— Она ничем не угрожала лично вам?

— Нет. Но полагаясь на мой возраст… она просила… положить этому конец. — Неожиданно он развеселился, указав на свои неподвижные ноги под простынями. — Какое доверие… к пожилому человеку? — Глаза у него были живые, как у мальчика. — Расскажите мне… если можно… как это все началось?

— Мы познакомились в прошлом году, в самолете. Хотя нет. — Алекс прищурился, припоминая, что впервые увидел ее сидящей на ступеньках залива. — Однажды вечером… я увидел ее на ступеньках, она смотрела на залив, ему не хотелось рассказывать, что Рафаэлла плакала. — Она показалась мне необыкновенной красавицей, и только. Я не думал, что встречусь с ней еще когда-нибудь.

— Но все-таки встретились? — Джон Генри был почти заинтригован.

— Да, в самолете, как я говорил. Я заметил ее еще в аэропорту, но потом она куда-то исчезла.

Джон Генри снисходительно улыбнулся:

— Да вы романтик!

— Да, — Алекс смутился и порозовел.

— Она тоже, — Джон Генри проговорил это так, будто был ее отцом, и умолчал, что ему самому романтика не была чужда. — А что было потом?

— Мы разговорились. Я упомянул о матери. Она читала одну из ее книг.

— Ваша мать… пишет книги? — заинтересовался он.

— Ее зовут Шарлотта Брэндон.

— Очень… впечатляющее. Я читал ее ранние… романы. Я был бы рад знакомству с ней. — Алекс хотел было сказать, что это можно устроить, но оба отлично знали, что этого никогда не случится. — А ваша сестра… конгрессменша… Неплохая семейка, — он поощрительно улыбнулся, ожидая продолжения.

— Я пригласил ее на ланч к матери… — Алекс помолчал. — Но я тогда еще не знал, кто она такая. Мама рассказала мне об этом потом.

— Она знала?

— Она узнала Рафаэллу.

— Удивительно… Ее знали совсем немногие… Я всегда надежно ограждал ее… от прессы. — Алекс кивнул. — А сама она ничего вам о себе не рассказала?

— Нет. Когда мы встретились снова, она только сообщила, что замужем и между нами ничего не может быть. — Джон Генри удовлетворенно кивнул. — Она была непреклонна, я боюсь, что… оказал на нее давление.

— Почему? — строго спросил Джон Генри.

— Мне очень жаль. Но я ничего не мог поделать. Я… я ведь романтик. Вы сами заметили. Я полюбил ее.

— Так быстро? — скептически произнес старик, но Алекс не смутился.

— Да, — он глубоко вздохнул. Трудно было говорить об этом с Джоном Генри. Да и зачем? И почему он требует от него отчета?

— Мы снова встретились, и я понял, что она тоже влюблена в меня. — Он не собирался однако, докладывать, что они оказались в постели уже в Нью-Йорке. У них двоих тоже было право на свою тайну. Она принадлежала не только мужу, но и Алексу. — Мы вылетели в Сан-Франциско одним самолетом, но увиделись там только мельком. Она сама подошла ко мне, чтобы сказать, что мы не должны видеться. Она не хотела предавать вас.

Джон Генри был тронут.

— Она — необыкновенная женщина. — И Алекс кивнул. — А потом? Вы снова стали настаивать? — Он не обвинял, только спрашивал.

— Нет. Я оставил ее в покое. Она сама позвонила мне пару месяцев спустя. В тот момент мы оба были одинаково несчастны.

— Тогда все и началось? — Алекс кивнул. — Понимаю. И это тянется уже долго?

— Почти восемь месяцев.

Джон Генри медленно кивнул:

— Я всегда хотел, чтобы она кого-нибудь… нашла. Она была… так одинока… А я ничем не мог… ей помочь. Но потом… я перестал об этом думать… Казалось, что она… привыкла… к такому образу жизни, — он снова взглянул на Алекса без тени осуждения. — Должен ли я… потребовать… чтобы вы расстались? Она… несчастлива? — Алекс покачал головой — А вы?

— Нет, — Алекс легонько вздохнул. — Я очень люблю ее. И очень сожалею, что вам обо всем сообщили. Мы не хотели вас огорчать. Она не допускала даже мысли об этом.

— Я знаю, — сказал Джон Генри мягко. — Я знаю… и вы… не причинили… мне боли. Ведь вы ничего у меня не отняли. Она осталась заботливой женой, как и прежде… насколько это возможно… сейчас… Она добра ко мне… и нежна… и любит меня. А если вы даете ей нечто большее… немного радости… доброты… любви… я не могу осуждать ее… за это. Было бы просто жестоко… с моей стороны… держать молодую красивую женщину… взаперти… Нет! — и его голос эхом отозвался в огромной комнате. — Нет… я не буду ей мешать… Она имеет право быть счастливой рядом с вами… точно так же, как она когда-то была счастлива рядом со мной. Жизнь — это постоянная смена декораций… меняются мечты… и мы должны меняться вместе с ними. Она не должна замыкаться на нашем прошлом, это губительный путь. А с моей стороны… было бы аморально требовать этого… от нее. Вот это уж будет настоящий скандал, — он улыбнулся Алексу, — не чета тому, который вы можете обеспечить сестре. Я благодарен вам… — он почти перешел на шепот, — если вы смогли… сделать ее счастливее… А я верю, что вы смогли. — Он надолго замолчал. — Однако, что вы собираетесь делать дальше? Каковы ваши планы? — Он заботился о них, словно о собственных детях.

