— Порою воспользоваться такой возможностью — роскошь, такая роскошь, которую нельзя себе позволить. Пока нельзя. Не могу я так поступить, и вам известно.

— Ничего не известно. Позволив себе полюбить меня, что вы, по сути, отнимаете у своего мужа? Не все ли ему равно, в его-то положении?

— Не все равно. — Она не отводила глаз под взглядом Алекса, он по-прежнему держал ее за плечи, так стояли они лицом к лицу посреди комнаты. — Будет не все равно, совсем не все равно, если я стану пренебрегать его нуждами, если меня не окажется рядом, чтобы удостовериться, что ухаживают за ним как надобно, если я, связав себя с вами, позабуду о нем. Нечто в этом роде может его погубить. Ему не все равно. Что касается выбора меж жизнью и смертью, не могу я так вот обмануть его.

— Я не собираюсь предлагать это. Никогда. Разве не понятно? Я же говорил, что уважаю ваше к нему отношение, уважаю ваши действия и чувства. Понимаю все это. А настаиваю лишь на том, что есть у вас право на нечто большее, да и у меня тоже. И ничего, что касается вашего мужа, для вас не изменится. Клянусь, Рафаэлла. Всего-то хочу разделить с вами то, чего у нас обоих нет, а может, и не бывало. Насколько способен судить, вы живете в вакууме. И я тоже, в некотором смысле уже порядочное время.

Рафаэлла посмотрела на него, в глазах были боль и решимость.

— Откуда знать, что нам когда-либо выпадет нечто, Алекс? Не исключено, что ваше чувство — иллюзия, сновидение. Меня вы не знаете. И все, что надумали обо мне, просто фантазии.

На сей раз он только мотнул головой и ласково потянулся губами к ее губам. Какое-то мгновение ощущал, как она напряглась, но обнял он ее так быстро и так крепко, что она не успела отпрянуть, а секундой позже уже и не желала того. Прильнула к нему, словно то был последний сберегшийся на земле человек, все тело ее стало дрожать от страсти, прежде неизведанной. А затем, едва дыша, она высвободилась, покачала головой, отвернулась.

— Нет, Алекс. Нет! — обратилась она к нему с пламенем во взоре. — Нет! Не делайте этого! Не соблазняйте тем, чего мне не позволено. Не позволено, сами знаете! — И снова отвернулась, плечи поникли, глаза наполнились слезами. — Пожалуйста, уйдите.

— Рафаэлла…

Она медленно приблизилась к нему, в непокое, глаза были огромными, черты лица обострились. И тут ему показалось, что она внезапно оттаяла под его взглядом. Пламень в очах сник, она смежила веки ненадолго, потом прильнула к нему, обхватила руками, губы ее стали жадно искать его губ.

— О, милая, люблю тебя… люблю… — Его слова были нежны, но настойчивы, она обнимала и целовала его со страстностью, таившейся больше семи лет. И затем, не задумываясь, он откинул розовый атласный купальный халат с ее плеч, склонился, целуя ее тело, а она стояла пред ним, богиня, которой он поклонялся с первой минуты, как увидел ее плачущей на ступенях. О такой женщине он мечтал, в такой нуждался, и не замедлил ее полюбить. Он ласкал, прижимал ее к себе, а Рафаэлла решилась всей душой отдаться ему. Казалось, уже целыми часами они целуются, прикасаются, прижимаются, впиваются друг в друга, пальцами лаская по коже. У нее началась дрожь в ногах, и тогда, прервав ласки, он схватил ее на руки, сбросив на ковер розовый атласный халат, и уложил ее в постель. — Рафаэлла? — Его губы произнесли ее имя вопросительно, и она в согласии кивнула ему с несмелой улыбкою. Он погасил свет, быстро скинул одежду и лег рядом с Рафаэллой.

Снова с жадностью стал касаться ее губами и руками. Она теперь чувствовала себя ровно во сне, будто такого быть не может, будто это нечто нереальное, и с самоотречением, самой ей неведомым, отдала она себя ему, и тело ее вздымалось, билось, извивалось в желании, которое прежде и не снилось. С таким же влечением Алекс вжимался в нее, достигая телом ее глубин, самой души, их руки сплелись, ноги слились в единую плоть, губы накрепко соединились в одном бесконечном поцелуе, пока не истек, не покинул их финальный миг наслаждения, когда они вместе словно пребывали на небесах.

Потом они недвижно лежали бок о бок в мягком свете бра, и Алекс не сводил глаз с женщины, ставшей его любимой. И вдруг подступил страх. Что он сделал, и как теперь поведет себя она? Возненавидит его? И всему конец? Но таким теплом веяло от ее глаз, что было ему ясно, что это не конец, а начало, и под его взглядом она приклонилась к нему, нежно поцеловала в губы и медленно-медленно провела пальцами по его спине. Все его тело словно зазнобило, он вновь поцеловал ее, затем лег на бок, чтобы видеть ее улыбку.

