Даниэла Стил - Прекрасная незнакомка

— Можно сказать и так, по крайней мере, сейчас. — И добавила, считая своим долгом рассказать ему: — Отец установил за мной наблюдение, Алекс. Он грозится обо всем рассказать Джону Генри. А это его убьет. У меня нет выбора.

— О, Боже! — Он изумленно смотрел на нее. Единственное, о чем умолчала Рафаэлла, было то, что она всем этим обязана Кэ, его сестре. — Но почему он хочет это сделать?

— Сказать Джону Генри? Не думаю, что он это сделает. Но я не могу рисковать. Он так сказал, и мне ничего больше не остается.

— Но почему он следит за тобой?

— Мне все равно. Пусть следит, если хочет.

— И теперь ты сидишь и ждешь конца.

Она закрыла глаза:

— Не говори так. Я не жду этого. Я не жду его смерти. Я просто делаю то, что делала последние пятнадцать лет — остаюсь его женой.

— А тебе не кажется, что некоторые обстоятельства слегка меняют ситуацию, Рафаэлла?

Она покачала головой.

— Ладно, не буду на тебя давить, — он представил, под каким давлением она оказалась дома в Испании. Трудно поверить, но родной отец установил за ней слежку, угрожая разоблачением.

Алекс с трудом справился с яростью, которую разбудил в нем отец Рафаэллы, и заглянул ей в глаза:

— Давай оставим вопрос открытым. Я люблю тебя. И я хочу тебя. Я буду ждать, сколько нужно. До завтра, или десять лет. Моя дверь всегда открыта для тебя. Ты понимаешь, Рафаэлла? Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, но это просто сумасшествие. Ты должен жить своей жизнью.

— А ты?

— Я — другое дело, Алекс. Ты свободен, а я замужем.

Они посидели молча, радуясь близости друг друга. Рафаэлле очень хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, но уже смеркалось и начинал опускаться туман.

— Он продолжает за тобой следить?

— Не думаю. Для этого нет причин.

Она улыбнулась, и ей очень захотелось прикоснуться к его щеке. Но она не могла себе этого позволить. Никогда — никогда. А он совсем сошел с ума. Глупо сидеть и ждать ее всю оставшуюся жизнь.

— Пойдем, — он поднялся и протянул ей руку. — Я провожу тебя до машины. Или этого лучше не делать?

— Лучше не надо, — с улыбкой ответила она, — но ты можешь проводить меня до полдороги.

Уже темнело, и ей не очень-но хотелось возвращаться одной в темноте. Она вопросительно взглянула на него, приподняв брови, ее глаза еще больше выделялись на осунувшемся лице:

— Как Аманда?

— Скучает по тебе… почти так же сильно, как я, — он мягко улыбнулся.

— Как она провела лето? — Рафаэлла не улыбнулась в ответ.

— Она прожила у Кэ почти пять дней. Моя драгоценная сестрица планировала, что целый месяц будет демонстрировать ее избирателям. Мэнди посмотрела на всю эту кухню и решила убраться подобру-поздорову.

— Она вернулась домой?

— Нет, мама взяла ее с собой в Европу. Кажется, они неплохо провели время.

— Разве она тебе ничего не рассказывала?

Он посмотрел на Рафаэллу долгим взглядом:

— До сегодняшнего дня я вообще плохо слышал, что мне говорили.

Она кивнула, и они пошли дальше. Наконец, она остановилась.

— Дальше я пойду одна.

— Рафаэлла… — он помедлил и решился все же попросить ее: — Можно, мы будем иногда встречаться? Вместе пообедаем… выпьем что-нибудь…

— Я не могу на это согласиться.

— Но почему?

— Потому что нам обоим хотелось бы большего, и ты это знаешь. Пусть все останется, как есть, Алекс.

— Почему? Чтобы я тосковал по тебе, а ты доводила себя до изнеможения? И это ты находишь справедливым? Поэтому отец пригрозил тебе смертью Джона Генри? Чтобы заставить нас жить такой невыносимой жизнью? Неужели ты не ждешь от жизни ничего большего, Рафаэлла? — Не в силах совладать с собой, он приблизился и нежно обнял ее. — Неужели ты обо всем забыла?

Она чуть не заплакала, уткнувшись ему в плечо.

— Я все, все помню… но это все позади.

— Нет. Я ведь люблю тебя. И буду любить всегда.

— Но ты не должен, — она все-таки подняла голову. — Забудь обо всем. Ты должен это сделать.

Алекс покачал головой и спросил:

— Что ты делаешь на Рождество?

Рафаэлла удивленно взглянула на него, не понимая, что у него на уме.

— Ничего. А что?

— Аманда уезжает к маме, на Гавайи. Они улетают в пять вечера, накануне Рождества. Почему бы тебе не прийти ко мне на чашку кофе? Я обещаю, что не буду докучать тебе и требовать невозможного. Я просто хочу тебя видеть. Это так важно для меня. Рафаэлла, пожалуйста…

Его голос задрожал, и тогда она, из последних сил стараясь быть твердой, оттолкнула его и покачала головой.

— Нет, — прошептала она чуть слышно. — Нет.

— Я не хочу тебя заставлять. Но я буду дома. Один. Всю Рождественскую ночь. Подумай об этом. Я буду ждать.