Алекс не знал, что и сказать.

— Мы редко говорим об этом.

— Но… задумываетесь?

— Да, я думал об этом, — ответил Алекс честно, у него не хватило бы духу солгать.

— Вы обещаете позаботиться о ней? — в глазах старика стояли слезы.

— Если она позволит.

Он покачал головой.

— Если позволят… они. Случись что-нибудь со мной, ее семья… потребует, чтобы она вернулась. — Он вздохнул. — А она так нуждается в вас… если вы будете к ней добры… то станете ей необходимы… как некогда… был необходим я.

Глаза Алекса увлажнились:

— Можете на меня положиться. Я позабочусь о ней. И никогда, никогда не отниму ее у вас. Ни сейчас, ни потом, ни пятьдесят лет спустя. Я хочу, чтобы вы это знали, — он подошел ближе и взял его дряхлую руку. — Она ваша жена, и для меня это свято. Так было, и так будет.

— Настанет день, и она станет вашей женой?

— Если она захочет.

— Увидите… еще как захочет, — Джон Генри крепко стиснул руку Алекса и закрыл глаза почти в изнеможении. Затем открыл их с быстрой улыбкой: — Вы хороший человек, Алекс.

— Спасибо, сэр, — все-таки произнес он. И почувствовал облегчение, как будто разговаривал с отцом.

— Вы не побоялись прийти.

— Я должен был это сделать.

— А ваша сестра? — он взглянул на Алекса, но тот только передернул плечами.

— Она не может повлиять на наши отношения. Что еще она может сделать? Вам теперь все известно. Она не посмеет сделать это достоянием общественности, иначе провалится на выборах. — Он улыбнулся. — Так что она совершенно бессильна против нас.

Но Джон Генри был другого мнения:

— Но она может… причинить вред Рафаэлле… — почти шепотом, едва слышно, но он все-таки произнес это имя.

— Я не допущу этого, — Алекс так твердо и уверенно сказал это, что Джон Генри почти успокоился.

— Хорошо. Рядом с вами ей будет покойно.

— Да, я постараюсь.

Старик пристально посмотрел на Алекса и протянул ему руку:

— Я благословляю вас… Александр… скажите ей об этом… когда придет время…

Со слезами на глазах Александр коснулся губами его руки и через несколько минут вышел из комнаты.

Он покидал шикарный особняк со странным, неведомым ему чувством. Сама того не ожидая, сестра даровала ему настоящий подарок. Вместо того, чтобы разлучить их с Рафаэллой, она вложила им в руки ключ к счастливому будущему. В чудной, старомодной манере благословления Джон Генри Филипс вручил Рафаэллу заботам Алекса Гейла. И это было для Алекса не тяжким бременем, но подарком, драгоценным сокровищем, которое Джон Генри любил и берег.

ГЛАВА XXV

— Рафаэлла, девочка! — Не успев сойти с трапа самолета в Мадриде, она очутилась в объятиях матери. — Но что за чертовщина? Почему ты хотя бы не осталась в Париже на ночь? Когда твой отец сообщил, что ты прямиком едешь к нам, я решила, что он спятил.

Алехандра де Морнэ-Маль мягко пожурила дочь за синие круги под глазами, и Рафаэлла поняла по ее тону, что она не знает, по какой причине изменились ее планы. Было ясно, что отец ничего не сообщил маме ни о письме «мадам Вилард», ни об Алексе, ни о том, как она опозорила семью.

Рафаэлла устало улыбалась, тихо радуясь встрече с матерью, желая обрести под ее крылом убежище от отцовского гнева. Но вместо этого не ощущала ничего кроме опустошенности, а в ушах все еще звучали слова отца: «Я не могу допустить, чтобы в моем доме оставалась шлюха, пусть даже на одну только ночь».

— Дорогая, у тебя усталый вид, ты хорошо себя чувствуешь?

Ослепительная красота Алехандры де Санто-и-Квадраль, которой она славилась в юности, не померкла даже под натиском прошедших лет. Она все еще была яркой, интересной женщиной, вот только в зеленых глазах не видно было прежнего задорного огонька. Но она все еще была стройна, а черты лица не утратили своей прелести. Ее красота ничем не напоминала красоту Рафаэллы, чьи иссиня-черные волосы контрастировали с белоснежной кожей. В Алехандре не было ни глубины, ни утонченности, ни эмоциональности, которые были присущи Рафаэлле. Алехандра была элегантной женщиной с привлекательным лицом, добрым сердцем, хорошими манерами и происхождением, которое во многом облегчило ее жизнь.

— Все в порядке, мама. Я просто устала. И решила не задерживаться в Париже, потому что у меня мало времени.

— Мало времени? — Ее мать была разочарована. — Но почему, дорогая. Из-за Джона Генри?

Рафаэлла покачала головой, и они тронулись в сторону Мадрида.

— Я не люблю надолго оставлять его.

На следующий день они выехали в Санта Эухению, и Алехандра снова обратила внимание на то, что с ее дочерью происходит что-то непонятное.