– Привет, – машу я.

У него уходит мгновение, чтобы узнать меня. Ну, или миллион. Джек фокусирует на мне свой взгляд, затем скучающе отворачивается к окну. Кладет подбородок на руки, интенсивно изучая голубя на дереве, а затем его глаза резко расширяются. Он медленно поворачивает голову ко мне.

– Ты? – бормочет Джек.

– Я! – чирикаю я.

– Как ты, черт побери, одета? – спрашивает он, его взгляд опускается к моей груди, ногам, потом снова продвигается вверх.

– Ремонтно-восстановительные работы! – улыбаюсь я. – Нравится?

– Я видел свиней одетых и получше.

– Ох, нисколько в этом не сомневаюсь, учитывая, что ты видишь одну в зеркале каждое утро.

– Это не я развесил фотографии, если весь происходящий идиотизм из-за этого.

– Я знаю, что это не ты. Это дело рук Эванса.

Джек на три секунды замирает как столб, а затем огрызается.

– Я попросил его дать мне фото, где ты моложе, а не развешивать их по всей школе.

– В любом случае, он это сделал. Директор знает, что мы с тобой воюем, пффф, да вся школа знает! Возможно, он хотел произвести на тебя впечатление, чтобы ты задумался о подаче заявления в Лигу Плюща, да? Какая жалость. Эванс действительно хочет, чтобы ты поступил в какой-нибудь университет из Лиги, тогда он сможет похвастаться тобой перед своими малообразованными друзьями-педагогами. Без обид, мистер Бернард.

Мистер Бернард пожимает плечами, а его глаза застыли на моей заднице.

– Серьезно, – я поворачиваюсь обратно к Джеку. – Тебе стоило получше всё разузнать, прежде чем идти к Эвансу. И мне без разницы, просил ли ты его это делать или нет. Сейчас фотографии повсюду. И ты этому поспособствовал. Поэтому я не смогу простить тебя. НИ-КОГ-ДА.

Именно в этот момент со стопой бумаг в руках заходит Рен. Он кидает их на парту и начинает говорить с мистером Бернардом о финансировании клуба робототехники. А затем он замечает меня. Лицо Рена становится в пять раз выразительнее, нежели у Джека. Его рот открывается и зависает, словно приоткрытая дверь. Он прочищает горло и быстро поправляет свои очки.

– А-Айсис. Доброе утро.

– Привет, През! – Я поднимаюсь из-за парты и обнимаю его. Парень издает писк кота, которого усердно душат, и так сильно теребит очки, что они слетают с его лица. Я поднимаю их с пола.

– Ты в порядке?

– Я-я в порядке. Эм. Ты выглядишь... ты выглядишь, ух, выглядишь...

– Мило? – предполагаю я.

– Очень... очень мило, – восклицает Рен. – Хотя, мило определенно не подходит, здесь нечто большее.

По какой-то причине комплимент, исходящий от Рена, значит для меня намного больше, чем дюжины взглядов и присвистов.

– Ты просто собираешься стоять и глазеть, Рен? – произносит насмешливо Джек. – Или все же собираешься заняться своими президентскими делами? Уверен, что у многих руководителей клубов есть достаточно бумаг, которые необходимо доставить.

Рен краснеет и робко смотрит на Джека.

– Точно. Мне нужно идти. Пока, Айсис.

– Увидимся! – машу я.

– А вы, мистер Бернард, – жестоко продолжает Джек. – В последний раз, когда я проверял, вам не платили за пожирание глазами молодых девушек. Вам платят за преподавание. Поэтому начинайте уже нас обучать.

Мистер Бернард подпрыгивает на своем стуле, прочищает горло и торопливо направляется к доске, на которой начинает писать уравнения. Мальчик-нож смеется. Я отдаю честь Джеку, когда удаляюсь к двери.

– Хорошего дня, Джек.

– Постарайся, чтобы тебя не домогались, корова, – раздраженно произносит он.

