— Что, что? — спросил он, еще не понимая, в чем дело.

— Стучат, — прошептала она и разжала объятия.

Сергей поднялся и отошел от кровати.

— Entrer[2].

Вначале в открывшемся проеме двери показался огромный букет роз, перевязанный лентами. Потом державшая букет рука чуть отстранила его в сторону, и за ним показался сначала флигель-адъютантский эполет, а затем и сияющая физиономия Бориса Болховского собственной персоной.

— Похоже, что меня не ждали, — тотчас оценив обстановку, сказал Болховской. — Вам, я вижу, уже лучше? — протягивая цветы Полине, лукаво улыбнулся он. — Очень рад.

— Je vous remercie[3], — улыбнулась в ответ Полина. — Будьте так добры, положите этот прекрасный букет вон на тот столик.

Она дернула кисть звонка. Через несколько мгновений в комнату влетела молоденькая горничная.

— Фенечка, принеси вазу под цветы. И воду.

За все время, пока горничная хлопотала с вазой и цветами, оба князя не проронили ни слова. Всеволожский заложил руки за спину и нервно постукивал ногой по паркету, стоя к Борису боком, а тот отстраненно смотрел в окно.

— Что ж, Полина Львовна, поправляйтесь скорее, — первым нарушил молчание Борис.

— Уже уходите? — почти без сожаления спросила Полина.

— Да, дела, знаете ли. Прощайте.

— Прощайте, князь. Еще раз спасибо за великолепный букет.

— Ну, что вы, de rien[4]... Сергей, проводи меня.

Всеволожский молча пошел следом за Болховским.

— Ты за что-то сердит на меня, друг мой? — спросил Борис. — Верно, я вам помешал?

— Глупости, Борис, — ответил Сергей, хотя его тон говорил об обратном.

— Entre nous[5], вы превосходная пара, а Полина Львовна — чаровница! — улыбнулся Болховской.

— Спасибо. — Сергей внутренне ощетинился. — Однако позволь это решать нам самим.

Улыбка на лице Бориса растаяла. Он глянул в колючие глаза Всеволожского, круто по-военному развернулся и пошел прочь, резко звеня шпорами.


— Между вами что-то произошло? — слегка нахмурила брови Полина.

— Нет, ничего, — соврал Сергей. — Просто он не вовремя зашел.

— Возможно, как раз вовремя, — смущенно засмеялась она. — Знаешь, я хотела тебе сказать...

— Прости, что перебиваю. — Сергей снова присел на кровать и взял ее руку в свою. — Собственно, я зашел, чтобы сообщить тебе, что мы уезжаем. Конечно, когда ты полностью поправишься.

— Уезжаем? Куда? Зачем?

— В мое подмосковное имение Раздумьино. Там ты будешь в безопасности.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Подожди, — уперлась ладошкой в его грудь Полина. — Я хочу, чтобы ты принес мою шкатулку. Она на мраморном столике. Подай, пожалуйста.

Сергей послушно протянул шкатулку, уже догадываясь, что в ней может быть. Полина, открыв замочек, достала злополучное письмо.

— Оно твое, — сказала она с решимостью в голосе. — Я давно хотела это сделать.

— Поля, это сейчас не важно — ответил Сергей.

— Для меня — важно. Я освобождаю тебя ото всех обязательств. И еще, — она сделала паузу, — мне надо уехать... одной... без Лизы и без тебя. Не хочу, чтобы из-за меня вашим жизням грозила опасность.

— Да что это ты выдумала! — взорвался Сергей. — Почему тебе вечно нужно поперек идти?! Куда это ты «исчезнешь», позволь спросить?!

— Перестань кричать! И прекрати меня трясти, мне больно! Я не прощу себе, если из-за меня с кем-то из вас что-нибудь случиться! — Она нежно провела рукой по его щеке. — Только обещай мне не оставлять Лизу, пусть она будет под твоей защитой, а я что-нибудь придумаю... может, в компаньонки к кому... да и монастырей по Руси много...

— Какие компаньонки?! Какие монастыри?! Вздор! Никуда я тебя не отпущу, и не мечтай. А будешь перечить, запакую в куль и все равно увезу! Через три дня выезжаем. — Сергеи встал и навис над ней, заслонив широкими плечами весь белый свет. — А выкинешь какой-нибудь фортель, посажу под домашний арест! — За нарочитой грубоватостью сквозила плохо скрытая тревога за нее.

Он резко развернулся и сердитым шагом покинул спальню.

— Бурбон, чугунная голова, — прошептала вслед Полина, но на губах у нее мелькнула улыбка. Хорошо, пока она ничего не может предпринять, пока все будет так, как хочет он. Пока...


15


РАПОРТ ТРЕТИЙ

Милостивый государь, Осип Францович.

С великим прискорбием и неутешной печалью сообщаю Вам о трагической гибели нашего товарища Василия. Описывать подробно происшествие мне, милостивый государь, трудно, ибо ни я, ни Савелий на месте том, где оно случилось, не присутствовали. Известно токмо, что интересующую Вас особу хотели задавить насмерть каретою, что и свершилось бы, ежели б Василий, Царство ему Небесное, не бросился и не спас бы ее, вытащив буквально из-под лошадиных морд, сгинув сам под колесами кареты. Надеюсь Вы, милостивый государь, не оставите своим попечением семью друга и товарища нашего Василия.

