Юрий Перов - Прекрасная толстушка. Книга 2

Так мало-помалу я начала склоняться к мысли, что не так уж он и неправ… И совершенно неизвестно, чем бы все кончилось, если бы он сам не перечеркнул все свои старания…

Как-то в постели, разомлев после очередной любовной схватки, он как обычно заговорил о литературе, о том, что слова обладают необыкновенной, таинственной силой…

— Вот представляешь, я год назад шуткой сказал ребятам, что верю в судьбу настолько, что с сегодняшнего дня каждой девушке, с которой познакомлюсь, в первый же день буду делать предложение… И женюсь на первой же, которая согласится… Я уже давно забыл об этом, да и новых девушек за это время почти что не было, но вот видишь, как верну лось выпущенное наугад слово…

«Боже мой! — в ужасе подумала я. — Я чуть не стала жертвой дурацкого мальчишеского эксперимента…»

В эту ночь я не заснула ни на секунду. Я смотрела на него, безмятежно спящего, и проживала всю нашу будущую жизнь до самого обязательно печального конца. На другой день утром я ему сказала:

— Мне очень хорошо с тобой! Так хорошо, что я не хочу это терять. Пусть навсегда наша встреча останется сказкой, а я буду в твоей памяти доброй феей… Ведь все, что произойдет с нами дальше, хорошо известно: я креп ко-накрепко, по-бабьи привяжусь к тебе, а ты ко мне охладеешь. Я буду бешено ревновать тебя к каждой юбке и держать взаперти, а ты будешь убегать от меня, как убегаешь от матери, которую пытаешься заменить мною. По том ты начнешь тихо ненавидеть меня и будешь продолжать жить со мной из жалости… Потом, когда ты действительно станешь знаменитым — в этом я ни секунды не сомневаюсь, — то уйдешь за первой же восторженной поклонницей твоего таланта. Я не хочу, чтобы ты хоть одну секунду ненавидел меня.

Он выслушал меня очень серьезно.

— Неужели в этой жизни нет выхода? — отрешенно спросил он.

— С этой жизнью нельзя экспериментировать. А выход для тебя есть. Найди девушку, к которой ты будешь относиться, как к дочери — опекать, оберегать ее, заботиться о ней. Вот она будет прекрасной женой. Но это произойдет нескоро.

— Когда?

— Когда ты повзрослеешь…

— Но я люблю тебя.

— И я люблю тебя. На этом давай и остановимся.

Он мне поверил. В то же утро он ушел и больше ни разу мне не позвонил. Я тоже его не искала. Постепенно в журналах начали появляться его рассказы. Потом я видела фильмы по его сценариям. Все было вполне пристойно, местами даже талантливо. Но лауреатом Нобелевской премии он пока не стал.

Разыскать его оказалось совсем легко. Его телефон был в справочнике Союза писателей СССР. Я зашла в Центральный дом литераторов, попросила у администратора справочник, и в тот же день мы с ним увиделись.

Он женат, я видела фотографию его жены и дочки. У него все хорошо. Вот только материально… Все писатели, кроме бульварных, сейчас бедствуют. Но я думаю, у него в конце концов все наладится. Он этого вполне заслуживает.

1

Встреча с Юрой тогда, в июле 1961 года, не прошла для меня бесследно. Остался после нее какой-то горький осадок и сознание своей неправоты. Меня начали мучить сомнения, правильно ли я живу. Чтобы поделиться ими, я приехала к Татьяне в Валентиновку. Не помню, говорила ли я, но их дача была в поселке политкаторжан рядом с дачей знаменитой народоволки Веры Фигнер.

Мы положили Женьку в коляску со скрипучими колесами и пошли ее прогуливать.

— Ну давай выкладывай… — с жадным предвкушением приказала Татьяна.

И я выложила ей всю историю с Юрой. Даже подробнее, чем хотела. Татьяна вытянула из меня гораздо больше, чем я собиралась ей рассказать…

— Ну и правильно сделала… — сказала Татьяна.

— Что ты имеешь в виду? Начало или конец?

— И то и другое.

— Ты так думаешь?

— А в чем ты сомневаешься? В начале или в конце?

— Мне начинает казаться, что я должна была выйти за него замуж…

— Ага — и дожидаться, пока он сам сбежит, а потом рыдать на моей слабой груди…

— Нет, что-то не так… — вздохнула я. — Как-то неправильно я живу, безыдейно, по-мещански…

Я горестно замолчала. Татьяна, прищурившись, подозрительно посмотрела на меня.

— Ну, ну, продолжай… — с ласковой угрозой в голосе поощрила она меня.

— Я все время думаю только о своем счастье…

— А о чем же ты должна думать? — от удивления Татьяна даже остановилась. Женька, утратив ощущение блажен ной тряски, заворочалась в коляске и закряхтела. Татьяна снова покатила коляску, мелко покачивая на ходу.

— Я, как и каждый человек, должна думать о счастье всего человечества…

— Ты это серьезно? — Танька посмотрела на меня подозрительно.

— Вполне.

