Уродина.

Джек поцеловал меня – для нее это великое дело? Может я недооценила её чувства к нему? Должно быть, он ей очень нравится, если она так расстроилась. Черт, если бы я всё еще верила в любовь и кто-то, кто мне нравится, поцеловал мою типа-подругу, я бы разозлилась на эту подругу.

Она имеет полное право меня ненавидеть.

Мама написала мне сообщение, попросив купить по дороге домой губки и немного черники. Чувствую себя ужасно за то, что сказала: настолько ужасно, что хватаю плитку шоколада. Или три. Когда приезжаю домой, проскальзываю в мамину ванную и считаю её таблетки – не хватает двух. Хорошо. Значит, она приняла их. Мне становится легче дышать, и, может, я непрерывно просплю всю ночь.

– От отца пришел пакет для тебя, – говорит мама. Она проснулась и печет кексы с начинкой из черники. Это хороший знак. Нет, зачеркните это; это самый лучший знак, который я когда-либо видела в жизни.

– Спасибо, – улыбаюсь я. Неестественная улыбка. Всегда немного наигранная. Улыбка не станет настоящей, пока маме не станет лучше.

Но я больше не помню, как она выглядит лучше.

Пакет завернут в коричневую бумагу, и лежит на моей кровати. На коробке написано «Шанель». Отец женился на богатой программистке из Нью-Йорка: у них двухлетние близняшки и на подходе мальчик. Никогда с ними не встречалась, но мысль, что у меня есть сводные сестры и брат, выводит меня из себя. Я вижу их на фотографиях на Фэйсбуке, которые выкладывает отец, но они как будто ненастоящие. Это как отфотошопленная картинка с Лохнесским чудовищем, и какой-то там университет пытается доказать обман, показывая мне волнообразный луч света на заднем плане.

Они настоящие.

Иногда мне хочется, чтобы их не было.

И это отвратительно, поэтому я отгоняю такие мысли. Или, по крайней мере, пытаюсь.

В коробке лежит красивая шифоновая блузка. Она легкая и воздушная с дюжинами оборок, пошитая по моим меркам. Новая жена отца сняла их с меня два года назад, когда я приехала к ним на лето. Она достаточно хорошая, но такие вещи напоминают мне, что она просто хочет мне понравиться. Она думает, что вещи известных брендов – это все что нужно каждой школьнице.

Она наполовину права. Такую блузку хотела бы любая девочка. Любая девочка, которая не уродлива. И перед тем как я аккуратно складываю её и убираю в шкаф, чтобы никогда к ней не прикасаться, останавливаюсь и рассматриваю кофту. Если я это надену, буду ли привлекательней? Она сделает меня симпатичней? Может, если я её надену, то смогу стать привлекательней и чуточку пойму, какие проблемы у Кайлы, что она чувствует. Может, я начну её лучше понимать.

Я снимаю футболку и натягиваю через голову блузку. Она холодная и воздушная, а оборки подпрыгивают с каждым шагом. Я могу видеть свои красные растяжки на животе через просвечивающую ткань, но по какой-то причине они меня не раздражают. Улыбаюсь себе в зеркало – я выгляжу иначе. Красивее.

Может Безымянный ошибался. Может я привлекательная.

Открывается дверь в мою комнату, и я замираю под маминым взглядом. Она осматривает меня сверху вниз и тут же качает головой.

– Ох, дорогая, она совсем тебе не подходит.

Из меня снова выходит весь воздух, но в этот раз даже из глубин моего тела. Окончательно. Мама открывает дверь шире, не подозревая, как сильно обидела меня.

– Кексы готовы. Спускайся и поешь.

– Потрясающе. Секунду. Дай мне, ммм, переодеть эту дурацкую вещь.

Когда она уходит, я не могу смотреть на себя в зеркало без дрожи. Кажется, что оборки висят по-идиотски. Цвет как бельмо на глазу, особенно для меня. Это не моя вещь. Быть привлекательной не для меня, и я была дурой, что тестировала логические факты и практические границы. Есть правила. И правило номер один: не пытайся быть тем, кем ты не являешься. Я такая, какая есть, неважно насколько уродлива, а пытаться быть привлекательней – глупо, пустая трата энергии. Никогда больше так не сделаю, неважно, насколько сильно буду этого хотеть. Это того не стоит. Я всегда буду уродиной. И я с этим смирилась. Я заключила с собой перемирие.

Засовываю блузку в коробку и закидываю её в шкаф.

-4-

3 года

12 недель

4 дня

Приблизительно две недели я обдумывала обоснованность разрушения жизни Джека Хантера и всех его будущих перспектив с женщинами. Или мужчинами. В общем, любви в целом. Такие парни как он не должны быть счастливы. Он разрушает счастье девочек, по крайней мере, раз в час. В среду кто-то оставил под дворниками его черного седана любовное письмо. Он достал листок и, даже ни на секунду не взглянув, порвал на две части. Можно было услышать отдаленный вопль от хорошо одетой красивой блондинки из драматического кружка, когда её сердце разбилось вдребезги и рассыпалось по тротуару. Она наблюдала за его реакцией, а сейчас ей приходится смотреть на кусочки её аккуратно составленного любовного письма, раскиданные по парковке.

