Матвей, как вы понимаете, не получал писем по Интернету, поэтому все это можно было бы и не писать. Так что пусть читатель считает мои измышления лирическим отступлением. Поехали дальше.

Данциг пал, и шельма Лещинский сбежал. А это значит, что хоть и присягнули побежденные Августу, до настоящего мира еще далеко. Польша наводнена отрядами, подобно тем, которые задержал его по дороге домой. Эти головорезы будут продолжать грабить и жечь, выкрикивая старые лозунги про свободу. Порядок в один день не наведешь. Разгребать эти мусорные кучи будет Россия, она прямо грудью вперед рвалась, чтобы помочь саксонцу, черта он ей сдался. А это значит, что через три месяца, теперь уже через один с небольшим, он должен будет вернуться в свой полк, дабы усмирять бунтовщиков.

А ему это надо? Надоели все, хуже горькой редьки. Если повезет, его опять ранят. Тогда можно будет получить отставку по увечью. Плохо только, что достойным увечьем в армии считают оторванные руки-ноги, а это не приведи Господь. Но ведь можно взятку дать, деньги-то есть.

Уйдет он в отставку и уедет в деревню. Тихая усадебная жизнь, куры в цветнике, холодная простокваша по утрам, отчеты старосты, просьбы – не изволите ли подыскать деньжат на поновление износившегося храма, дети, Лизонька Сурмилова в легком платьице… Как раз там со скуки и одуреешь.

– Матвей, а Матвей! Что делаешь в темноте? Я думала ты спишь, а ты ходишь, половицами скрипишь. Спускайся вниз!

Надо же, докричалась тетенька, наверное, весь дом перебудила. Матвей оторвался от созерцания луны и пошел в гостиную. Варвара Петровна сидела за столом над разложенными перед ней планами.

– Бессонница у меня. Совсем старая, видно, стала, не могу при полной луне спать. Садись рядом. Обсудим.

После того как по наспех нацарапанному плану дома Варвара Петровна нашла клад, она прямо помешалась на чертежах, даже гадать остыла. Чтением она никогда особенно не увлекалась, но все-таки заглядывала в книгу, в Четьи минеи, например, в Жития святых или в газету какую. Теперь не читала, не до того было. Гостей, правда, принимала изредка, и сама в гости ездила, но делалось это словно по обязанности, а для лучшего время провождения, для души она рассматривала чертежи будущего дома, которые ей исправно носил чиновник из Канцелярии от строений, давний ее поклонник. Сама Варвара Пет ровна строиться не хотела, не по силам уже, да и денег жалко. Другое дело Матвей. Ему сам Бог велел жить в новом доме. Через ее руки прошли уже четыре земельных плана.

– Что-то есть охота. Может, нам от голода не спится? Кликнули девку. Со сна она долго не могла понять, что от нее требуют, но потом довольно быстро принесла с кухни остылые пирожки с грибами, лимбургский сыр куском, шмот вареного мяса и сбитень в медном сосуде. Несколько на особицу на подносе стояла оловянная стопа с анисовой водкой. С нее Матвей и начал. Тетка тоже закусила.

– Сейчас все обсудим. Этот план тебе подойдет. Настали новые времена, и жить надо сообразно новому, а не в той убогости, в которой я живу.

Матвей обвел глазами гостиную, словно желая увидеть ее по-новому. Хорошая, уютная горница: обои из синей камки, понизу травный рисунок с серебряным подмалевком, горка с посудой, которую стали называть «буфет», печь с зелеными изразцами, крепкие, голландской моды устойчивые стулья, обитые телячьей кожей. Что еще надо? Тетка не дала доесть, принялась объяснять:

– Сюда смотри. Дом, конечно, под снос. Фундамент каменный можно оставить, планировку комнат поменять, сделать по-новому, анфиладою. Церковь домовую пристроить обязательно. А печи сделаем на ножках, я видела, очень красиво.

План выглядел внушительно. Какой-то богатый купец продавал на Фонтанной речке землю с садом, конюшней, тремя сараями, амбаром, мыльней, баней и мельницей. Тетка была права, господский дом мало представлял интереса, поскольку был тесен, не комнаты – клетушки. Дотошный чертежник присовокупил к плану и рисунок дома. Хромина была построена из толстенных тесаных бревен, крыша смотрелась неказисто, хоть и имелся сообразно обычаю худой шпиц, украшенный флюгером в виде дракона.

– Дом сделаем каменный, о двух апартаментах, подъезд с широким крыльцом со столбами белого камня, и чтоб балкон.

– Тетенька, да у меня и денег таких нет.

– Добавлю, не перебивай. На первом этаже кухня, людская, кладовые. Зал тоже можно сделать на первом этаже, но чтоб изрядный и с хорами для музыкантов. Пол чтоб не кирпичный и не из досок, а из наборного паркета. У меня доски хоть и струганные, а коляска все равно спотыкается.

– Так вы в том доме тоже жить будете?

– Не перебивай! Я в гости ездить буду. Крышу сделаем с переломами, покроем черепицей.

А что? В отставке можно жить и в городе. Разумеется, он построит себе не такие хоромы, как тетка напридумывала, а удобное жилье, скромное, с мезонином. Главное, чтоб потолки были высокими. Матвей не переносил низкие потолки. И пусть в этом доме живет Лизонька, только не сейчас, немного опосля. Еще годик-то он имеет право погулять?

