В десять она сидела, печалясь и зная, что их самолет только что совершил посадку, что теперь они будут получать багаж, искать такси. В четверть одиннадцатого она отметила, что они уже на пути в город, и всем своим существом без остатка возжелала оказаться сейчас вместе с ними. Но незамедлительно ей показалось нетерпимым то, что она влюбилась в Алекса, и подступил страх, что за эту затянувшуюся историю расплачиваться придется Джону Генри, который лишается ее внимания, ее присутствия, некоего чувства, которое, по ее понятию, и сберегает Джона Генри в живых. Но нельзя же совместить то и другое? — безмолвно вопрошала она себя. И не была уверена, что такое ей удастся. Когда она оказывалась с Алексом, в мире ничего больше словно и не существовало, единственным желанием было не разлучаться с ним и позабыть всех прочих. Но забыть о Джоне Генри она не могла себе позволить. Забыть о нем — все равно что поднести револьвер к его виску.

Так и сидела она, поглядывая в окно, потом рассеянно выпрямилась и выключила свет. Она так и не сняла платье, в котором была за ужином, поданным на подносе в его комнате, там они ели и толковали, а он, пожевывая, задремал. Перебрал свежего воздуха. А теперь она сидит оцепенело, словно следит, наблюдает за кем-то, за чем-то, будто Алекс вдруг появится перед ее глазами. В одиннадцать часов она услышала звонок телефона, быстро подняла трубку, зная, что все слуги спят, за исключением сиделки при Джоне Генри. Кто бы это мог звонить? Расслышав, что это Алекс, она задрожала от звука его голоса.

— Рафаэлла? — Она боялась говорить с ним отсюда, и отчаянно желала оказаться рядом с ним. После двухмесячной разлуки по возвращении из Нью-Йорка, после его отъезда из-за Аманды, в этот миг ей до боли хотелось быть с ним опять.

— Жилье у Аманды просто невероятное, — мирно проговорил он, а ей стало боязно, как бы кто не услыхал их, но в голосе его такая была радость, перед которой не устоишь.

— Ей нравится?

— Она на седьмом небе. Я ее такого век не видывал.

— Вот и хорошо. — Рафаэлла с удовольствием вообразила себе, как девочка обследует бело-розовую комнату. — С ней все ладно?

Он ответил со вздохом:

— Не знаю, Рафаэлла. Надеюсь, да. Но каково ей после пережитого? Мать закатила жуткую сцену перед нашим отъездом. Пыталась внушить ей, что она виновата, раз уезжает. И прибавила, естественно, что тревожится, как посмотрят ее избиратели на то, что ее дочь живет у дяди, а не вместе с матерью.

— Если будет правильно себя вести, то все легко объяснится ее занятостью.

— Я ей то же самое втолковывал. Однако ж, вышло неприглядно, а Мэнди так измучилась, что весь полет спала. А увидев красивую комнату, которую ты для нее обустроила, обрадовалась как ничему другому за целый день.

— И я рада. — Однако, сказав это, Рафаэлла почувствовала себя невыносимо одиноко. Вот бы увидеть лицо Аманды, только входящей в свою комнату. Вот бы встретить их в аэропорту, вместе добираться в такси до дому, вместе входить в этот дом, все переживать воедино с ними, видеть их улыбки, помогать Аманде ощутить себя желанной в тех стенах, куда Рафаэлла двадцать раз заглядывала в течение минувшей недели. Да, почувствовала себя брошенной, и даже слыша Алекса по телефону, терзалась одиночеством. Оно налегало подавляющим бременем, и вспомнился тот вечер, когда плакала ты от подобной одинокости, сидя на ступенях близ дома… тот вечер, когда впервые увидела Алекса… И казалось теперь, что было это сотню лет тому назад.

— Ты что-то совсем притихла. Какие-нибудь неприятности? — Голос его был глубок и зазывен, Рафаэлла, зажмурясь, покачала головой.

— Я просто чуть-чуть задумалась… прости…

— О чем задумалась?

После секундного колебания она ответила:

— О том вечере на ступенях… когда я в первый раз увидела тебя.

Тогда он усмехнулся:

— Не ты первая меня увидела, а я тебя. — А как стали они вспоминать свою первую встречу, Рафаэлла начала нервничать по поводу телефона. А ну как кто-нибудь из слуг проснулся, взял в какой-то момент трубку, нельзя не обеспокоиться, что он мог услышать или подумать.

— Давай поговорим об этом завтра.

Он понял ее:

— Значит, увидимся?

— Я с удовольствием. — В предвидении этого стало тепло на душе, одинокость ненадолго отступила.

— Какое время вас устроит?

Она рассмеялась, ведь теперь, когда все для Аманды сделало, занять себя нечем. То было единственным ее деянием за многие годы.

— Назначайте мне время. Я приду. А не лучше ли будет… — Вдруг в непокое задумалась она об Аманде. Не слишком ли рано знакомиться с девочкой. Как бы ту не отвратила встреча с любовницей Алекса, когда, возможно, Аманда хочет, чтобы любимый дядя был безраздельно с нею.

— Не глупи, Рафаэлла. Кабы мог тебя уговорить, ничего б мне милее не было, чем твой немедленный приход сюда. — Но оба понимали, что время слишком позднее и Аманда утомилась. — Отчего бы тебе не позавтракать у нас? Сможешь появиться так рано?

