Засим Рафаэлла шагнула навстречу Аманде, мягко улыбнулась и протянула руку, чтоб лишь коснуться пальцев, выглядывающих из-под края гипсовой повязки.

— Прошу простить меня за столь раннее вторжение, с самого утра. Я… я хотела глянуть, как ты тут. — Сперва оробев, когда ее застали целующейся на лестнице, она вдруг ощутила прежние страхи, касавшиеся встречи с Амандой, но девочка выглядела такой хрупкой и бесхитростной, что было невозможно числить ее хоть сколько-нибудь опасной. Рафаэлла подумала об угрозе со своей стороны, побаиваясь, что могла смутить девочку.

Но тут Аманда улыбнулась, легкий румянец набежал на щеки.

— Все в норме. Извините, я не хотела помешать вам с дядей Алексом. — Ей понравилось глядеть, как они целуются. В собственном доме она никогда не наблюдала никаких нежностей. — Не думала, что тут кто-то есть.

— Обычно я не хожу в гости так рано, однако…

Алекс вмешался в разговор, желая растолковать Аманде, кто такая Рафаэлла и сколь много значит для него. Чтоб понять это, Аманда достаточно взрослая.

— Это твоя волшебница-крестная, которая украсила тебе комнату, Мэнди. — Голос был нежен, и взгляд тоже, когда он смотрел на них обеих, а все трое переминались у лестницы.

— Это вы? Это вы сделали?

Рафаэллу посмешила восторженность девочки.

— В основном, да. Не скажу, что я дизайнер, но с наслаждением обставляла жилье для тебя.

— Как же вы справились так быстро? Алекс говорил, что там ничегошеньки не было, когда он уезжал.

— Я все это наворовала. — Все расхохотались. — Тебе нравится?

— Вы шутите? Это облом! — На сей раз Рафаэлла усмехнулась над ее восхищением и жаргоном.

— Я очень рада. — Хотелось приобнять девочку, но Рафаэлла не решалась.

— Дозволят ли мне дамы предложить им завтрак? — с поклоном спросил Алекс.

— Я тебе помогу, — вызвалась Рафаэлла, следуя за ним вниз по лестнице.

— И я! — Аманда проявила бодрую заинтересованность впервые, кажется, со времени трагедии. И еще бодрее выглядела час спустя, когда они втроем пересмеивались, наевшись тостов да яичницы с ветчиной. Мэнди даже ухитрилась намазать себе тост маслом, невзирая на гипс, Рафаэлла приготовила кофе, Алекс осуществил остальное.

— Отличная бригада! — польстил он обеим, когда они поддразнивали его, что повар больно важничает. Рафаэлла принялась убирать со стола, и ей было очевидно прежде всего, что все трое чувствуют себя уютно вместе, и вроде как получила она бесценный подарок.

— Можно, я помогу тебе одеться, Мэнди?

— Конечно, — зажглись девичьи глаза. Через полчаса, при содействии Рафаэллы, она была одета. Но лишь когда новая экономка пришла к девяти часам, Алекс и Рафаэлла опять остались вдвоем.

— Какая же она замечательная девочка, Алекс.

Он просиял.

— Верно ведь? И… Боже, это поразительно, Рафаэлла, как быстро исцеляется она от того, что… что с ней было. Прошла всего-то неделя. — Вспомнив об этом, он посуровел.

Рафаэлла припомнила, медленно кивнув, протекшую неделю.

— По-моему, ей станет совсем хорошо. Благодаря тебе.

— Наверное, благодаря нам обоим. — Ему запомнилась ласковая, обворожительная манера ее обращения с девочкой. Он был тронут тем, с какой теплотой держалась Рафаэлла и как нашла путь к сердцу Аманды, и понадеялся он, что хорошие времена ожидают всех их троих в ближайшие сроки. Теперь Аманда — часть его жизни, как и Рафаэлла, и ему очень важно, чтобы между ними тремя установилась душевная близость.

ГЛАВА XVIII

— Это почему не приглянулся тебе ангелочек? — Алекс посмотрел на нее, скривясь, сидя на верху стремянки в пустой гостиной. Рафаэлла и Мэнди находились внизу, и Мэнди только что сказала ему, что ангелочек дубоват.

— Глянь, как лыбится. Ну и глупый вид.

— А на мой взгляд, глупый вид у вас, подружки, — они обе лежали на полу, развлекались игрушечной железной дорогой, которую Алекс притащил из подвала. Она раньше принадлежала его отцу, а уж потом досталась Алексу.

Алекс спустился на пол со стремянки и обозрел плоды своих трудов. Он уже развесил лампочки, а Мэнди с Рафаэллой в основном взяли на себя развешивание игрушек, пока он наладил дорогу и поезда. Был канун Рождества, его мать обещала навестить их через два дня. Пока что тут были лишь он, Аманда и Рафаэлла, которая проводила с ними все время, сколько удавалось ей выкроить при своих собственных заботах.

Она старалась устроить праздничную атмосферу вокруг Джона Генри, даже Алекс ходил с нею выбирать деревце. Неделю занималась она подготовкой торжества для слуг, завертывая им подношения и раскладывая в забавные красные чулки с именами каждого. Слуг всегда поражала продуманность отбора, купленные ею подарки были и полезны и ценны, было приятно получать их и хранить о них память годами. Все делалось с очевидным благорасположением, собственным ее рвением. Красивая была упаковка, тщателен подбор подарков; прелестно выглядел дом, весь в ярких листьях, шишках, сосенках, а над входной дверью повесили огромную витую гирлянду. Этим самым утром Рафаэлла провезла Джона Генри по всем этажам, потом, отлучась, вернулась с бутылкой шампанского. Но, похоже, он в этом году не выказывал особой радости, будто бы находился в отдалении от рождественских торжеств.

