То, как это было высказано, задело Алекса. Он посмотрел на нее с раздражением. И было неловко оттого, что не проводил Рафаэллу до ее дома, но сам согласился с нею, что лучше не устраивать показ их взаимоотношений перед его сестрой. Чем меньше будет та знать, тем лучше для них для всех.

— Пустой разговор, Кэ.

— Да? — Господи, пробыла в доме какой-то час, а уж выводит его из себя. Он старался не выказывать это, но не получалось. — Тогда зачем из нее делать великую тайну? Как ее фамилия?

— Филипс. Ее бывший муж — американец.

— Она в разводе?

— Да, — солгал он. — Что еще надобно тебе знать? Список ее преступлений, мест работы, научных достижений?

— У нее имеются таковые?

— Причем тут это? — Буравя друг друга взглядом, они сознавали, что схватка продолжается. И Кэ нужно было знать, отчего. Цель приезда, ее демонстративный интерес по поводу дочери, забылся, когда она начала охоту за сведениями об этой загадочной знакомой братца.

— И что важнее, Кэ, твоя ли это забота?

— Полагаю, да. Раз она крутится около моей дочери, мне следует знать, кто она и что собой представляет. — Отменное оправдание. Добродетельное материнство. Прикрывает, словно зонтик. Алекс ухмыльнулся:

— Ты ввек не изменишься, а, Кэ?

— Как и ты. — То был никак не комплимент. — Она мне показалась пустышкой. — Ему нелегко было унять свою реакцию. — Она где-то работает?

— Нет. — И в тот же миг он обругал себя, что отвечает. Чего она, к чертям, суется? Не ее это дело, и нет у нее права дознаваться.

— Вроде бы, тебе это кажется жуть каким женственным — ну, не работать.

— Я тут ни за, ни против. Ее дело. Не мое. И не твое. — Засим он встал с чашкой в руке и посмотрел на каждую из троих. — Заключив, что ты, Кэ, приехала навестить дочку, оставлю вас с нею наедине, хоть и видится мне крайне нежелательным оставлять ее с тобою. Мама, ты не хочешь, со своей чашкой, подняться наверх? — Шарлотта Брэндон невозмутимо кивнула, пристально поглядела на дочь и на внучку и следом за сыном покинула кухню. И лишь когда они оказались наверху, она заметила, что Алекс успокоился. — Ради Христа, мать, с чего она затеяла этакий допрос?

— Пусть это не тревожит тебя. Просто устроила проверку.

— Господи, с нею нет спасу.

Шарлотта Брэндон ничего не ответила, сама была заметно расстроена.

— Надеюсь, она не очень будет давить на Мэнди. Девочка, по-моему, страшно растерялась, когда пришла Кэ.

— Как и все мы. — Он задумчиво глянул на огонь в камине. Мысли были о Рафаэлле, о том, что не хотел он, чтобы она так вот ушла. Однако после учиненного Кэ допроса оставалось порадоваться, что Рафаэллы тут уже не было.

Миновал целый час, прежде чем Аманда постучала к дяде. Глаза ее были влажны, с измученным видом рухнула она на стул.

— Как оно прошло, миленькая? — Он похлопал ее по руке, и она принялась плакать.

— Как всегда у меня с ней. Дерьмово. — И с новым вздохом отчаяния: — Она только что ушла. Сказала, придет завтра.

— Жду не дождусь. — Алекс сочувственно пригладил волосы племяннице. — Не поддавайся ей, детка. Сама знаешь, какая она, но тут у нее никакие штучки с тобой не пройдут.

— Ой ли! — Аманда возмутилась. — Она сказала, что если я не вернусь домой к началу марта, то она меня тогда зашлет в какое-то заведение и докажет, что я не в своем уме и потому сбежала из дому.

— А что намечается в марте? — Алекс был озабочен, но не в такой степени, как ожидала его племянница.

— Она намерена начать вовлекать коллег в свою кампанию. И нужно, чтоб я была при ней. Мол, если узнают, что она в хороших отношениях с шестнадцатилетней девочкой, то поверят, что и с другими может быть в хороших отношениях. Кабы они знали! Господи, уж лучше пускай запрут меня в то заведение! — Она обернулась к нему, словно ставшая на десять лет старше. — Ты веришь, что она так поступит, Алекс?

— Конечно, нет, — улыбнулся он. — Подумай, как это изобразят газеты? Черт возьми, кажется куда лучше оставить тебя здесь.

— Я про это не подумала.

— На то она и рассчитывала. Просто старалась запугать тебя.

— Ну, это получилось. — Потом она подумала, не изложить ли Алексу, как рассказала матери по телефону про Рафаэллу, но почему-то не нашла в себе сил обсуждать это, и пожалуй, тот факт, что она отдала Рафаэллу на растерзание своей матери, после всего прочего не показался ей уж очень значительным.

Так оно вроде и было. Но лишь до шести часов утра, когда Кэ понемногу пробудилась в своей кровати в отеле «Фэрмон». По восточному времени было восемь, проснулась она по привычке, только чтоб сообразить, что в Сан-Франциско еще только пять утра. Она лежала себе, рассуждая об Аманде, о брате, затем о Рафаэлле… ее темных глазах… черных волосах… о лице ее. И вдруг, будто кто поднес ей к глазам фотографию, она припомнила, откуда ей известна была та, с кем пришлось встретиться минувшим вечером.

