Родион ожидал, что Матвей рассмеется ехидно, так не вязался образ всесильного фаворита со столь низменным занятием, но князь не смотрел на друга насуплено и что-то соображал в уме.

– Мы уплывем на этом галиоте? – сказал он наконец.

– Нет, мой милый. Это мадам де ла Мот уплывет в Стокгольм под именем камеристки госпожи Адеркас. Сама генеральша покидает Россию по суше, а камеристка – морем. Николь уплывает, а ты остаешься.

– Ну, это мы еще посмотрим! – воскликнул Матвей и бросился из дома. Родион нагнал его, когда тот уже выводил из конюшни лошадь. Ни слова не говоря, он тоже вскочил на Резвого.

Это, я вам скажу, была скачка! «Только бы успеть!» – молил Бога Матвей. «Только бы опоздать!» – заклинал судьбу Родион.

А ты попробуй, доскочи в столь короткий срок до Кронштадта, доплыви до острова Котлина (он же Ретусари), который, судя по энциклопедии, находится в двадцати пяти верстах от устья Невы и в сорока шести от самого Петербурга. От Ораниенбаума или, скажем, мыса Лисий нос до Кронштадта рукой подать, поэтому наши герои, не сговариваясь, решили большую часть пути покрыть сушей. Из боязни загнать лошадей они отдыхали в пути и сами от возбуждения дышали как взмыленные кони, разве что пена не летела с губ.

– Как ты мог! – твердил Матвей, всхлипывая, как обиженный ребенок.

– Ты бы лучше мне спасибо сказал, – запальчиво отвечал Родион, – что я спас твою мадам. А тебе бежать за границу я не позволю, не надейся. Найдутся умники, которые обзовут тебя дезертиром, придумают, что ты потому деру дал, что сам в шпионском предприятии замешан. Да что ты понимаешь?

И опять они гнали лошадей, и опять переводили дух под кроной березы или сосны, а Матвей повторял с настойчивостью сумасшедшего: «Как ты мог?» Родион в ответ уже не оправдывался, молчал.

Это сейчас хорошо, позвонил по мобильнику и сказал все необходимые слова, а в романтическом XVIII веке даже наручных часов не было.

– Светает, – сказал Родион.

– Черт подери, действительно светает, – согласился Матвей.

И опять они гнали лошадей. А потом старый лодочник повез их на остров Котлин. Когда они отчаливали от берега, солнце уже поднялось над горизонтом.

Скажем сразу, они опоздали. Капитан галиота был человеком серьезным, слов на ветер зря не бросал. Прошли таможню, а дальше лови попутный ветер и вперед! Наши герои опоздали с точки зрения здравого смысла, но по законам моего сюжета они приплыли как раз во время. Таможня задержала галиот на час, и Матвей, отирая ладонью мокрое лицо, успел различить в утренней дымке отплывающий корабль и женскую фигуру на палубе. Она была в алом плаще, шарф развивался на ветру, в лучах зари он казался розовым. В эту минуту князь Козловский со всей очевидностью понял, что именно свою возлюбленную он видел под Данцигом, когда туман на минуту отступил и оголил палубу вражеского корабля. Конечно, это была Николь, и странно, что она не сказала ему об этом.

– Ты что, плачешь, что ли? – спросил потрясенный Родион.

– Нет, это просто брызги.

Эпилог

В начале разделаемся с делами политическими. Опыт Шамбера с намерением развязать войну не удался, однако он не был вовсе так бездарен, как кажется на первый взгляд. Через пять лет все повторилось, но события укладывались уже совсем в другую фабулу. Этот политический скандал вошел в историю под названием «убийство Синклера».

Россия тогда активно воевала с Турцией, фельдмаршал Миних одерживал славные победы. И как раз в это время Швеция собралась наконец вернуть туркам старый долг Карла XII. Долг можно отдавать деньгами, а можно оружием. Стамбул согласился на второе. Вначале шведы снарядили корабль и на нем послали десять тысяч мушкетов, при этом обещали через год выслать еще двадцать тысяч единиц того же оружия.

Посредником в переговорах с турками был майор Синклер. Опытный шведский агент со стажем, он уже успел попортить много крови России. Косвенно он был замешан и в польские дела, особенно болезненные для Петербурга. Недолго думая Миних отдал тайный приказ оного шпиона «анвелировать». Вот несколько скорректированные выдержки из приказа: «…искать с ним случая компанию свесть или иным каким образом его видеть, а потом наблюдать и, где б поляков не было, постичь. Ежели такой случай найдете, то надо стараться его умертвить или в воду утопить, а письма прежде без остатка отобрать».

Синклер был убит в июле 1739 года недалеко от Бреславля, депеши были отобраны и отосланы по назначению. Очень интересно, как развертывались события дальше. В Стокгольме среди «партии шляп» убийство Синклера вызвало страшное озлобление. Молодые, патриотически настроенные офицеры буянили в трактирах и на улицах, требуя немедленно напасть на Россию. Наш посланник Михайло Бестужев, ожидая нападения, сжег все важные документы и тайные депеши, а также счета по подкупам, а сам вынужден был скрываться. Где-то там разбили стекла в православном храме, в окно дома Бестужева запустили камнем. Словом, полное безобразие.

