Надо сказать, что, толкуя про «дальние живописные виды», Еленька не ошибалась. Господский дом стоял на холме, полого сбегавшему к речке Гостилке, полной тихих заводей, окуней и раков. Дом хоть и был деревянным, но построен был в голландском вкусе и выглядел очень внушительным.

Парк был огромен. По распоряжению Миниха, а он понимал в водных сооружениях, был построен каскад из трех прудов. Пруды соединялись протоками, через которые веленьем архитекторов перекинулись каменные горбатые мостики. Глаз радовали разбросанные в живописных местах беседки, павильоны и грот из валунов, воздвигнутый над бьющим из земли ключом. Добавим к общей картине знатную церковь святого Владимира, водяную мельницу, оформленную так красиво и романтически, как только немцы оформлять умеют. Красильная мануфактура на задах парка изяществом не отличалась, но приносила верный доход.

Миних сразу нашел здесь применение своим силам. Были призваны рабочие для завершения каскада. Сам рельеф местности говорил, что надобно вырыть еще один пруд – четвертый. Красиво же, черт побери! Далее надо было проверить, правильно ли идет разведение форели в прудах, ему казалось, что рыбы стало не в пример меньше. А также пора, наконец, поменять в двух гостиных обои и обить их голубым и лиловым штофом, пусть Еленька порадуется.

2

Мы забыли сказать, что вместе с Минихом в Петербург прибыл агент Петров. Вначале он предстал перед начальством, которое тут же обругало его за недочеты в работе. Ругань была беспредметной. Никто в канцелярии толком не знал сущности его работы, поэтому и огрехи в ней представляли весьма туманно. А через три дня по прибытии, трясясь как осиновый лист, Петров предстал перед грозными очами их сиятельства.

Бирон с неодобрением окинул взглядом щуплую фигурку. Кафтанишко отутюжен, но жалкий какой-то, парик новый, но словно плохо промыт и явно великоват, но лицо агента имело правильное выражение, внимательное, подобострастное, и глаза горят, как неостывшие уголья.

– Ты Петров?

– Так точно, ваша светлость.

– Имеешь еще подтверждения относительно некоторых дел фельдмаршала Миниха.

– Никак нет, ваша светлость.

– Говори открыто, не бойся.

– Да в Данциге я ведь подслушал частный разговор. Если б беседовали высокие чины, то за ними можно было бы предположить высокие знания, а если обыватель берется обсуждать подобные темы, то можно ожидать, что это не более чем предположение.

– То есть сплетня.

– Если б я еще задержался в Данциге, то, может, и получил бы подтверждение, – он повторил слово в слово Бирона, – относительно некоторых дел фельдмаршала Миниха. Но мне велено было следовать за их сиятельством фельдмаршалом неотлучно.

– Кем приказано?

– Вами, ваша светлость.

– И как объект вел себя в Петербурге? Не было ли случайных, непонятных встреч?

– Никак нет, ваша светлость. Объект изволили вести себя соответственно их положению и чину.

Бирон и сам успел разувериться в версии со взяткой. Достаточно было взглянуть ему на Миниха – гордого, опьяненного успехом, эдакий Александр Македонский, прищемивший хвост Дарию. Миних, конечно, пузырь надутый, но не глупец. При эдаком фанфаронстве он не будет разжижать успех подачками Парижа. Французы ведь жадные, они много не дадут. Но Бирон начал интригу, и он доведет ее до конца. Да и теперь уже и не важно, что там было на самом деле.

Обер-камергер глянул на агента, тот истово пялился прямо в его переносицу. Бирон невольно почесал меж бровей. Что с ним делать: наказать, наградить, повысить в чине или выгнать с бранью? Таким людям всегда острастка нужна, они после острастки работают лучше. Бирон спросил первое, что пришло в голову:

– Где Шамбер? – вопрос прозвучал грозно.

Вот он и смутил спокойствие агента. Тот даже как-то подпрыгнул на месте и слегка подался вперед.

– Виноват, ваше сиятельство. Грешен раб ваш. Я упустил Шамбера в Данциге. Он почувствовал слежку и… и… – Петров покраснел от натуги, подыскивая точное слово.

– Ну что – и?..

– И Шамбер подстрелил меня, как куропатку. Я чуть богу душу не отдал. Простите меня, ваше сиятельство. Виноват. В Данциге Шамбер имел высокие знакомства, общался с высоким кругом лиц, а именно: с примасом королевским Потоцким, с князьями Черторижскими, с воеводой мазовецким графом Понятовским, а более всего с французским посланником маркизом Монти. Также встречался он с некоей молодой особой весьма миловидной внешности.

– Что за особа?

– Имени ее выяснить не удалось. Я предполагаю амур, поскольку сия особа навещала Шамбера еще в Варшаве, когда он там под арестом сидел.

– Куда же стража смотрела?

– Я предполагаю подкуп. Шустрая дама, наверное француженка. Потом она появилась в осажденном Данциге, но скоро исчезла из поля зрения. Я на всякий случай составил ее словесный портрет и послал в депеше, которую вез князь Козловский.