— Это он тебе объяснил? — деловито уточнила она.

— Это и без него давно известно… Все писатели и философы об этом говорят.

— Ну, хорошо, — сказала Татьяна, — а кто же подумает о твоем личном счастье?

— Как кто? — возмутилась я ее непонятливости. — Оно и подумает…

— Кто оно-то?

— Человечество, вот кто! Общество! Страна! Родина, наконец!

— Когда же она подумает? Когда станет сама счастливой? А если не станет? Смотри, сколько прогрессивных умов непрерывно думают о ее счастье, а она все так и остается великой и многострадальной… А пока она многострадальная, ей совсем не до тебя…

— По-твоему, человек должен жить только для себя? По закону джунглей: сильный пожирает слабого, слабый пожирает более слабого, более слабый пожирает еще более слабого и так до бесконечности…

— Заумь все это! — решительно перебила меня Татьяна. — На самом деле все давно известно. Как говорит моя матушка, Иисус Христос учил: «Возлюби ближнего, как самого себя». Вот тебе и вся наука. Ближнего, а не человечество…

— Ты же знаешь, что каждого из них я любила по-своему… — вздохнула я. — А что в результате? Опять одна…

— Да не в любовном же смысле Христос учил!

— И всех остальных я любила… Только и их уже никого нет… Кроме тебя…

Я подумала, что хорошо бы сейчас заплакать и отвернуться, скрывая непрошеные слезы, чтобы Татьяна обняла меня за талию, уткнулась мне в грудь и стала бы утешать, ругаясь и плача вместе со мной одновременно. Но глаза мои были сухи, желанный и комок к горлу не подступал и только что-то ощутимо щемило под сердцем.

— Так что же ты хочешь? — спросила ни о чем не подозревающая Татьяна.

— Я и сама толком не знаю… Но раз личной жизни у меня все равно не получается, как я ни стараюсь, значит, нужно заняться каким-нибудь общественно-полезным трудом…

— А ты чем занимаешься, дуреха? Разве быть отличной портнихой — это не полезное для общества дело?

— Это совсем не то… — поморщилась я ее непониманию. — Мне хочется на люди, в коллектив, где жизнь бы кипела… Мне надоело жить затворницей.

— Ну хорошо, — сказала Татьяна, — иди в ателье. А еще лучше на швейную фабрику. Вот где тебе будет не скучно…

— Тебе легко издеваться, — обиделась я. — У тебя все в порядке. Муж, ребенок, на кооператив собираете… Жизнь! А я ничего, кроме вздорных заказчиц, не вижу…

— Ну, Маня, не гневи Бога… Живешь в трехкомнатной квартире, ездишь на машине «Волга», одеваешься лучше всех в Москве, любовников было больше, чем у меня… — Она запнулась, посчитала про себя и продолжала: — в три раза. И сейчас очередь, только выбирай, а ты еще жалуешься…

— А счастья-то нет, как и не было… — печально сказала я.

— Неужели тебе ни с кем не было хорошо?! — искренне возмутилась Татьяна. — Ни за что не поверю!

— Я говорю не о любовных утехах, а о счастье.

— А разве это не одно и то же? — хихикнула Татьяна.

Ну что я могла ответить этой дурочке, которая даже сама не осознавала, насколько она счастлива?

2

Вернувшись от Татьяны в Москву, я в тот же вечер по звонила Николаю Николаевичу и сказала ему, что хотела бы работать переводчицей…

— Но ты же не согласишься водить иностранные экскурсии, — сказал он. — И что тебе дома не сидится? Ни начальства над головой, ни графика, ни дисциплины, — красота.

— Надоела мне эта красота, — сказала я.

— Ладно, что-нибудь придумаем, — сказал он. — Вот тут Томуська спрашивает, когда в гости придешь?

— Как на работу устроишь, так и приду, — сказала я.

Николай Николаевич направил меня к своему старому подопечному, который не без помощи органов дослужился до больших комсомольских чинов и теперь имел некоторое отношение к Бюро международного молодежного туризма «Спутник». Но тогда я всего этого не знала. Мне просто было сказано записаться на прием к такому-то, и я записалась… Это был один из секретарей ЦК ВЛКСМ.

Но прежде чем попасть к нему, мне пришлось съездить в иняз, где до сих пор лежала моя учетная карточка члена ВЛКСМ, и заплатить членские взносы за последние два года. Хорошо, что хоть с меня взяли там всего по 20 копеек на новые деньги… И то пришлось выложить пятерку — это целых полсотни на старые. Раньше я платила секретарю первичной организации, а теперь пришлось платить секретарю института.

Новым освобожденным секретарем комсомольской организации иняза был незнакомый мне молодой человек с идеальным пробором и в безукоризненном темно-сером костюме, на лацкане которого скромно поблескивал комсомольский значок.

Когда я вошла в его довольно просторный кабинет с длинным столом для совещаний, устеленным зеленым сукном, он сидел, погрузившись в какие-то бумаги. Он кивнул мне, буркнул: «Садись» и снова углубился в изучение бумаг.