– Ох, мои звезды! – я обмахиваю лицо. – Может ли такое произойти?! Может ли Ледяной Принц Ист Саммит Хай волноваться за меня?

– Проваливай, – огрызается Джек.

– Это твоя единственная команда, которой я подчинюсь, – я подмигиваю и бросаюсь за дверь. Очевидно, что я выиграла это сражение. К ланчу уже все говорят о том, как вульгарно я выгляжу, а не какая у меня жирная задница. Конечно, не намного лучше, но это максимум, чего я могла бы добиться. Перешептывания напоминает о моей маленькой победе в войне против Джека Хантера.

Бум, сука!

-8-

3 года

16 недель

1 день

Мне нужно забрать маму в центре после её сеанса у психолога. Пока жду в машине снаружи кирпичного здания, наблюдаю за поздним вечерним солнечным танцем, как небесное светило пробегается своими золотистыми пальчиками по тротуарам и сквозь деревья. Носплейнс, может быть, очень тихий и скучный город, но осенью здесь невероятно красиво. Оранжевые и красные листья застилают землю, туманные облака дыма и копоти валят из труб, а небо холодное и ярко-голубое как охлажденная фарфоровая тарелка. Я натягиваю шарф на нос. Здесь холоднее, чем во Флориде, но, по крайней мере, если я замерзну до смерти, то умру далеко-далеко от того места, где Безымянный сможет это увидеть. Задумавшись, ударяюсь головой о подголовник. Безымянный. Давненько я о нем не вспоминала. Но он всегда находится у меня в голове как огромная куча дерьма в моем мозгу, но из-за войны с Джеком и мамиными проблемами я не думала о нем неделями.

Конечно же, это ложь. Я всегда думаю о нем, когда сморю в зеркало или на свое запястье. От него не убежать. Он причина того, как я сейчас выгляжу. Может, когда-нибудь я избавлюсь от него. По крайней мере, надеюсь. Однако невероятно сложно цепляться за надежду без нанесения себе увечий, поэтому я просто пытаюсь не так сильно за нее держаться.

Мама задерживается дольше, чем обычно, поэтому я хватаю кофе и захожу в здание. Опрятные офисы располагаются по всему коридору, меня приветствует вестибюль с искусственными растениями и такими же поддельными девушками с обложек журналов. За стойкой администратора находится женщина с седыми волосами и унылой улыбкой. Она помогает кому-то рыжеволосому у стойки.

Эти волосы не могут принадлежать ни кому другому кроме Эйвери.

– Привет, Эйвери! – машу я.

Девушка замирает, её плечи напрягаются, пока она медленно-медленно поворачивается. Это точно Эйвери. Ярко-зеленые глаза смотрят прямо на меня, а веснушчатый нос подергивается. Она что-то говорит администратору и направляется ко мне.

– Какого черта ты здесь делаешь? – спрашивает она. Абсолютно не грозно.

– Эм, моя мама ходит сюда. По делам. Что насчет тебя? Почему ты здесь? Ох, эм, дерьмо, наверно, нетактично так спрашивать?

– Немного, – медленно произносит Эйвери.

– Ты здесь тоже за кем-то, да? Еще бы! Эйвери Брайтон не ходит к психиатру.

– Конечно, – быстро произносит Эйвери. – Эм, я здесь, чтобы забрать свою... кузину.

– Мисс Брайтон? – зовет администратор. – Вот ваш рецепт. Хотите назначить еще один прием на следующую неделю?

Эйвери вздрагивает, затем берет себя в руки, поворачивается к администратору и забирает рецепт. Девушка возвращается ко мне с суперзлым выражением лица.

– Только попробуй что-нибудь сказать.

– Ух, окей. Это круто.

– Это не круто! – голос Эйвери повышается. – Ты что, не понимаешь? То, что я здесь делаю просто охренительно противоположно понятию «круто», поэтому держи рот на замке!

– Послушай, всё в порядке, я не собираюсь сплетничать. Мне нужен Джек, не ты.

