Время потекло тягучими волнами. Казалось, что эти двое прорастают друг в друге. Мягкая настойчивость Любавы, вызывавшая у нее самой недоумение, смешивалась с удивлением и страстью князя.

Вадим был не в силах вызвать хоть одну здравую мысль в себе. Перед этой цветочной девушкой таяли раздражение на волхва, брезгливая жалость к Ядвиге, религиозное почитание Елины. Сейчас в этом мире не было никого, кроме этой манящей жаркой свежести, сводящей его с ума. Руки князя коснулись шеи девушки и скользнули вниз по горячей шелковистой коже, пульсирующей страстью. Девушка глубоко дышала и льнула к князю. Коснувшись пальцами твердого соска ее груди, Вадим окончательно потерял связь с реальностью.

В этот момент за дверью что-то зашуршало. Вадим выругался, и рука его дернулась к ножнам меча. Его там не было. Вадим выругался еще откровеннее, отчего Любаве стало отчаянно смешно. Превозмогая слабость, вызванную страстью, она протянула руку к двери и толкнула ее. В темных сенях, пофыркивая, терся Акунька.

Князь отвернулся к окну и оправил на себе одежду. Еще несколько секунд ушло у него на придание лицу подобающе сурового выражения. Подавляя в себе растерянность и смех, он все-таки смог почти сурово задать вопрос:

— Ты чего здесь ищешь? А, малец?! Иль не знаешь, как вести себя должно в княжеском доме?

— Знаю, батюшка, знаю! — мальчишка бросился правителю в ноги. — Не изволь, отец, гневаться! Только велено мне было при девице быть, а я комнату ее искал. Вот здесь свечу заметил и на огонек пришел.

— Не пристало тебе, Акун, князю своему лгать. Или не знаешь, как сурово за это карают?

— Знаю, князь, знаю! Не гневайся на меня! Боязно одному-то в огромном тереме!

— Тебе? Да боязно? — Вадим усмехнулся и потрепал мальчишку по вихрастой голове. — Ладно, будь как есть. Сторожи свою любимицу, а я пойду спрошу, кто это решил тебя здесь оставить.

Князь помедлил на пороге, будто бы желая что-то сказать и Любаве, но, промолчав, тихо вышел.

Любава в смятении опустилась в кресло, где князь до сих пор сидел. Она растерянно моргала, так и не сбросив с себя непривычное томление, но и появлением Акуньки была немало озадачена.

— Ты чего это пришел? — спросила она. — Только мне-то не плети, что, мол, темноты в тереме испугался. Чай, не красная девка-то! Выкладывай, зачем пришел.

— Еще и грызет меня! — возмутился мальчишка. — Я тебе должок отдавать пришел! Ради этого своим именем, считай, поплатился. Ни почто не возьмет князь в дружину к себе такого труса!

— Ах ты, вояка!

Девушка старалась выглядеть если и не суровой, то хотя бы серьезной.

— О каком долге ты мне речь ведешь?

— Ты меня от шайки лиходеев спасла? Спасла.

Мальчишка пренебрежительно поджал губы, изображая незначительность данного поступка.

— Вот и я тебя пришел от больной головы спасать.

— Это у кого еще больная голова?! — изумилась девушка.

— У тебя, глупая девчонка! С виду ты совсем уже взрослая девка, а в голове девчачья глупость, будто бы мамка за тобой не глядела.

Акунька посуровел и посмотрел на нее с укоризной.

— Неужто ты думаешь, что князь женится на тебе, если ты ему будешь такие выходки позволять?

Возмущение мальчика было столь справедливым, что Любава не нашла что ответить.

«Ничего и не скажешь, ведь он чуть ли не по-родственному старался беречь ее. Надо же, даже считал настолько ровней князю, что достойной дать ему отказ. В любом случае отнекиваться было бы глупо».

Вместо этого Любава решила разузнать что-нибудь интересное.

— А что, многих князь оставил после таких выходок?

— Это и не важно, глупая! Каждая девка думает, что она краше других и милее. Ни одна не может себе цену набить повыше.

Акунька никак не хотел успокоиться. Любава и не догадывалась, что в его сердце живет такой борец за девичье целомудрие. Да и не встречала она еще борцов за это самое целомудрие.

В основном, как она знала, девушек желали не просто попользовать, но и убедиться в их плодовитости. Поэтому свадьбу часто играли после рождения первого чада. И это не казалось странным, ведь никому не хотелось бесплодную жену до старости кормить. А тут — такая наивная вера в силу девичьей непорочности. Что с него взять — ребенок!

Успокоив мальчишку, Любава уложила его спать на лавке в своей горнице. Он ни за что не хотел уходить в другую комнату, которую ему велел подготовить князь. Говорил, что он слишком маленький и недостоин таких покоев. Любава удивилась такой преданности и гнать его не стала.

Она задула свечу, укрыла Акуньку теплым одеялом и сама улеглась спать.

* * *

Наступившее утро было полно сюрпризов.

Встреча с волхвом застала Любаву врасплох. Как бы ни настраивала она себя на эту встречу, как бы ни желала ее, но Акунька оказался прав… Волхв Волегост был слишком влиятельным в Икростене человеком, чтобы подстраивать свои желания под чьи-то удобства.

