— Да, спасибо, — сказала я, закрывая блокнот. — Все остальное я действительно возьму из этой папки.

— Ну и прекрасно! — воскликнул он, вскакивая и потирая руки. — Теперь — ужинать!

Я взглянула на часы.

— Мы поужинаем как-нибудь в другой раз, а сейчас мне, к сожалению, пора идти…

— Как идти? Вы же сказали, что после того как я отвечу…

— Мы обсудим вопрос об ужине, — закончила я за него. — Вот мы его и обсуждаем…

— Но мы же всего тридцать пять минут беседуем…

— Это уже на пять минут больше, чем вы мне дали.

— Но обстоятельства переменились. У меня весь вечер свободен.

— Да, но я, согласно нашим договоренностям, запланировала уйти от вас ровно через полчаса. Теперь меня ждут…

— Как!? Вы шли брать интервью у самого молодого чемпиона мира и рассчитывали уложиться в полчаса?

— Я знала, что у вас прекрасная реакция и вы умеете сконцентрироваться когда надо… И к тому же вопрос у меня был подготовлен.

— Вы случайно не играете блиц?

— Во что?

— В быстрые шахматы.

— Я и в простые не играю, — сказала я, забирая папку с вырезками и направляясь в маленькую прихожую, где висело мое пальто.

— А когда же мы с вами увидимся? — растерянно спросил чемпион.

— Подержите, пожалуйста. — Я протянула ему сумку и папку и достала из шкафа свое пальто.

— Ох, простите, пожалуйста. — Он бросил папку и сумку на подзеркальную полку, выхватил у меня из рук пальто и подал так, что я никак не могла попасть в рукав. А может, не очень и хотела…

— Так когда же мы увидимся?

— Когда я напишу интервью, то обязательно принесу вам завизировать…

— Но я всего пять дней буду в Москве…

— Я думаю, что успею…

— Может, встретимся раньше?

— Боюсь, что у меня совсем не будет времени… — соврала я.

— Но ведь вы же не все время работаете? Вы еще обедаете, ужинаете… Давайте сделаем это вместе. Я заеду за вами на машине и привезу обратно. Столик нам накроют заранее. У вас это займет совсем немного времени… — с напором говорил он, схватив меня за руку и умоляюще заглядывая в глаза. Очевидно, он очень не любил проигрывать.

— Нет, нет, — засмеялась я. — Нет ничего хуже, чем ужин вдвоем на скорую руку, — я вам позвоню, как только напишу.

— Когда?

— Я же сказала — как только напишу…

— Давайте я вам позвоню, — тут же предложил он.

— Не хочу причинять вам лишние хлопоты… В конце концов, это моя работа… — сказала я и притворно вздохнула. «А вот телефона ты у меня не получишь, подумала я, как и легкой победы. Побудь, голубчик, в неуверенности. Повздрагивай от каждого звонка… Тебе же ведь, наверное, самому надоели легкие победы. Ведь при такой внешности, молодости и славе у тебя должна быть куча поклонниц, которые бегут за тобой по первому зову… Меня в их команду ты не запишешь. Все это мы уже проходили с Певцом…»

— Может быть, вы отдадите мне мою сумочку и папку? — насмешливо спросила я, так как он загородил зеркало спиной.

— Да, да, простите… — смущенно пробормотал он, явно не понимая, что происходит. Вернее, почему все происходит не так как обычно…

Чтобы совсем его добить, я сказала с плохо скрытой насмешкой:

— А вы такой доверчивый…

— Что вы имеете в виду? — тут же собрался он.

— Вы даже не спросили у меня журналистского удостоверения… А вдруг я какая-нибудь авантюристка…

— Зачем же я буду спрашивать, если я и так знаю, что никакого удостоверения у вас нет… — проницательно улыбнулся он.

«Осторожнее, Маня, осторожнее! — приказала я себе. — Чемпионами мира просто так не становятся».

— А почему вы догадались? — Я сделала квадратные глаза.

— Иначе бы вам этот вопрос и в голову не пришел, — снисходительно объяснил он.

— Скажите, — самым невинным голосом начала я, — самоуверенность — это ваше врожденное качество или вы стали таким, получив чемпионский титул?

Пока он искал, что ответить, я достала из сумочки и протянула ему редакционное удостоверение. Он схватил его, хмуря брови, прочитал от корки до корки и, возвращая мне, пробурчал:

— Не может быть, чтобы вы не умели играть в шахматы… — Может быть, и умею… — пожала плечами я, — но ни разу не пробовала… Надеюсь, вы мне расскажете, как ходят фигуры?

Я ушла от него с полной уверенностью, что дебют мой.

Теперь нужно было готовиться к миттельшпилю. Значение этого слова я уже знала из газет.