— Боже мой! — вслух произнесла Кэ, вмиг села на постели, уставясь в стену напротив, снова улеглась, глаза ее сузились. Может быть… не может… но если может… Мужу Рафаэллы случалось выступать в одном специальном комитете конгресса. Было это давным-давно, он уже был совсем старик, однако оставался одним из самых уважаемых финансистов в стране, и она с полной определенностью вспомнила, что жил он в Сан-Франциско. Разговор у нее с ним был очень короток, и уж совсем мимолетно познакомилась она с его удивительно красивой молодой женой. Та была тогда новобрачная и совсем еще дитя, да и Кэ сама была молоденькая. Темноглазая юная красавица не произвела особого впечатления на нее, не в пример тому старику, притягательному своей властностью и динамизмом. Джон Генри Филипс… Филипс… Рафаэлла Филипс, как назвал ее Алекс… бывший муж, так было сказано. И если все подтверждается, у девицы денег куры не клюют. Коль развелась она с Джоном Генри Филипсом, то сидит на миллионах. Или нет? А развелась ли? Кэ стали одолевать сомнения. Ничего не слыхала она о разводе. Погадав час, позвонила своей секретарше в Вашингтоне.

Добыть информацию не составит труда, так подумалось. И Кэ была права. Ответный звонок секретарши последовал через полчаса. Насколько известно — а она переговорила с несколькими осведомленными людьми — Джон Генри Филипс по-прежнему жив и никогда не разводился. Несколько лет побыл вдовым и женился на француженке по имени Рафаэлла, дочери видного французского банкира, Антуана де Морнэ-Малля. Ей, надо думать, тридцать с небольшим. Супруги ведут затворнический образ жизни на Западном побережье. Сам Филипс уже несколько лет тяжело болен. Так-то, прокомментировала Кэ, повесив телефонную трубку в своем погруженном в темноту гостиничном номере в Сан-Франциско.

ГЛАВА XX

— Ты, дремучий осел, напрочь выжил из своего хилого ума? — Кэ яростно ворвалась в его контору, едва он сам успел там появиться.

— Ах, ах, мы поутру сплошное очарование. — Не было настроения общаться с сестрой, тем более наблюдать спектакль, который она разыгрывала по ту сторону его стола. — Позволь спросить, что тебя занимает?

— Замужняя женщина, с коей ты, Алекс, связался. Вот кто меня занимает.

— Я бы сказал, ты выдвигаешь два явно поспешных допущения. Не так ли? — С холодным, но сердитым видом уселся он, дабы наблюдать, как носится она по комнате, прежде чем остановиться перед ним, у стола.

— Это верно? Можешь ли ты утверждать, что не с миссис Джон Генри Филипс познакомилась я вчера? И что ты с ней не связан?

— Я не обязан ничего тебе доказывать. — Но был он поражен информированностью своей сестры.

— Не обязан? И ее мужу докладывать тоже не обязан?

— Ее муж, она, я — нечего тебе в это соваться, Кэ. Здесь к тебе имеет отношение твоя дочь, и больше никто. — Он бросил ей это, встав. И понимая, что она сравняла счет. Лишилась дочери из-за него, может, навсегда, и он угрожал предать гласности личные ее недостатки. Так что теперь едва ли завоюешь ее благорасположение. Ну и плевать он хотел. Не нужна ему дружба с нею. Однако нужно бы узнать, что ей известно про Рафаэллу и откуда она взяла эти сведения.

— Что же именно тебя занимает во всей этой истории?

— А то, что моя дочь сообщает о твоей связи с женщиной, которая, по ее словам, стоит десятка таких, как я, и я обнаруживаю, что это чужая жена. Я вправе знать, Алекс, кто окружает мою дочь. Я ей мать, что бы ты там ни мыслил обо мне… И Джордж не намерен смириться с тем, чтоб ты ее навсегда к себе взял, особенно когда у тебя разворачивается романчик. Она и ему приходится дочерью.

— Мне было бы странно слышать, что он вспомнил об этом.

— Да заткнись, Бога ради, кончай со своими хитрожопыми разговорами. Легко впериться да дров наломать. Тебе не приводилось заботиться о ней семнадцать лет кряду.

— И тебе тоже.

— Осел. А вопрос, Алекс, в том, кому ты позволяешь находиться рядом с нею. Вот это самое я желала узнать, приехав сюда.

— И нашла миссис Филипс неподходящей? — Он чуть не расхохотался в лицо сестре.

— Не в том вопрос. А в том, уважаемый, что ты сожитель жены одного из самых влиятельных в стране людей, и коль это всплывет, мне в политическом плане конец. Не из-за каких-то моих действий, а по ассоциации, из-за тебя и твоих скандальных пакостей, но я не намерена позволить тебе выбрасывать меня из политики ради всякой пакости.

Ну уж то, что она наговорила, Алекс снести не мог. Не задумываясь, перегнулся он через стол и вцепился ей в руку.

— А теперь послушай-ка, политшлюха. Эта женщина стоит не десяти таких, как ты, а десяти тысяч таких. Она благородна с головы до пят, и мои с ней отношения ничуть тебя не касаются. В смысле же воздействия на твоего ребенка, то не найти кого-либо замечательнее для Аманды. а что до меня, так я буду поступать по собственному разумению. И не вздумай соваться. Полушки не дам за твою политическую карьеру, как и прежде. Ты-то уж, знать, предпочла бы, чтоб я продолжал быть мужем Рэчел и тем приносил тебе прок. Ну, говно и есть говно, старшая сестра моя. Не стал я с ней жить дальше, и возвращаться к ней отнюдь не собираюсь, и она не меньшая сучка, чем ты, моя дорогая. Зато женщина, с которой я связан ныне, существо исключительное, а ей выпало оказаться замужем за прикованным к постели стариком, коему аж под восемьдесят. Не сегодня завтра он помрет, и тогда я женюсь на женщине, с которой ты вчера ввечеру познакомилась, а ежели тебе это не по нраву, так вали на здоровье.