Рафаэлла заулыбалась:

— Например, в шесть? В четверть шестого? В полпятого?

— Отличная идея. — Он, зажмурясь, расхохотался. Зримо представилось ее лицо. До боли захотелось вновь видеть ее, ощущать, обнимать, и чтоб тела их срослись, словно бы изначально составляли единое. — В сущности, из-за разницы во времени, я наверно подымусь в шесть. Так что планируй свой визит сразу по пробуждении. Предупреждать по телефону не надо. Завтра утром я в контору идти не собираюсь. Хочу удостовериться, что та женщина, которая придет ухаживать за Амандой, подходящая для этого. — С переломами обеих рук девочка практически беспомощна, и он заранее поручил своей секретарше подыскать кого-то, способного совмещать функции экономки и санитарки. Далее он продолжал: — Буду ждать тебя. — Жадно произнес он, подобное переживала и Рафаэлла.

— Приду пораньше. — А потом, не помня своего беспокойства, не прослушивает ли кто телефон, созналась: — Я соскучилась по тебе, Алекс.

— Ой, детка. — Голос был красноречив. — Знала бы ты, как я по тебе соскучился.

Вскорости разговор завершился, но Рафаэлла долго еще сидела у телефона, вся сияя. Глянув на часы, принялась раздеваться. Уже миновала полночь, так что через шесть или семь или восемь часов можно снова увидеться с ним. От одной мысли про это засверкал ее взор и зашлось сердце.

ГЛАВА XVII

Будильник Рафаэлла поставила на полседьмого, а часом позже этого срока тихонько выскользнула из парадной двери. Она успела переговорить с одной из сиделок Джона Генри и объяснить, что собралась к ранней мессе, а потом на долгую прогулку. Вроде бы исчерпывающая мотивировка отсутствия, которое предположительно продлится несколько часов. Во всяком случае, она на то рассчитывала, торопливо шагая по улице в декабрьском тумане, в утреннем холодке, кутаясь в манто, а жемчужно-серый свет омывал все окрест. В два счета добралась она до уютного домика на Вальехо и удовлетворенно отметила, что многие окна в нем уже освещены. Значит, Алекс уже встал, и она, бросив взгляд на большой медный дверной молоток, засомневалась, стучать ли, звонить ли, или же воспользоваться своим ключом. Наконец, она предпочла дать отрывистый звонок, и стояла там, дыша часто и возбужденно, в ожидании, с улыбкой, расцветшей на лице еще прежде того, как он взялся за дверь, и вдруг вот он, такой высокий и влекущий, с улыбкой на губах и блеском в глазах. Без единого слова он быстро втянул ее в дом, затворил дверь, стиснул руками. Так и не успев что-либо произнести, губы его отыскали ее губы и слились с ними, как показалось, очень надолго. Он и дальше не выпустил ее из рук, она впитывала тепло его тела, а он гладил ее по блестящим черным волосам. И поглядывал на нее словно бы в удивлении, будто по-прежнему восхищаясь, что они вообще знакомы.

— Здравствуй, Алекс. — Глаза ее заморгали от радости.

— Здравствуй. — И чуть отступя: — Выглядишь ты прелестно.

— В такую рань — едва ли. — Но это было так. Она словно была пронизана светом. Ее большие глаза сверкали ровно ониксы с бриллиантами, лицо разрумянилось от быстрой ходьбы. На ней была бледно-персиковая шелковая блузка и бежевые брюки, не считая манто из рыси. Из-под брюк виднелись рыжеватые замшевые туфли от Гуччи. — Как Аманда? — Рафаэлла показала взглядом наверх, и Алекс не замедлил улыбнуться.

— Еще спит. — И думал он не об Аманде. В это утро он мог думать только об этой невероятно красивой женщине, что стояла перед ним в прихожей, и не решался выбрать, глядя на нее, как быть: то ли проводить вниз в кухню и угостить кофе, то ли увлечь наверх с куда менее социальными намерениями.

Наблюдая внутреннюю в нем борьбу в поисках решения, она усмехнулась:

— У тебя, Алекс, нынче с утра вид явного злоумышленника. — Слегка раздразненная сама, она сняла тяжелое рысье манто и бросила на перила в начале лестницы.

— Ну уж? — Он изобразил невинность. — С чего бы это.

— И я теряюсь в догадках. Могу я приготовить тебе кофе?

— Я как раз имел в виду заняться этим. — Но выглядел он расстроенным, чем развеселил ее.

— Разве?

— Ничего-ничего… не обращай внимания. — Он повел ее было вниз, но не успели они одолеть первую ступеньку, как он принялся целовать Рафаэллу, сжав в объятиях, и они надолго застряли там. Тут-то и обнаружила их Аманда, спросонок бредущая вниз по лестнице в спальном халате, голубом в цветочек, с ореолом светлых волос вокруг милого юного личика, со слегка рассосавшимися синяками на скулах.

— Ой, — всего-то и было произнесено в удивлении, но Рафаэлла сразу услышала и отпрянула из рук Алекса. Обернулась, немного покраснев, и прочла во взгляде Аманды кучу вопросов. Потом Аманда перевела глаза на Алекса, словно надеясь получить объяснения от него. При этом Рафаэлла подумала, что смотрится совсем как девчонка.