– О, Бэрк! Ты здесь, – прошептала она секунду спустя.

Тяжело дыша, он опустился перед нею на колени и схватил ее за плечи. Теперь можно закрыть глаза, может быть, даже прилечь. Кэтрин слегка повернула голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Оно показалось ей побледневшим и измученным, никогда раньше она не видела его в таком ужасном расстройстве.

– Ты ранен? – спросила она, хотя, судя по всему, он остался цел и невредим.

В ответ Бэрк непрерывным потоком начал испускать ругательства. Кэтрин уставилась на него в недоумении. Почему он так сердит? Сам он между тем, с тревогой вглядываясь в ее перепуганное, вытянувшееся от боли лицо, спросил:

– Зачем, Кэт? Зачем?

– Что «зачем»?

Вопрос показался ей лишенным смысла. Нет, она не станет даже задумываться над тем, что он означает, хотя Бэрку, похоже, страшно не терпится узнать ответ. Да ну его к черту! У нее самой был к нему свой, куда более важный вопрос.

– Бэрк, я умираю?

– Нет!

Ей сразу стало лучше; даже боль вроде бы немного утихла. Ее глаза закрылись, с уст сорвался облегченный вздох.

– Ложись, – приказал он.

Ему хотелось сердиться, удержать в себе ярость, но та стремительно улетучивалась, уступая место леденящему душу страху.

Поддерживая ее плечи и затылок, Бэрк осторожно опустил девушку на траву. Она замерла в неподвижности, пока он расстегивал ее плащ, но при первой же попытке ощупать рану сквозь разорванную ткань платья резко дернулась. Оба стали еще бледнее. Бэрк осмотрел безобразное маленькое отверстие, не желая прикасаться к нему, чтобы не причинять ей лишних страданий. Пуля вошла на дюйм ниже правой груди. Кровь сочилась непрерывно, но, к счастью, непульсирующими фонтанчиками.

– Можешь сделать глубокий вдох? Давай потихоньку.

Она с опаской, мелкими глотками начала втягивать в себя воздух, пока наконец не ощутила острый укол боли.

– Было больно?

– Совсем чуть-чуть.

На верхней губе у нее мелкой россыпью выступила испарина.

– Ради всего святого, перестань геройствовать! – Он едва не заорал на нее, чувствуя, как ярость возвращается. – Было тебе больно или нет?

– Да!

Бэрк растерянно провел рукой по лбу. Ребро, конечно, сломано, а может, и два, однако легкое, судя по всему, не затронуто. Но, Боже милостивый, уж слишком сильно у нее идет кровь! Он вытащил из кармана носовой платок и вложил ей в руку.

– Приложи к ране и прижми как можно крепче, – Бэрк изо всех сил старался говорить спокойно. – Ты с этим справишься, Кэт?

Она кивнула и, болезненно поморщившись, прижала платок к груди.

– Умница. Я сейчас вернусь, только плащ захвачу.

Кэтрин закрыла глаза. Он вернулся действительно через миг и бережно закутал ее в теплую ткань плаща. Только сейчас она вдруг вспомнила о Макнабе.

– Где он? – спросила Кэтрин, боясь услышать ответ. – Где Юэн?

– Он мертв. Я убил его. Прости, Кэт, мне ужасно жаль, – прошептал он, с тревогой заметив, как горестно вытянулось ее лицо, а глаза наполнились слезами.

– Ты и вправду его любила…

Ему казалось, что чья-то сильная рука безжалостно стиснула его сердце.

Кэтрин бессильно покачала головой. Как объяснить ему, что чувство вины, а не утраты вызвало у нее эти слезы?

– Это все я виновата, – прошептала она обреченно, терзаясь угрызениями совести. – Слепая дура!

– Молчи, не надо разговаривать. Нам надо убраться отсюда поскорее и найти место, где бы ты могла согреться.

Бэрк опять ушел, но вскоре вернулся, ведя на поводу своего громадного серого жеребца.

– Мне придется тебя поднять, милая. Обхвати меня за шею. Сможешь?

Она обвила его шею левой рукой, но поднять правую так и не сумела, было слишком больно. Бэрк одной рукой подхватил ее под колени, другой обнял за плечи и медленно выпрямился, не спуская глаз с ее лица. Ее голова откинулась ему на плечо, она старалась дышать короткими ровными глотками. В ушах опять возник оглушительный шум. Кэтрин потеряла сознание.

Она очнулась от боли, которая с каждым шагом жеребца отзывалась жестокой пыткой во всем теле. Та же боль вскоре опять заставила ее погрузиться в спасительное забытье. Когда Кэтрин вновь пришла в себя, Бэрк держал ее на руках и открывал плечом дверь заброшенного строения, когда-то бывшего хуторским домиком, а теперь превратившегося в развалюху.

– Боже милосердный! – ахнул он, оглядываясь по сторонам.

Пыль и грязь покрывали все вокруг, углы были густо затянуты паутиной. Покосившийся стол, колченогий стул и грязный тюфяк на полу составляли всю меблировку. Сквозь зияющие дыры в соломенной крыше пробивался солнечный свет, а окно представляло собой пролом в стене, занавешенный прибитой гвоздями тряпицей. Однако кирпичный очаг был цел, а на укрепленной над ним полке лежали сломанные кухонные принадлежности и стояла запыленная коробка со свечами. Бэрк понял, что придется довольствоваться тем, что есть.

Он уложил девушку, все еще закутанную в широкий серый плащ, на тюфяк; потом сбросил камзол, скатал его и подложил ей под голову вместо подушки.

– Я сейчас вернусь, милая.