4

Я позвонила ему в день отъезда. Мы встретились за четыре часа до поезда. Он снова поджидал меня в вестибюле. Было заметно, как он обрадовался, как загорелись его глаза. Он подбежал ко мне, поцеловал руку и, запинаясь от волнения, предложил сразу пойти в ресторан и поужинать.

— Поверите, целый день во рту крошки не было… — приложив руку к сердцу, сказал он.

«Понятно, — решила я, — это у них называется цейтнот, у него нет времени тащить меня в номер, потом в ресторан, потом снова в номер… Да и нелогично это… Ладно, посмотрим, что он придумает дальше». Во всяком случае, общая схема сегодняшнего вечера мне была ясна. И она нисколько не противоречила моему замыслу, который весь сводился к тому, чтобы не дать ему сегодня ни шанса, поэтому я и назначила ему встречу на самый последний момент…

Он мне нравился, я ничего не имела против близости с ним, но не сегодня… Пусть он уедет в свою Ригу, полный желания и надежд.

Я решила резко выделиться из толпы его поклонниц. Он должен был завоевать меня, приложив к этому определенные усилия. Я чувствовала, что он готов к этому, и не хотела его лишать сладости трудной победы…

— Я, безусловно, не позволю умереть от голода чемпиону мира, — улыбнулась я, — но сможем ли мы в ресторане поработать над статьей?

— А почему нет?! — воскликнул он. — Сколько у вас там страниц?

— Пять.

— Неужели я такой умный, что наговорил пять страниц?

— Нет, это я такая глупая, что не могла коротко написать заход, концовку и собственные вопросы. А ваших мыслей там ровно вполовину меньше…

— Ну, выправить две с половиной страницы — это пять минут. Это я вам как журналист журналисту говорю, — уверенно заявил он.

— А чьи страницы вы собираетесь править? — невинным голосом спросила я.

Он весело взглянул на меня.

— А вы штучка!

— Вы тоже! — сказала я, даже не представляя себе, насколько я права.

Столик был изысканно и очень дорого сервирован.

Шампанское в серебряном ведерке со льдом, армянский коньяк «Отборный», черная и красная икра, янтарный севрюжий балык, слезящаяся ветчина, закрученная кольцами, салат из крабов, чаша с фруктами на длинной граненой ноге, цветы в узкой квадратной вазе топазового цвета…

Дело не в том, что я подобных столиков не видела в своей жизни, — видела и не такие, но этот был особенный, на крытый с особым тщанием и смыслом. Этот стол был рассчитан не столько на ужин, сколько на то, чтобы произвести на меня впечатление.

Михаил осмотрел его с авторской гордостью, и я поняла, что он принимал непосредственное участие в его сооружении. Что ж, я оценила его старания.

Но, как бы я ни была тронута его вниманием, прежде чем официант взялся за бутылку шампанского, я протянула чем пиону свои жалкие листочки. Он сделал официанту знак, чтобы тот повременил, и, сдвинув свои густые, сросшиеся на переносице брови, погрузился в чтение.

Глаза его с неправдоподобной скоростью пробегали по строчкам, и я, признаться, решила, что он читает по диагонали. Но когда он, передав мне листочки, сделал свои точные и толковые замечания, называя страницу и строку, то я про себя поаплодировала ему и снова напомнила себе, что чемпионами мира просто так не становятся…

Впрочем, замечания были столь несущественны, что я тут же за пару минут все исправила и снова протянула текст ему.

Он бегло просмотрел мои поправки, достал из кармана пиджака роскошную толстенную перламутровую ручку с золотым пером и размашисто написал в конце текста: «Маша, вы просто умница! Подписываюсь под каждым Вашим словом». И залихватски расписался.

— А вот теперь спрячьте это и никому не показывайте, — весело сказал он, протянув мне интервью.

— Почему? — опешила я.

— Да потому, что мы с вами тут въезжаем в проблему профессионального спорта, а это абсолютное табу. Об этом не то что нельзя говорить впрямую, это не должно следовать из статьи даже в пятнадцатом знаке после запятой. Спорт — это один из самых охраняемых наших идеологических заповедников. Браконьеру — смерть.

— И что же мне теперь делать? — растерянно спросила я.

— Ужинать! Что же еще?!

И он сделал знак официанту.

Когда шампанское, налитое умелой рукой официанта, отпенилось в высоких хрустальных бокалах, он поднял свой и сказал, проникновенно заглядывая мне в глаза:

— За вашу красоту, женственность и обаяние пили на верняка бесчисленное количество тостов, поэтому я хочу выпить за ваше великое литературное будущее! Я очень рад, что не ошибся в вас, коллега!

Наши бокалы, нежно соприкоснувшись, мелодично зазвенели. Он выпил свой до дна. Я сделала несколько глотков. В мой план не входила утрата контроля над собой.

За ужином он был весел, беззаботен и, вопреки моим ожиданиям, совсем не тороплив, если такое можно сказать о человеке подвижном, как ртуть.