— Нет, Алекс… ради Бога…

— Не волнуйся. Если ты не придешь, я все пойму.

— Но я не хочу, чтобы ты ждал меня. И я не хочу приходить.

Он промолчал, но в глубине души у него затеплилась надежда.

— Я буду ждать, — он улыбался. — А теперь прощай. — Он поцеловал ее в лоб и потрепал по плечу своей большой рукой. — Береги себя.

Она ничего не ответила и медленно пошла прочь. Один раз она оглянулась. Он стоял на месте, и ветер теребил его темные волосы.

— Я не приду, Алекс.

— Ничего страшного. Я все-таки буду ждать. Вдруг ты надумаешь.

Она уже дошла до лестницы, ведущей наверх, к машине, когда он крикнул ей вслед:

— До Рождества!

Он смотрел как она поднималась вверх и думал о преданности Рафаэллы Джону Генри, о ее любви к нему самому, о ее обязанностях. Она была вольна в своих поступках.

И он не мог перестать ее любить.

Маленькая рождественская елочка мерцала на карточном столе, словно освещая Рафаэллу и Джона Генри. Они разделывались с индейкой, держа на коленях слишком надоевшие всем в этом доме подносы. Он был сегодня совсем тихим, и Рафаэлле подумалось, что праздник скорее угнетал его, напоминая о былых катаниях на лыжах в дни его юности, об их рождественских каникулах вместе с Рафаэллой, или о тех годах, когда его сын был маленьким и фойе на первом этаже украшала огромная елка.

— Джон Генри… дорогой, ты хорошо себя чувствуешь? — Она наклонилась к нему, и он молча кивнул. Он думал об Алексе и их разговоре. Что-то было явно не так, но в последние месяцы ему так нездоровилось, что он почти не обращал внимания на состояние Рафаэллы. Ей всегда удавалось его одурачить: в своем стремлении поддержать его настроение она искусно прятала свои переживания. Он со вздохом откинулся на подушки.

— Я так от всего этого устал, Рафаэлла!

— От чего, от Рождества? — удивилась она. Комнату освещали только елочные гирлянды, но возможно, его раздражало бы яркое освещение.

— Нет, от этого всего… от жизни… от обедов… от новостей, в которых нет ничего нового. Я устал дышать… разговаривать… спать… — он быстро взглянул на Рафаэллу, глаза его были грустны.

— А от меня ты еще не устал? — Она улыбнулась и наклонилась к нему, чтобы поцеловать, но он отвернулся.

— Не надо… — глухо произнес он, уткнувшись в подушку.

— Джон Генри, что случилось?

Рафаэлла была удивлена и обижена, и он медленно повернулся к ней.

— И ты еще спрашиваешь? Как ты можешь… так жить?… Как ты можешь это выносить? Иногда… я думаю о стариках… которые умирали в Индии… а их молодые жены… должны были всходить на погребальный костер… Я ничем не лучше, чем они…

— Замолчи. Не говори глупостей… Я люблю тебя…

— Значит, ты ненормальная, — не на шутку рассердился он. — Но если ты и чокнутая, то я — нет. Почему ты никуда не уезжаешь? Отдохни… сделай что-нибудь, Бога ради… Но только не прожигай свою жизнь, сидя возле меня… Моя жизнь кончилась… — его голос стал совсем тихим. — Моя жизнь кончилась. И она была бесконечно долгой.

— Неправда, — она пыталась его утешить, но слезы застилали ей глаза. Один его вид раздирал ее сердце на части.

— Правда-правда… и ты должна… смириться с этим… Я умер… уже много лет назад… Но хуже всего то… что я убиваю тебя… Почему бы тебе не съездить развеяться в Париж?

Ему очень хотелось знать, что произошло между ней и Алексом, но он ни о чем не спрашивал. Он не хотел показывать, что обо всем осведомлен.

— Почему именно в Париж? — удивилась она.

Поехать к отцу после всего того, что произошло между ними летом? Даже мысль об этом ей невыносима.

— Я хочу… чтобы ты уехала… на некоторое время… — настаивал Джон Генри.

Она решительно покачала головой:

— Я не поеду.

— Нет, поедешь.

Они препирались, точно дети, но это их совсем не развлекало.

— Не поеду.

— Черт, я хочу, чтобы ты куда-нибудь уехала!

— Хорошо, тогда я схожу прогуляться. Но это и мой дом, и ты не можешь меня просто так выгнать. — Она взяла у Джона Генри поднос и поставила его на пол. — Я просто тебе надоела. — Но он не обратил внимания на озорной огонек, мелькнувший в ее глазах, когда она пошутила: — Просто тебе нужна новая сиделка, более сексуальная.

Но он лежал, сердито сверкая глазами, в последние дни он стал ужасно не сговорчивой брюзгой.

— Не болтай чепухи!

— А я и не болтаю, — мягко ответила она, наклоняясь к нему. — Я люблю тебя и не хочу никуда уезжать.

— Зато я хочу, чтобы ты уехала!

Она отодвинулась от него, он посмотрел на нее, помолчал и тихо проговорил:

— Мне хочется умереть. — Он продолжал с закрытыми глазами. — И это все, чего я хочу. И почему только… Господи, почему я все еще живу? — Он открыл глаза и посмотрел на нее. — Ответь мне. Где же справедливость? — Он как будто обвинял Рафаэллу. — Почему я не умираю?