– Не уходи.

Она отвернулась, проклиная себя за слабость и страх.

– Кэт, я выйду только на минутку. Нож и фляжка с бренди у меня в седельной сумке, нам без них не обойтись.

Бэрк наклонился и ласково провел рукой по ее щеке.

– Я сейчас же вернусь, вот увидишь.

Закрыв глаза и стараясь ни о чем не думать, девушка стала покорно ждать, пока опять не услышала над собой его бесплотный голос. Когда она открыла глаза, оказалось, что Бэрк стоит на коленях рядом с нею.

– Пей, но только потихоньку, чтобы не закашляться. Вот так, хорошо. Теперь еще немного.

Кэтрин поморщилась, когда огненная жидкость обожгла ей горло и вызвала слезы на глазах, но послушно сделала еще глоток. Она понимала не хуже самого Бэрка, что бренди ей понадобится.

– А теперь дай мне взглянуть.

Он отвел ее руки от пропитанного кровью плаща. Она тихонько вскрикнула от испуга.

– Я не сделаю тебе больно, обещаю. Дай мне только посмотреть.

Неизвестно, что сыграло свою роль – его бережность или некоторое ослабление боли, – но Кэтрин позволила ему расстегнуть платье, расшнуровать сорочку и с бесконечной осторожностью оттянуть от раны клочья прорванной ткани. Ее грудь была обнажена, и она на миг закрыла глаза, стыдясь неизвестно чего. Бэрк легонько провел кончиками пальцев по ставшим чрезвычайно чувствительными краям раны. Спиртное возымело свое действие: лицо Бэрка стало расплываться у нее перед глазами.

– Рана серьезная, да? Скажи мне правду, Бэрк. Я умру?

Не обращая на нее внимания, Бэрк продолжал тихонько исследовать рану пальцами. Кэтрин бессознательно прикрыла рукой левую грудь.

– Пожалуйста, скажи мне.

Наконец он откинулся назад и посмотрел на нее.

– Нет, Кэт, ты не умрешь, – угрюмо ответил Бэрк, – если только мне удастся вовремя вытащить из тебя пулю этого ублюдка. А теперь лежи смирно. Не двигайся.

Она послушно закрыла глаза и почти тотчас же впала в беспокойное полузабытье.

Бэрк поднялся на ноги. Если уж всерьез приниматься за ремесло лекаря, значит, понадобится огонь и много света. Господи, как она бледна! Кровотечение заметно уменьшилось, но ему и прежде приходилось видеть великое множество ран, и он отлично знал, что Кэтрин, возможно, уже потеряла чересчур много крови и не сможет выжить. Он огляделся вокруг в поисках какого-нибудь инструмента, который можно было бы использовать наряду с ножом, чтобы извлечь пулю. Ему требовалось нечто вроде щипцов, два куска металла или проволоки, или… На стене рядом с очагом висел на гвозде совок для угля, вернее то, что от него осталось. Вся середка проржавела насквозь и выпала, но по бокам еще торчали в виде раздвоенного жала острые железные отростки. Если удастся выдернуть из ручки эту двузубую вилку, ее можно будет приспособить под щипцы. Разумеется, совок был покрыт толстым слоем грязи, как и все остальное в этой убогой халупе, но его можно отчистить и как следует прокипятить вместе с ножом. Бэрк повидал на своем веку столько хирургических операций, проводимых порой прямо под огнем на поле боя, что крепко усвоил главный урок: чем чище инструменты, которыми орудует врач, тем больше у пациента шансов выжить.

Когда Кэтрин вновь очнулась, он стоял на коленях перед закоптелым очагом, раздувая огонь. Наконец дрова занялись ярким пламенем. Увидев, как рыжеватые отблески играют на его длинных, сильных и ловких пальцах, девушка невольно успокоилась.

– Матерь Божия, помоги нам обоим, – взмолилась она, сама не замечая, что говорит вслух.

Бэрк резко обернулся.

– В чем дело, Кэт? – спросил он с усмешкой и, выпрямившись, подошел к ней. – Неужто ты и вправду думаешь, что нам понадобится вмешательство Богородицы? Я полагаю, до этого дело не дойдет. В конце концов, всему белому свету известно, что шотландская пуля не повредила бы и новорожденному младенцу. Где уж ей угнаться за крепкой великовозрастной девицей, прошедшей все огни и воды!

– Ах ты чертов ублюдок, – машинально ответила она. – Если я умру, то только по твоей вине, косолапый английский медведь…

Тут Бэрк присел на край тюфяка, и все мысли сразу покинули Кэтрин, потому что ее тело сдвинулось и грудь пронзила острая, как стрела, боль. Пришлось стиснуть зубы. Дыхание у нее пресеклось, боль кругами расходилась по всему телу, лицо покрылось испариной, а взгляд затуманился. Она попыталась заговорить, но отяжелевшие губы отказывались ей повиноваться. Ее пальцы нащупали и судорожно сжали его руку.

– О, Господи, Кэт! – выдохнул Бэрк.

Его тоже прошиб пот. Он потянулся за фляжкой и заставил ее выпить еще немного.

На сей раз глотать стало легче. Постепенно живительное тепло растеклось по жилам. Кэтрин ощутила легкое головокружение и перестала испуганно цепляться за руку Бэрка.

– Да, пусть Пречистая Дева, Святой Дух и все ангелы небесные улыбнутся нам сейчас, – она испустила богохульный смешок, – потому что никогда еще бедной девушке не случалось вверять свое бренное тело, да что там тело, всю свою жизнь в руки менее искусного лекаря.