Бирона уже заинтересовал рассказ Петрова, и не только заинтересовал, но и позабавил. Подумайте, как романтично! Какая-то дама крутит роман с Шамбером, и страсть ее не знает преград. Даме удалось пробраться в осажденный город, а потом неведомым способом оттуда выбраться. Или она тоже переодевалась в крестьянское платье, как беглый король Лещинский? И повинуясь не логике, а ироничному и отчасти сентиментальному настроению, словно сама жизнь разыгрывала перед ним буффонадное представление, он сказал доброжелательно, почти с улыбкой:

– Вздуть бы не мешало этого князя Козловского. Он твою депешу вез, да не довез. Говорит, похитили по дороге. Ты здесь по сторонам-то посмотри. Что, если француз в Петербурге? – последнее замечание прозвучало шуткой. – Впрочем, он никому уже не нужен. Отдыхай пока, можешь числить себя в отпуске. Надо будет, позову.

Вот так они расстались. И никаких четких указаний. Так что же Петрову делать: отдыхать или Шамбера искать? Но лучше не рассуждать и не думать, сказано – исполняй! И приказы, и советы он понимал буквально. Но в мозгу гнездилось сомнение. Что Шамберу делать в Петербурге? Война кончилась, все его соратники обретаются в плену в России. Зачем же ему по доброй воле ехать за ними и подставлять себя под удар? Но их сиятельству виднее. Наверное, Шамбер этот сильно наследил во время пребывания в Петербурге, у них свои счеты.

Только где его искать, Шамбера-то? Надо пройти по адресам, найти старых знакомцев француза. Их не много, но со всеми надо встретиться, потолковать о том о сем, а потом все разговоры отжать до нитки, как мокрое полотенце.

Воздадим должное предприимчивости и настырности агента Петрова. Вся операция заняла у него три дня.

Дом немца Циммермана, в проулке у Троицкого собора, он хорошо знал. Год назад здесь квартировал Шамбер, занимая весь второй этаж, отсюда он ночью тайно и уехал.

Визит Петрову поначалу показался неудачным. Хозяин дома и супруга его отсутствовали. Ввиду летнего времени они уехали за город, сняв дачу. В доме жили только сторож и маленькая хорошенькая служанка, которую Петров запомнил еще по прошлым временам. Служанка была весела, говорлива. Видно, она наскучила уже своим одиночеством и воспринимала неожиданного гостя как развлечение.

– Сударь, а зачем вам господа, по каким делам? – спросила она кокетливо.

– Я из Адмиралтейского ведомства. Мне известно, что господин Циммерман в отпуску, но надежду имел, что он уже вернулся из оного. Может быть, вы мне сможете помочь и ответить на мои вопросы?

Петров разговаривал со служанкой уважительно. Той понравилось обращение на «вы», она расправила складки холщового фартука, сложила губки бантиком.

– Отчего же не ответить?

– У вас год или около того снимал квартиру некий француз, Огюст Шамбер.

– Было такое. Только мне не велено об этом говорить.

– А вы и не говорите. Я понимаю, что он как съехал, так больше и не появлялся.

Служанка молча скосила глаза, внимательно рассматривая кота на лавке. Тот лежал, обернувшись пушистым хвостом, не поймешь, то ли дремлет, то ли затаился и высматривает мышей.

– А что? Разве появлялся? Ну что вы молчите? Ваше молчание наводит на нехорошие размышления.

На миг хорошенькой служанке показалось, что человечек из Адмиралтейства похож на хозяйского кота, глаза полузакрыты, а то вдруг и блеснут любопытством. Но она уже не могла остановиться, ее так и распирало от желания высказаться.

– Да ладно. Подумаешь, тайна! Просто хозяин не любил, когда я языком болтаю. Говорит, уволю. А я не хочу терять это место. Правда ваша. Как уехал француз, так и не появлялся. А хозяйка добрая. Подарки мне дарит. На Трои цу свое платье подарила. Не новое, конечно. Огромное платье, я вам скажу, таких, как я, в нем трое уместится, но зато кружева и пуговицы не спороты, а по подолу золотая тесьма. Я платье перешила, теперь в самый раз. Не стыдно на люди показаться. А брат ихний подарил мне сережки синенькие, говорит, из самой Голландии привез. Врет небось. Хотя, может, и правду говорит, он капитан, под парусами ходит. Такой озорник! Чуть что обхватит меня вот здесь и ну целовать. Я, конечно, не даюсь, я девушка строгая…

Опасения Циммерманов теперь были понятны агенту. Это девица кого хочешь заговорит. Но Петров не затыкал чистый поток, вдруг среди словесных струй мелькнет золотая рыбка. Пока не мелькнула.

– Чей брат-то, – не выдержал Петров, – хозяйки или хозяина?

– Хозяина, тоже немец и фамилия Циммерман. Он отдельно живет на острове. Такой насмешник. Он и сказал мне, чтоб я прикусила язычок и не болтала ничего про Шамбера.

– А где сейчас этот брат, ну моряк?

– Уплыл, я думаю.

– Уплыл и дом продал?

– Зачем – продал? Летом он всегда в плавании, а дом порожний стоит. Младший-то Циммерман странный такой, живет совсем отшельником, место глухое, рядом – никого. Туда и добраться-то можно только на лодке. А жениться не хочет, говорит, женщин не любит. Как бы не так, не любит… – служанка звонко рассмеялась. – Как начнет ручищами лапать… Мыза-то у него неказистая, право слово, лачуга. У брата жить не хочет. Говорит, вот ужо заработаю денег, так и куплю справный дом. Но, по-моему, он в России не останется, ему здесь не приглянулось.