Не успела Любава поднять головы от подушки, как ей сообщили, что Волегост прибыл в княжий терем. Одевшись почти молниеносно, Любава все равно не успела закончить свои приготовления, как дверь заскрипела, и Волегост вошел в ее светлицу.

От неожиданности и ужаса Любава содрогнулась. Она не успела никак представить себе местного волхва, но то, что она увидела, превзошло бы все ее ожидания.

Огромного роста старик был облачен в кожаные одежды с головы до ног. Длинные седые волосы на его голове в нескольких местах были перехвачены костяными амулетами. На старике была черная медвежья шкура, которая почти касалась пола. Огромная голова медведя свешивалась с его плеча. Теперь-то Любаве стало понятно, откуда пошло прозвище Медвежатник. Страшнее и величественнее этого человека не выглядел ни один колдун ее племени.

Волегост не стал представляться. Он был абсолютно уверен в том, что девушка знает, кто перед ней. Любава не стала его разочаровывать.

— Приветствую кудесника Волегоста! — поклонилась она, впрочем, весьма умеренно.

Волхв смерил ее взглядом и заговорил:

— Так вот как ты выглядишь, странная гостья… Хороша.

Медвежатник прошелся из угла в угол и устремил на нее пронзительный немигающий взгляд. Его мягкие речи не обманули Любаву, она прекрасно понимала, насколько этот человек может быть жесток, как понимала и то, что была слишком мелкой и слабой для него фигурой, чтобы замышлять какой-то хитрый ход против нее. Это давало ей право надеяться на его прямоту и честность.

— Я знаю, что ты вернула князю заклятый перстень. Я хочу знать, где ты взяла его и кто послал тебя.

Любава лихорадочно пыталась думать, одновременно изображая на лице простецкое равнодушие.

— Заклятый перстень? Так на этом перстне лежало заклятие? Вот уж новость. Я странница, добрый кудесник! Путешествую как придется. В Яром городище мне пришлось продать лошадь, чтобы купить себе еду. Одна добрая женщина дала мне лодку. И просила передать князю в Икростене перстень. Вот и все. Больше мне ничего не известно.

Казалось, Волегосту понравился рассказ Любавы. Он усмехнулся себе в бороду и стал дружелюбнее.

— Значит, это не твой перстень?

— Что ты, кудесник! Конечно же, нет! Откуда у меня мог взяться перстень князя Вадима?

— А откуда у той женщины он мог взяться, ты не думала?

Волхв разглядывал Любаву с откровенным любопытством. Пытался понять, насколько она честна.

Любава слышала, что волхвы могут пускать в ход магию, когда испытывают человека. Почему-то ей не хотелось узнавать, умеет ли Волегост управляться со своими амулетами. Поэтому она отвечала как можно ближе к правде и старалась сама всей душой верить в то, что говорит.

— Нет. Не думала.

Девушка изобразила напряжение мысли.

— А что, она его украла у князя? Или… может быть, выманила?

— Выманила, говоришь… А что… Пожалуй, выманила. Чарами своими завлекла и одурачила нашего князя по малолетству. Он был здоров, силен, отважен и пользовался уважением своих подданных, а теперь превратился в тень самого себя.

— И все дело было в обычном перстне? — ахнула Любава.

— Да нет. Не совсем обычном. Перстень был заговоренным. Его изготовила женщина…

— Женщина?! — перебила Любава Волегоста, даже не заметив этого.

У нее уже не получалось изображать безразличие.

Волхв недовольно посмотрел на девчонку, осмелившуюся прервать поток его мыслей.

— Женщина, — повторил он. — Самая искусная мастерица своего дела.

Любаве показалось, что в голосе могучего волхва проскользнуло восхищение. «Наверное, он был знаком с этой женщиной, — подумала она. — Оказывается, здесь многие женщины промышляли ювелирным делом. Та же самая Шушунья…»

— Гордея, — величественно промолвил волхв. — Мать князя. Этот перстень так и называли Перстень Гордеи.

«Надо же, — подумала Любава, — и княгиня туда же. Ей-то что, на хлеб не хватало?»

— И зачем же она сделала это кольцо? — удивилась девушка.

Волхв посмотрел на Любаву с неприязнью, но потом смягчился. Он вроде бы пытался оценить степень ее искренности и незлобивости. Самой Любаве волхв начинал нравиться. «Кто сказал, что этот старик высокомерный и злой? Обычный человек. Вон сидит. Растрепанный весь. Размечтавшийся. Гордеей своей окрыленный».

— Она умирала, — жестко сказал волхв. — Мальчишка был тогда слишком мал, а Гордея уже овдовела. С помощью этого перстня и моих заклятий она обезопасила престол сына от посягательств.

— Обезопасить престол при помощи кольца? Неужели все может быть так просто?

— Не просто, — скривился волхв. — Совсем не просто. Гордея шла на предательство и обман ради спокойствия и счастья своего сына. А он, по молодости, не смог оценить всей силы этого дара. Он отдал перстень с заклятием недостойной! Глупый маленький щенок!