– Так ты не знаешь про Кайлу и Рена?

Я хмурюсь.

– Прости? Что насчет них?

Лицо Эйвери заметно расслабляется.

– Не важно.

– Подожди секундочку, может, ты мне не интересна, но я забочусь о Кайле. Что, черт побери, ты имела в виду, говоря: «Кайла и Рен»?

Эйвери перекидывает свои огненные волосы через плечо.

– Помнишь, я говорила, что больше никогда тебя к себе не приглашу?

– Отчетливо.

– Ну, теперь приглашаю. И, надеюсь, ты сделаешь мне ответное одолжение и никому не расскажешь о том, что здесь видела.

– Конееееечно, – произношу я очень медленно. Эйвери сужает глаза.

– Боулинг Гранд 9, в центре Колумбуса. В полдень субботы. Будь там.

– А что насчет Кайлы и Рена?

Эйвери усмехается.

– Ты всё узнаешь, когда придешь туда. Так что, просто приходи.

– Да? Хорошо? Думаю, я смогу.

Она проталкивается мимо меня и уходит, пока я не задала еще больше вопросов.

– Айсис! – Мама подходит ко мне сзади, обнимая и поворачивая к себе лицом. – Прости, что опоздала, дорогая, сеанс затянулся.

Её глаза немного красные, а в руках она сжимает пачку бумажных платочков. Должно быть, этот прием был тяжелым. Тяжелым и печальным.

– Все хорошо, – улыбаюсь я. – Пойдем. У меня в духовке поднимается тесто для пиццы.

– Домашняя пицца! – она смеется, смотря на администратора, затем обнимает меня и прижимает к себе. – Клянусь, у меня самая лучшая в мире дочь.

Когда мы возвращаемся домой, я раскатываю тесто, намазываю на него соус и украшаю всё это великолепие грибами, оливками и несколькими ломтиками лука. Сверху посыпаю чесночной солью и моцареллой, после чего ставлю противень в духовку. Вскоре дом пропитывается дерзким ароматом сыра и соуса. Мама дремлет наверху, когда звонит телефон.

– Алло?

– Айсис! Как у тебя дела, дорогая?

– Привет, пап! Ничего себе, прости, что не звонила? Здесь какое-то сумасшествие.

– Твоя мама рассказывала мне! Очевидно, ты завела друзей и теперь ходишь на вечеринки! Я бы гордился тобой, если бы так безумно не переживал.

– Я в порядке, пап, – смеюсь я. – Всё хорошо, правда. Я умная и осторожная.

– Парня еще не нашла?

– Никаких парней.

– Хорошо. Держись пока подальше от них, тебе не нужно отвлекаться, когда так близко выпускной и поступление в колледж.

Немедленно в моей голове всплывает опасное красивое лицо Джека, и я ухмыляюсь.

– Не беспокойся. Здесь абсолютно не на что отвлекаться.

***

Во время выпускного года в старшей школе тебя спрашивают только о двух вещах: в какие колледжи ты подаешь заявления и есть ли у тебя парень. Всё остальное не имеет ни малейшего значения. Никто не поинтересуется твоим психическим состоянием (постоянно ухудшается благодаря домашней работе и эссе), как ты развлекаешься (пялюсь в потолок спальни и сдираю лак с ногтей), или хочешь ли ты вообще поступать в колледж (нет, не хочу, я и так устала от школы, но пойду, потому что все постоянно твердят мне это, да, и вариант переворачивать гамбургеры в Макдональдсе за семь баксов в час звучит просто отвратительно). Я уже подала заявления в пару колледжей, но действительно я хочу поступить в университет штата Огайо. Он находится недалеко от мамы, поэтому я смогу позаботиться о ней, если случится еще один срыв или если она будет нуждаться во мне. Конечно, я не могу уехать слишком далеко, не с её ночными кошмарами и возникшими галлюцинациями. Уверена, без меня мама будет забывать поесть. Я не могу позволить ей зачахнуть.