Инструкции, полученные от Вас, мной прочитаны и до Савелия слово в слово доведены. Касательно Вашего приказания насчет окружения и домашних князя Всеволожского сообщаю, что в усадьбе проживают, помимо прочих, гувернантка-француженка, некая Дамбрезак, и сродственница княгини Всеволожской Варвара Апрониановна Манасеина, из дворян казанских.

Ближайшего окружения князя Всеволожского суть трое человеков. Самый ближний Иван Федоров Тауберг, московский дворянин. Знаком с князем сызмальства; сказывают, вместях шалопайничали по Москве, а потом еще и фронтовыми товарищами во время наших заграничных походов были. Сей Тауберг в отпуску по ранению, майор, проживает ныне в собственном доме на Ордынке.

Второй товарищ князя — Самарцев Степан Яковлев, штаб-ротмистр в отставке. Князь с ним служил с 12-го года в одном полку. Дворянин Тверской губернии. Проживает на Тверской улице в гостинице «Европа».

Третий — Борис Сергеев князь Болховской, Казанской и Симбирской губернии дворянин. Так же фронтовой товарищ князя. Проживает в гостинице «Европа». Чин — флигель-адъютант Его Императорского Величества. По каковой причине находится в Москве, узнать то не представляется возможным.

За сим, считая поручение Ваше, милостивый государь, исполненным, остаюсь преданнейший Ваш слуга Каллистрат Платонов сын Назарьев.

Р. S. Только что доложил Савелий, что князь Всеволожский отбыли с интересующей Вас особой и девицей Манасеиной в свое подмосковное имение Раздумьино. Мы выезжаем следом.

Писано в Москве Октября 2 числа 1815 года.


Ах, милостивые государи, чье чувствительное сердце и деликатные чувства угнетает шумная жизнь городская! Куда вам направить стопы свои, как не в благодать сельского уединения, где на лоне матери нашей природы, в сем храме Божием можно беспрепятственно предаваться чистым радостям жизни духовной, размышляя о суетности человеческого бытия, о непознаваемости промысла Божьего, о поисках гармонического существования души вашей бессмертной на этой бренной земле. Ибо до нас бродили человеки в сих пределах юдоли страданий и после нас будут. Но откуда мы приходим сюда и куда потом уйдем?

Пожалуй, сии сентиментальные мысли вряд ли волновали Сергея Михайловича, когда почти по бездорожью, застревая в непролазной октябрьской грязи, тащился их обоз в Раздумьино. К тому же разверзлись хляби небесные, и противный холодный дождь моросил не переставая. Измученные путешественники были несказанно рады, когда уже в сумерках их экипажи наконец въехали на длинную липовую алею, что вела к усадьбе. Темный силуэт огромного дома почти сливался с сумрачным небом, но окна его ярко и призывно горели, обещая измученным телам отдых и тепло, а мятущейся душе успокоение.

Неделя пролетела, как один день. Осенняя распутица отрезала их от мира и докучливых визитов соседей. Полина с Варварой Апрониановной в этом вынужденном уединении сдружились еще крепче, проводя время в чтении романов, коих было предостаточно в раздумьинской библиотеке. К тому же, как всякая порядочная девушка, Полина умела вышивать, в том числе бисером, а потому задумала к Рождеству подарить Сергею кошелек. Она бесконечно советовалась с Манасеиной о рисунке и выборе цветовой гаммы, и обе дамы увлеченно стали готовить сюрприз. Сергей занимался делами поместья; иногда, взяв ружье, вместе с егерем отправлялся на охоту.

Полина жила как в некоем волшебном сне, впитывая с отчаянной нежностью каждый час его и каждое мгновение. Они с Сергеем разговаривали немного, но ей было достаточно просто смотреть на него; движения этого сильного гибкого тела, наклон головы, мальчишеская прядь, упавшая на лоб, Волнующая бездна серых глаз заставляли трепетать ее сердце. Все вокруг дышало его присутствием, и даже ночью, а может быть, особенно ночью, это томило чем-то неизведанным, искушающим, как зов сирены. Однако тревога подтачивала ей сердце все чаще. Наверняка те люди, которые так настойчиво стремятся лишить ее жизни, повсюду разыскивают ее. А что, если они доберутся сюда? Что будет с ним? При мысли о том, что она может стать причиной его несчастий, сердце ее трепетало. Пора было положить этому конец. И Полина решила посоветоваться с Варварой Апрониановной, ибо более, пожалуй, было и не с кем.

Улучив время, когда Сергей принимал в своем кабинете старосту и депутацию раздумьинских мужиков, Полина, волнуясь, рассказала Варваре Апрониановне о странных событиях последних двух месяцев.

— Ах, дитя мое, я ведь не слепая, чуяло мое сердце, что творится неладное, — с тревогой глядя ей в глаза, сказала Варвара Апрониановна. — Кто ж задумал злодеяния-то этакие?! Какой душегубец?!