Матвей просидел с теткой над планами до трех утра, а на следующий день после обеда, как обещал, съездил на Фонтанную речку, посмотрел усадьбу. Она показалась ему огромной, безжизненной, бестолковой и до брезгливости чужой, словно ему предлагали переехать жить в папуасские вигвамы, или как это у них там называется. Зачем ему это добро, если неизвестно, когда он в нем поселится? Да и поселится ли вообще? «И очи мои плачут, и тоска великая…»

Но вечер будущего дня круто изменил его настроение. Пришел посыльный с письмом, и душа Матвея воспарила, а сам он, хоть и не понимал того, рухнул в бездну. Письмо прислала мадам де ла Мот. Она назначала ему свидание.

24

Голова Николь лежала на его плече, грудь Матвея еще вздымалась от волнения, сердце стучало, как метроном, не желая успокаиваться. Спасибо тебе, Господи! Без Твоей помощи я бы никогда не решился на такое. А помощь была в том, что Ты лишил меня разума. Разума не было, а инстинкты остались. Руки сами бросили плащ на чужие тюфяки, сваленные на лавку. Изголовье прикрыл кафтаном, вот тебе и брачное ложе! Кто спал на этих перинах? Чужие незнакомые люди… Эти пахнущие шалфеем, ромашкой и пылью матрасы многое видели и испытали, они привыкли к людскому бесстыдству. Но вряд ли им удалось подглядеть такое чистое и явное счастье.

А Николь гладила пальчиком влажную кожу на животе, волоски на груди, рубец от раны на плече и думала: ну, вот, теперь он мой, совсем мой. И что мне с ним делать?

Горяч был князь Матвей, горяч и нежен, никакая Венус не понадобилась. Они встретились у моста на Фонтанной речке и искренне обрадовались друг другу. Матвей посадил ее в лодку – будем кататься, любезная мадам де ла Мот, – а потом сам, без малейшего намека с ее стороны, предложил посмотреть свою новую усадьбу.

– Тетушка с ножом к горлу пристала – покупай! А мне нужен совет разумного человека. Покупка дорогая, да и не ко времени. Мне скоро опять в армию, а дом будет пустой стоять. Правда, я вообще хочу его снести и новый поставить.

– Я еще не видела вашей усадьбы, но готова дать совет – покупайте. Французы говорят – это хороший вклад денег.

Матвей хотел возразить, что содержание усадьбы, в которой будут жить одни сквозняки, вытянет у него все деньги до копейки, но ничего этого не сказал, а улыбнулся, бросил весла и сорвал яркую кувшинку. Стебель оторвался у самого дна, он был длинный, как бельевая веревка. На воде плавали круглые листья, он их тоже сорвал и бросил к ногам Николь. Влажные листья пахли малиной.

Николь выглядела замечательно. Платье рыжего шелку удивительно шло к ее волосам, а короткая накидка цвета болотной зелени оттеняли дивные глаза. Она оторвала стебель у кувшинки и сунула желтый цветок за лиф. Матвей вдруг так разволновался, что вынужден был отвести глаза.

А потом они гуляли по обширному саду – очень приличному. Приведи его в порядок, настрой беседок, и можно смело назвать этот кусок леса парком. Усадьба, казалось, оживала на глазах, даже мельница, никчемнейшее сооружение, его-то в первую очередь надо было срыть под корень, выглядела пригожей и романтичной. И дом был не столь неказист, как показалось давеча. Выходящие во двор окна его были украшены резными наличниками, и это придавало строению невинный деревенский вид.

Мадам де ла Мот осматривала все с искренним любопытством. Все сараи и баню обошла вокруг, даже в колодец заглянула. Шпиц на доме ее позабавил. Конец шпица был украшен не драконом, который изобразил художник на плане, а вырезанным из жести ангелом. Худенькая нога ангела изящно попирала медное яблоко. Эту идею мастер явно позаимствовал у строителей адмиралтейства, с той лишь разницей, что там на яблоке стоял корабль, да и сам шпиц был в тыщу раз больше. Николь рассматривала его, задрав голову.

– Зимой ангел замерзнет.

– Вы правы. Я его одену, тулупчик ему сошью, – слово «тулупчик» он произнес по-русски, но она не переспросила.

– Здесь строят смешные дома, – продолжала Николь. – Удивительно, как вы умеете перемешивать свое, русское, и чужое, из других стран пришедшее. У нас шпицы делают совсем не так.

– Во Франции все куда как роскошнее.

– Я не про Париж, я про Стокгольм говорю. Это муж мой был французом, а я шведка.

Матвей посмотрел на нее с восторгом, словно последнее сообщение добавило новые краски к несравненной красоте мадам де ла Мот.

А потом они вошли в дом. С того времени, как сторож открыл им тяжелую, с кованными набойками дверь, прошла вечность.

– Мне холодно, – сказала Николь, как замерзший ангел на шпице.

Душа Матвея тут же откликнулась восторгом. Значит, она не собирается немедленно одеться и убежать по своим неясным делам. Она согласна побыть еще в его (конечно, уже его!) доме. Рыжее платье на полу, вбирая лучи заходящего солнца, образовало яркий пылающий круг. Пусть лежит, пока в нем нет надобности.