Я бегала, собирая те кусочки, которые могла, затем успокаивала её в течение трех часов на лестничном пролете, пока она плакала на мне. Я сложила письмо по кусочкам. В нем было много сносок на Шекспира и особенно хорошо продуманный пассаж, в котором она сравнивала Джека и Ромео. Я сказала ей, что она была права: маниакальная психическая болезнь Ромео и упрямое отрицание признания чувств другого человека точно отражаются в Джеке. Девушка отблагодарила меня за это проницательное высказывание, назвав меня стервой, и унеслась.

Плакальщица из Драматического кружка была первой. За две недели тайного преследования Джека по кампусу, я насчитала четыре любовных признания, каждое последующее креативнее предыдущего. Девочка, которая по утрам делает объявления, говорит, что Джек выиграл приз от школьного комитета и должен подойти после занятий в студию громкой связи для его получения. Она делает это постоянно. Каждый день. Но Хантер никогда не приходит. Он даже не ходит по тому же коридору. Всегда прокладывая свой путь окольными путями, из-за чего практически опаздывает на четвертый урок. Я осматриваю студию после школы в течение нескольких дней. Естественно, девочка-объявление ждет его в этой комнате каждый день около тридцати минут, прежде чем закрыть кабинет и пойти домой с поражением на лице.

Девушка из художественного кружка работает над его мраморной статуей (это точно он, все это знают) с великолепной греческой осанкой и идеально воспроизведенным лицом. Она оставила зону промежности пустой и всегда краснеет, если кто-то спрашивает её о ней. Девочка усердно обтесывает камень с первого года учебы, а сейчас она старшеклассница. Другая девочка пишет Джеку стихи и подкладывает их к нему в шкафчик, а еще одна из кулинарного класса составляет план приготовления трехуровневого торта на его день рождения в январе.

Несмотря на всё это, Хантер непроницаем. Как говорят, он бросил художественный кружок, чтобы не пришлось смотреть на статую в студии. С абсолютным безразличием очищает свой шкафчик каждый день от дюжин новых записок со стихами. Джек как будто не видит поступки девочек, направленные на завоевание его внимания. Никто не осмеливается громко произнести его имя в коридоре. У него нет друзей среди парней. Джек сидит один за столом во время ланча, а все перемены проводит в библиотеке.

Сначала я держалась подальше от Хантера, чтобы ослабить слухи и, надеясь заставить Кайлу забыть тот факт, что он меня поцеловал. Но сейчас появилось очень много сплетен, и всё это одна раздражающая грязь. Один из них: «Они встречаются» – обычный случай, самый нетрадиционный – «он мой сутенер», и мой самый любимый – «я его давно потерянная сводная сестра, мы совершаем инцест и делаем это жестко».

Ни одна из этих сплетен не помогает моим отношениям с Кайлой, но сегодня она сидела со мной во время ланча, и мы ели вместе. В полной тишине. Что не означает шаг в правильном направлении, но, тем не менее, это шаг. Девушка сразу подсела ко мне после передачи Джеку его кошелька, за которой я наблюдала. Все прошло гораздо ровнее, чем их первое столкновение. Она протянула ему кошелек, а он кивнул ей в ответ! Хороший знак! Также я заметила, что слова: «Извини меня» так и не сорвались с его губ, значит, технически Хантер еще не проглотил свою гордость, поэтому технически я не сожалею, что всё еще веду с ним войну.

Улыбка не сходила с лица Кайлы в течение четырех часов после обмена. Просто невероятно, сколько контроля он имеет над её эмоциями и как мало его это заботит! Любой парень в школе готов убить, лишь бы вызвать у Кайлы такую улыбку. Равнодушие Джека к ней заставляет меня еще больше его ненавидеть. Никто не должен изливать свою душу другому человеку без благодарности.

Я открываю дверь в библиотеку. Меня встречает холодный воздух вперемешку с мягким запахом старых книг. Библиотекарь рассматривает мои фиолетовые пряди, но ничего не говорит. Она видела и похуже. Слоняюсь по проходам, осматриваясь в поисках Хантера. Наконец, нахожу его в секции романтической литературы, перелистывающего книгу с мускулистым парнем на обложке. Чувствую, как мои брови взлетают.

– Можешь сделать порядочным девицам школы одолжение и сказать им, что ты гей? – говорю я.

– Ты не прочитала табличку? – спрашивает он холодно, даже не взглянув на меня. – Никаких гарпий в библиотеке.

– Если бы я была каким-нибудь фантазийным животным, то выбрала бы величавого единорога. Спасибо, но я прощаю тебе этот грех. Чтобы отличить гарпию от единорога нужно острое зрение. А также здравый смысл.

Он поднимает голубые раздраженные глаза.

– Прямо сейчас у меня нет на тебя терпения.

– Послушай себя! «У меня нет на тебя терпения», – передразниваю я низким голосом. – Ты говоришь как моя долбаная мама! Как родитель! Как очень старый дряхлый мужчина. Сколько тебе, семнадцать? Так и веди себя на свой возраст!