— Да при чем тут ты?

— Как при чем? — Я даже остановилась от неожиданности. — Разве мы не обо мне говорим?

— Но в данном случае нужно говорить обо мне… — со своей странной ухмылочкой сказал Лека.

— Почему?

— Потому что женщины меня вообще не интересуют…

— Да ты что?! — обалдела я. — Не ври! Ты меня разыгрываешь!

— Такими вещами не шутят, — печально сказал Лека.

— Ну и дела… — сказала я. — Когда же это случилось?

— Когда я родился, а может, и еще раньше… Ты что же думала, жил, жил человек, горя не знал, потом встретил злого и коварного дядьку, и тот его испортил? Так, что ли, ты думаешь?

— Примерно так, — сказала я, вспомнив свой прошлогодний опыт с Никой.

— Это очень примитивно…

— А как же это происходит?

— В каждом из нас заложено и то и другое… У некоторых этого другого чуть больше… В детстве он об этом даже не догадывается. Он ничем не отличается от остальных детей. Потом в школе, когда начинается пора влюбленностей и все его друзья сходят с ума по девчонкам, он страдает оттого, что никто из одноклассниц ему не нравится… Ведь никто ему не может сказать, кто он. Никто не научит, как с этим жить…

Лека замолчал и, подняв воротник своего светлого плаща, как черепаха в панцирь, втянул в него голову. Я не решилась спросить его о чем-либо, хотя в голове моей вертелись тысячи вопросов.

— У тебя закурить не найдется? — спросил он.

— Ты же бросил? — удивилась я.

— Сейчас бы закурил… Тебе не противно меня слушать?

— Нет.

— Многих бы затошнило от таких разговоров.

— Мне не Противно… — я замялась, подыскивая слово. — Мне грустно.

— Конечно, грустно, такой парень пропадает… Для кого пропадает? Для женщин, для тебя? Извини. А кто сказал, что я должен жить для тебя? Для себя я не пропадаю. И для таких же, как я, тоже далеко не пропащий… На отсутствие внимания не жалуюсь…

— И все-таки, как это начинается? — не удержалась я от вопроса. — Когда и как ты узнал, кто ты?

— Это происходит не сразу… Тебе действительно интересно?

— Да, конечно. Иначе бы я не спрашивала.

Лека остановился. Мы уже были в начале Тверского бульвара около магазина «Армения».

— Не хочется идти домой… — сказал Лека. — Если ты не устала, пойдем к тебе… у тебя выпить есть что-нибудь?

— Найдем, — сказала я.

— Тогда пойдем, — сказал Лека, облегченно вздохнув.

— Подожди, — спохватилась я. — Ты что — не собирался проводить меня до дому?

— Да нет, что ты! — испугался Лека. — Просто если б у тебя не было выпивки, я бы сбегал напротив, в «Елисеевский».

— Так он же не работает.

— Сторож торгует до утра.

— И где он сидит?

— Есть одна заветная дверца со стороны Козицкого… — загадочно ухмыльнулся Лека. — И специальный стук, чтобы он знал: идут свои.

— А мне не скажешь?

— Зачем тебе?

— Как зачем? Зачем тебе, затем и мне.

— Тебе поклонники сами принесут.

— Ага, — сказала я, — значит, когда ты идешь… — я засомневалась в правильности слова, но во второй раз с разбегу одолела: — Когда ты идешь на свидание, то выпивку покупаешь ты?

Лека поморщился.

— Опять примитивно мыслишь и, как следствие, дела ешь неправильные выводы.

— Никаких я выводов не делаю…

— Делаешь, делаешь. Ты ведь подумала: «Ага, если он по купает выпивку, значит, он вроде кавалера, а тот, другой, вроде дамы. Этот активный, а тот пассивный». Это расхожее заблуждение. В любви не бывает актива и пассива. В любви все равны. Когда вы, то есть обычные люди, встречаетесь, вы же не думаете, кто из вас активный, а кто пассивный.

— Да разве можно сравнивать?

— Можно. Если я не буду сравнивать с обычными любовными отношениями, ты ничего не поймешь!

— Но когда парень подходит к девушке, чтобы познакомиться, она играет пассивную роль.

— Только не надо лицемерия. А то, что она стреляла в него весь вечер глазками, перешептывалась и хохотала с подругами, разговаривала чуть громче, чем нужно, — это ты в рас чет не берешь. Бедному парню только-только одна единственная мыслишка в голову пришла и он подошел, а тут какая предварительная работа была проделана… Да и не всегда парень первый подходит. А если, к примеру, девушка пригласила парня на «белый танец», и они так познакомились и впоследствии поженились, то ты будешь считать этого парня пассивным, а ее активным партнером?

Он замолчал. И я молчала. Для меня это была слишком новая точка зрения.

— Я же тебя спросил?

— А я думала, что это риторический вопрос.

— Никакой риторики. Я тебя прямо в лоб спрашиваю: парень, к которому первой подошла девушка, активный или пассивный?