Но совсем иначе вело себя высокое шведское начальство. Поначалу оно вообще хотело скрыть убийство Синклера. Глава секретной миссии Грюнберг откровенно сокрушался, что убийцы русские и что всему миру это известно. Для шведских политиков в этот момент было куда выгоднее, чтобы убийцами были разбойники или гайдамаки.

А Россия с невинной улыбкой на устах твердила, что к убийству Синклера не имеет никакого отношения. Офицеры исполнители (история сохранила их имена: поручики Левицкий и Веселовский), конечно, были наказаны. Хороши исполнители тайной миссии, если перебаламутили всю Европу. Поручиков сослали в Тобольск, откуда их потом, правда с переменой фамилий, освободила Елизавета.

Меж тем русские одержали полную победу над турками. Стокгольмские страсти по поводу убийства Синклера ушли в песок, Франция еще не дала шведам команды на войну с Россией.

А спустя еще два года Франция эту команду дала. Тогда в России намечался государственный переворот, революция, как тогда говорили. Годовалый ребенок на троне со слабой регентшей никого не устраивал. Удивительно, но и Францию тоже. Министры-то остались на своих местах, Остерман как стоял за союз с Австрией против Франции, так и продолжал стоять. В Париже считали, что Елизавета на троне будет более уступчива, и они решили подсобить ей занять трон с помощью шведов. Откуда-то явилась наивная мысль, что дочь Петра, получив помощь извне, вернет Россию к старому образу жизни, и она опять станет безликой Московией, которая не путается под ногами и не вмешивается в политику Европы. Больше всего суетился в Петербурге французский посланник Шетарди.

Летом 1741 года шведы объявили войну России. Лозунгом операции было: «Избавить достохвальную русскую нацию для ее же спокойной безопасности от тяжкого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании». Перед объявлением войны шла долгая дипломатическая торговля. Нолькен и Шетарди обхаживали Елизавету с утра до вечера, требовали письменных обязательств, особо намекая, что Швеция надеется получить хотя бы часть земель, завоеванных Петром. Елизавета на письменные обязательства не согласилась, а на словах передала, что готова платить за оказанные услуги, но только деньгами, поскольку в противном случае «народ ее не поймет».

Войну шведы бездарно проиграли, а трон Елизавета получила с поддержкой русской партии. На долю Швеции и Франции пришлись моральные и денежные убытки. На этом я закрываю политическую тему, потому что продолжать ее можно бесконечно.

Вернемся в 1734 год. Суд над Шамбером был долгим, больше года он маялся в тюрьме, требуя на каждом допросе, чтобы его вернули во Францию. Но в Париже о нем явно забыли. Суд приговорил его к смерти, но императрица смилостивилась и заменила казнь пожизненной ссылкой в Сибирь. Дальнейшая судьба Шамбера мне не известна.

Императрица Анна умерла через шесть лет после описываемых событий. В последние минуты перед агонией она подписала бумагу о регентстве Бирона. Пока Анна еще была жива, все окружение царицы поддержало эту идею – вдруг выздоровеет! Но как только Анны Иоанновны не стало, Петербург возмутился: почему Бирон регент, почему не родители императора младенца? Больше всех негодовал Миних. Его руками и был осуществлен очередной переворот.

Регентом Бирон был двадцать два дня. Он успел указом остановить подписанные казни – такова была традиция, снизил на 17 копеек подушную подать и распорядился ограничить при дворе роскошь.

7 ноября Миних явился к принцессе Анне и предложил свою помощь в низложении Бирона. Разговор был сложным. Принцесса страшно рисковала. В случае неудачи молодая женщина теряла все, может быть и жизнь. В конце концов, Анна Леопольдовна согласилась на арест Бирона.

Миних провел операцию в строжайшей тайне. Надо присовокупить, что все это время фельдмаршал старался во всем угодить регенту, не упуская случая выказать ему свое доверие и привязанность. Бирон вел себя с Минихом очень корректно, часто звал к себе в дом обедать, где они дружески беседовали.

Вечер 7 ноября был очень похож на предыдущие. За разговором засиделись дольше обычного. Бирон казался рассеянным, а потом вдруг ни с того ни с сего спросил фельдмаршала, не делал ли он каких либо важных предприятий ночью? Миних взволновался было, но сдержал себя и незаметно ушел от ответа.

Они расстались в одиннадцать часов вечера. Спустя час Миних вызвал себе своего адъютанта подполковника Манштейна. Вместе они поехали во дворец. Там, как было условлено заранее, Миних представил Манштейна Анне Леопольдовне, затем были созваны все офицера, находящиеся этой ночью в карауле. Принцесса кратко рассказала собравшимся, какие неприятности делал регент младенцу императору, ей самой и ее мужу, и затем объявила, что Бирона необходимо арестовать и дело это поручается фельдмаршалу Миниху.

Бирон жил в летнем дворце, имея при себе триста человек охраны. В отряде Миниха было восемьдесят человек. Караул Бирона состоял из преображенцев. Их не надо было долго уговаривать. Как только Миних сообщил им, что пришел сюда от имени принцессы Анны, офицеров беспрепятственно пропустили во дворец.