати кварталах (как известно, тот район расположен слишком близко от испанского Гарлема, чтобы считаться фешенебельным), Марта окинула «Ph 43» прощальным взглядом и снова оценила многочисленные достоинства пентхауса. Просторная гостиная площадью сорок два квадратных фута была идеальна для приемов. Из окон, вознесенных в заоблачную высь, открывался вид на Центральный парк, окутанный зеленой импрессионистической дымкой, на длинные геометрические фигуры Пятой авеню и на «ничейные земли» Нью-Джерси, раскинувшиеся за Гудзоном.

Все в квартире Марты отражало ее новый статус — зеркальные стены, широкие окна, обилие металлических элементов дизайна. Все было таким красивым и сияющим. На кухне висел медный французский светильник, начищенный до ослепительного блеска. Кухарка Сельма, бразильянка, как раз собиралась готовить тапас[42] для завтрашнего ужина с родными Дональда. Но день его рождения был именно сегодня, и в связи с этим Марта еще одиннадцать месяцев назад забронировала столик в «Зеленом омаре», вытеснившем «Дэниэла» с позиций самого модного ресторана города.

За ужином Марта надеялась сделать Дональду приятный сюрприз, сообщив, что теперь она — пациентка доктора Фрэнсиса Хитцига. Он, как никто другой в Нью-Йорке, может гарантировать, что она станет матерью. С его помощью забеременели несколько шестидесятилетних. Он не дает осечек.

Но, как разъяснил ей доктор Хитциг, он действует в соответствии со своим долбаным «этикетом», то есть лечит не кого попало, а только победителей. Марте это было знакомо: она и сама предпочитала иметь дело с лучшими. Следует избегать неудачливых клиентов, не иметь дела с проблемной недвижимостью. Выбирай победителей, и сам будешь в их числе.

Перед тем как уйти, Марта на цыпочках, чтобы не стучать высоченными каблуками, пробралась в ту часть квартиры, которую именовала детской. Возможно, это было преждевременно, но она отделала ее для мальчика. Обои просто чудесные: в спальне — жирафы, в игровой комнате — разноцветные паровозики, а в той, где будет спать няня, — игрушечные лошадки. Все идеально, все готово. Через двенадцать месяцев здесь должен появиться ребенок.

В прошлом стратегия Марты всегда срабатывала. Она дала себе три года, чтобы стать успешным нью-йоркским риэлтером, и всего два, чтобы добиться поста вице-президента компании «Шипмэн-Хардинг». Потом она дала себе год на поиск мужа, встретила Дональда Ван Вранкена и решила, что он ей подходит. Его глаза, зеленые, как доллары, его загорелая кожа, его богатые родители-алкоголики, его братья-психопаты… все было так, как она и ожидала. Семья владела домом на океанском побережье, в Вайнъярд-Хевен, с собственным пляжем, усыпанным гладкой серой галькой. Как всегда при виде первоклассной недвижимости, Марта испытала дрожь, впервые посетив это поместье, именовавшееся Уиндеуэйз. Сейчас ей вдруг пришло в голову, что Дональд — единственный из Ван Вранкенов, кто не страдает алкоголизмом. Всех остальных когда-нибудь доконает цирроз, а значит, Марта вполне может унаследовать дом на побережье. А пока поместье находилось в совместном владении братьев, и они жили там по очереди. Марту более чем устраивало, что она может проводить на берегу океана вторую половину августа: именно на это время просто необходимо уезжать из Нью-Йорка.

Свою стратегию Марта применяла и к рождению ребенка. Она подсчитала, что на осуществление этого плана потребуется четыре года. Первый год, чтобы найти идеального партнера (Дональд есть, вычеркиваем). Второй, чтобы убедиться, что можешь его выносить. И это вычеркиваем — она может его выносить (он почесывает задницу, иногда пускает газы, рыгает, не извиняясь, забывает опустить крышку унитаза, но во всем остальном — идеальный мужчина). Дональд как раз того роста, какой Марта больше всего любит, шесть футов один дюйм, и его можно назвать крупным, но не толстым, благодаря чему рядом с ним она кажется миниатюрной и изящной. Волосы у него того же цвета, что и у нее, так что и в этом они подходят друг другу. Прошлым летом на вечеринке в «Таверне»[43] Марта заметила их с Дональдом отражение в зеркале и подумала: «С этой парой я хотела бы свести знакомство. Мы — те, на кого я когда-то смотрела с улицы через окно ресторана. Теперь я внутри».

Итак, Марта Саркис-Слоун стала тем, кем всегда хотела стать, и успешно проводила свой план в жизнь. Зачатие должно произойти очень скоро — год «попыток» уже подходит к концу, и наступает черед года «урожая». С помощью Фрэнсиса Хитцига Марта забеременеет в течение одного или двух циклов — у доктора не бывает осечек. В идеальном мире, где Марта уже почти поселилась, она забеременеет как раз к свадьбе в июне.

Марта закрыла дверь в детскую и звонком вызвала горничную Монику — прелестную, но печальную девушку, нелегальную иммигрантку с Филиппин. Когда девушка вошла, Марта указала ей на огромную кучу подарков в обертках и упаковках. Блуждая по магазинам «Бергдорфс» и «Уикер гарден», Марта совсем потеряла над собой контроль: даже купив все детское приданое для Клер, она не удержалась и прихватила еще несколько вещиц. А почему бы и нет? Деньги у нее есть, да и жадность не в ее характере. С этой своей беременностью Клер попросту пропадет без Марты, и, кто знает, возможно, Марте даже придется заплатить за ее роды. Клер слишком далека от реальности. Господи, подумать только: живет в студии, в непонятно каком доме на неизвестно какой улице, да еще и рядом с одним из жутчайших районов города, метко прозванным «Адской кухней».