— Не знаю…

— А если она его всю жизнь будет сильнее любить, ревновать и все такое прочее?

Я пожала плечами.

— То-то и оно! — воскликнул Лека. — Вы все примитивно рассуждаете, что пассивный гомик — это тот, кого имеют, а активный — тот, кто имеет… Стало быть, пассивный — это псевдоженщина, а активный — это все-таки еще мужчина. И так определено природой. При этом к пассивному вы относитесь с презрением, а к активному — с легким непониманием… Нет, Мэри, это не так. Тут дело не в физиологии, а в темпераменте…

Мы подошли к моему дому, и Лека галантно открыл передо мной нашу тяжелую входную дверь.

На лестнице у нас, как обычно, лампочки горели через одну, и Лека бережно подхватил меня под локоть.

— И все-таки ты не рассказал мне, как это начинается…

— Ты хочешь, чтобы я насухую рассказал историю своей жизни?

— Да нет, я просто хотела узнать, как это со всеми бывает, — гнула я свое. Мне не давала покоя моя история с Никой. В какой-то момент разговора я начала опасаться, что я скрытая лесбиянка и сама этого не знаю, но именно поэтому и не нахожу нормального счастья с мужчиной.

— А со всеми это происходит каждый раз по-разному. У каждого своя история. Я могу рассказать только свою. О других у нас рассказывать не принято.

4

У меня дома был коньяк и немножко «Шартреза» для Татьяны. После того случая с неудачной попыткой спровоцировать выкидыш я на него смотреть не могла. А для Таньки он по-прежнему оставался любимым напитком.

Разволнованная своими мыслями, я с удовольствием тяпнула с Лекой рюмочку коньячку. Он выпил сразу вторую, пососал лимонную дольку, налил себе третью, сделал маленький глоток и заговорил:

— Началось, как я уже сказал, еще в школе, в восьмом классе. Все мои друзья ходили смертельно влюбленные и морочили голову своими любовными переживаниями. А я их не понимал. Ну девчонки и девчонки. Ну у одной грудь, у другой ноги, у третьей задница. Ну волосы… Один мой дружок признался, что когда он видит, как сбоку под черным фартуком обтягивается грудь у его соседки по парте, то у него сразу встает. Он даже несколько раз дрочил прямо на уроке. Засунет руку в карман и щиплет за головку до щекотки…

— До чего, до чего?

— Пацаны тогда слово «кончать» еще не знали… Дрались до первой кровянки, а дрочили до первой щекотки. — Какое неприятное слово…

— Зато точно передает ощущение.

— Я не про щекотку…

— Не станет же пацан в пятнадцать лет говорить: я мастурбирую. Он такого слова не знает. А словом «онанизм» нас с пятого класса врачи пугали на внеклассных занятиях. Говорили, будешь онанировать — пропадет память, потеряешь аппетит, покроешься прыщами, не сможешь вести нормальную половую жизнь. Так что это слово самое подходящее.

— Извини, я тебя перебила.

— Ничего, — криво улыбнулся Лека, — я не собьюсь. Это же моя жизнь…

Он налил себе еще коньяка, махнул рюмку залпом и продолжал:

— Так вот они мне рассказывали, а я не знал, верить им или не верить. Со мной ничего подобного не происходило. Я и в Пушкинский музей с пацанами ходил и на самых голых теток смотрел, и на пышных рубенсовских и на худых голландских, и на ренуаровских розовых женщин — ничего. Хоть бы что-нибудь шевельнулось во мне… Потом ребята постоянно приносили порнографические фотографии, знаешь, такие мутные и очень похабные, которыми торгуют в электричках глухонемые. Так вот, пацаны от одного взгляда на эти картины становились малиновыми, начинали пых теть, как паровозы, и лезли рукой в карман, а на меня и эти карточки не действовали…

— А у тебя вообще это бывало? — осторожно спросила я.

— Конечно! И в трамвае от тряски, и утром в постели…

Только я при этом никаких баб, извини, себе не представлял… Желания мои были совершенно расплывчатые… Что то такое розовело, манило, а что именно, мне никак не удава лось рассмотреть. Все было как в тумане, и я никак не мог навести фокус моего воображения… Но когда еще в пятом или в шестом классе пацаны собирались у кого-нибудь дома, пока родителей нет, и, насмотревшись карточек, начинали дрочить, то и я, глядя на них, дрочил. У нас было соревнование. Кто первый додрочит до первой щекотки, кто до второй, а кто и до третьей. Выделяться при этом почти ничего не выделялось, так, прозрачная капелька, но этого было достаточно, чтобы зафиксировать победу. Да и ощущение было совершенно не таким, как у взрослых. Резкое, короткое, бес плодное, потому что почти не утоляло. Членчики даже не ложились от него. Так, может быть, мягчали на мгновение, но потом снова твердели. Я от них не отставал. И совершенно не понимал, что возбуждают меня они, а не их дурацкие снимки…