— Слишком я стар для всего этого, Рафаэлла. Навидался. Больше не радует. — И слова-то еле цедил.

— Не глупи. Ты просто утомлен. Да и не знаешь пока, что я тебе купила. — А купила она шелковый халат с его монограммой. Хоть знала, что и это не поднимет в нем дух. Он становился все сонливей, все мертвенней, месяц за месяцем, его одолевало безразличие.

Зато с Алексом она обретала рождественский настрой, а в Аманде находила ту детскую восторженность, которую столь обожала в своих испанских кузиночках. Ради Аманды завелись бусы из красных ягод, букеты остролиста, нитки попкорна, готовившиеся для размещения на дереве, для того ж пеклись, вырезывались, раскрашивались пряники и прочие украшения. Были подарки самодельные, равно как и покупные. Недели заняла напряженная подготовка, а теперь настала ее кульминация — взялись наряжать рождественское дерево. Окончили это занятие незадолго до полуночи, подарки разложили грудами на полу. В пустой гостиной дерево казалось гигантским, а игрушечный поезд невозбранно носился там кругами.

— Ты счастлива? — Алекс лениво улыбнулся ей, когда они прилегли в его спальне перед камином, в котором пылала горка поленьев.

— Очень. Как думаешь, Мэнди понравятся подарки?

— Непременно, а не то отошлю ее Кэ. — Он купил племяннице пиджак из телячьей кожи, какой носит Рафаэлла, и пообещал ей шоферские уроки, как только снимут гипс. А снять намечалось недели через две. Рафаэлла подготовила ей лыжные ботинки, о которых та просила Алекса, ярко-голубой тонкошерстяной свитер и целую кипу книг.

— Знаешь… — Улыбка Рафаэллы была радостна. — Это не то, что делать покупки для моих родственников. Кажется, — она замялась, дивясь себе, — будто появилась у меня дочь, впервые в жизни.

Он ухмыльнулся смущенно:

— И мне так кажется. Прелесть, правда? Теперь я сообразил, насколько пуст был дом. И вот все переменилось. — И будто в доказательство, любопытствующее личико просунулось в дверь. Синяки сошли, и тень надрывности постепенно гасла во взгляде. В течение месяца, проведенного в Сан-Франциско, она отдыхала, много бывала на прогулках, почти ежедневно беседовала с психиатром, который помогал ей сжиться с фактом изнасилования.

— Привет, друзья! Вы тут о чем?

— Ни о чем особенно. — Дядя посмотрел на нее весело. — Как получилось, что ты до сих пор не в кроватке?

— Я очень волнуюсь. — С этими словами вошла она в комнату, держа за спиной два больших конверта. — Хочу вам обоим вручить вот что.

Рафаэлла и Алекс с радостным удивлением взглянули на нее и сели на полу, а она протянула им свои подарки. Волнение распирало ее, она присела на краешек кровати, откидывая с лица свои длинные светлые волосы.

— Нам сейчас надо открыть? — шутливо сказал Алекс. — Или следует обождать? Как по-твоему, Рафаэлла? — Но та уже открывала доставшийся ей конверт, улыбаясь при этом, а вытащила бумажный лист — и ахнула, часто задышала.

— Ой, Мэнди… — Девочка удивила ее. — Я не знала, что ты умеешь рисовать. — Да еще в гипсе. Поразительно! — Но Рафаэлла укрыла подарок от Александра, заподозрив, что подарок ему окажется парою к ее листу, что и подтвердилось секундой позже. — Ох, до чего удачно. Спасибо, Мэнди! — С довольным выражением лица обняла она девочку, которая ей полюбилась, а Алекс долго сидел, удивленно разглядывая свой подарок. Мэнди незаметно делала с них наброски, а после выполнила портреты акварелью. Рисунки получились поразительные по композиции и характерности. В довершении Аманда окантовала их и преподнесла — портрет Алекса Рафаэлле, а ее портрет — Алексу. Он и уставился сейчас на точное изображение Рафаэллы. Точность была не только в мелочах и общих чертах, но и в индивидуальности, в передаче грусти и любвеобилия в роскошных черных глазах, нежности лица, кремовости кожи. Создавалось полное представление, как эта женщина думает, дышит, движется. Не хуже был исполнен и Алекс, его особенности были схвачены в набросках, о которых он не ведал. С Рафаэллой дело шло потруднее, поскольку она оказывалась в поле зрения Мэнди не столь часто, а не хотелось навязывать свое общество, старшим и так мало времени выпадает проводить с глазу на глаз. Но благодарные взоры показывали, что врученные ею подарки имеют огромный успех.

Алекс поднялся на ноги, чтобы поцеловать и крепко обнять Мэнди, затем они втроем сидели на полу перед камином в многочасовых беседах. Обсудили людей, жизнь, мечты и огорчения. Аманда, не таясь, поведала, какую боль причиняли ей родители. Алекс соглашался, но старательно описывал, какова была Кэ в детстве. Обсудили и Шарлотту, — что оно значит, иметь такую мать, а Рафаэлла рассказала, сколь строгий у нее отец и сколь мало удовлетворяла ее обстановка, в которой привелось ей жить вместе с матерью в Испании. Под конец даже стала обсуждать с Алексом их взаимоотношения, откровенно сознаваясь Аманде, как благодарны они судьбе за каждую минуту, позволяющую им побыть наедине, за каждое мгновение. Она подивилась тому, что Аманда все поняла, ту не смутило, что Рафаэлла замужем, а вот для Рафаэллы было сюрпризом, что Аманда сочла ее некоторым образом героиней, коль не отходит от Джона Генри до самого конца.