— Я люблю тебя, Рафаэлла. — Сказано это было совсем тихо, только для нее одной, и она тихо кивнула, и веселы были ее глаза. — Люблю, — повторил он, и шире стала ее улыбка.

— Знаю. И я тебя люблю. — Она говорила так же тихо, как и он, и Алекс внезапно привлек ее к себе, крепко обнял, чтобы она никогда не смогла покинуть его. И будто поняв это, она еще теснее прижалась к нему. — Все хорошо, Алекс… ох… все хорошо.

Несколькими минутами позже его руки снова начали ласкать ее.

ГЛАВА IX

— Рафаэлла! — шепнул он, приподнявшись на локте, не уверенный, что она проснулась. Но вот ее ресницы затрепетали под молодым светом утра, и первым делом она увидела Алекса, смотревшего на нее полным любви взором. — Доброе утро, моя милая. — Тут он ее поцеловал, погладил по длинным шелковистым черным волосам, столь похожим на его собственные. Рафаэлла заметила, что при этом он ухмыльнулся, и ответно улыбнулась.

— Над чем это ты посмеиваешься с раннего утра?

— Подумалось: если заведутся у нас дети и будут у них волосы не иссиня-черные, а какие-то другие, то у меня возникнут вопросы к тебе.

— Ко мне? — весело отозвалась она на его кивок.

— А то как же. — Задумчиво посмотрел он на нее, обвел пальцем ее груди и продолжил линию вниз по телу вплоть до того места, откуда ноги начинаются, потом лениво прочертил пальцем обратный путь к ее грудям и вокруг них. Приостановился, спросил: — Ты не хочешь детей, Рафаэлла?

— Сейчас?

— Нет. В принципе. Мне стало любопытно знать, — он поколебался, прежде чем решиться спросить это: — можешь ли ты?

— По-моему, да. — Не хотелось выдавать слабину Джона Генри, поэтому разъяснять она не стала, хоть глядел он на нее весьма пристально.

— Ты не заводила детей, потому что не хотела… или были другие причины?

Он сообразил, что Рафаэлла нечто утаивает.

— Другие причины.

Алекс успокоительно заметил:

— Так я и думал. — Она потянулась к нему, нежно поцеловала в губы. И вдруг села на постели, охваченная ужасом, едва успев глянуть на часы, а теперь на Алекса, прикрыв рот рукою.

— В чем дело?

— Боже… Я ведь опоздала на самолет.

Он усмехнулся без всякого сочувствия:

— Я свой рейс упустил еще вечером. Даже, — еще спокойнее добавил, — до сих пор не забрал у швейцара свои вещи.

Но она его не слышала.

— Как мне быть? Надо позвонить в авиакомпанию… наверняка есть другой… Господи, когда Том явится встречать меня в аэропорту…

Алекс нахмурился, услышав это:

— Кто такой Том?

Настала очередь Рафаэллы усмехнуться:

— Это шофер, глупышка.

— Ну ладно. В общем-то, позвони-ка домой и скажи им, что опоздала на рейс. Просто предупреди, что поспеешь… — он был готов сказать «на следующий», но сразу передумал. — Рафаэлла, а что если… — Не без боязни заговорил он, взяв ее за руку: — Что если нам не возвращаться до завтра, провести уик-энд здесь, вместе? Вполне ведь возможно.

— Нет, невозможно. Меня ждут… Мне нужно…

— Что нужно? Никаких дел у тебя дома нет, сама же объясняла. День-другой ничего не изменит. Потом долго не будет у нас такой свободы. Мы здесь, мы одни, мы вдвоем… Ну, как? До завтрашнего вечера? — Он привлек ее к себе, когда спрашивал, и молил небо, чтоб она согласилась. Однако Рафаэлла опять отстранилась, медленно, неуверенно, с задумчивостью на лице.

— Придется пойти на ложь, Алекс. Если же…

— Если же что-то случится, — оба понимали, что речь идет о Джоне Генри, — ты можешь улететь ближайшим рейсом. Но ничего не случилось, пока ты была здесь вместе со своей матерью. Единственная разница в том, что теперь ты будешь здесь вместе со мной. Прошу тебя. — Говорил он нежно и по-мальчишески, да и ей ничего не хотелось, кроме как быть с ним в Нью-Йорке, но вот ее обязанность… Джон Генри… Вдруг она решила, что надо на сей раз сделать что-то для себя самой. Подняла глаза на Алекса. Согласилась. Вид у нее был испуганный, но возбужденный. Алекс издал крик восторга: — Милая моя, я тебя люблю!

— Ты безумец.

— Оба мы такие. Иду в душ, ты заказываешь завтрак, затем отправляемся гулять. — Неловкость заказывания завтрака на двоих не помешала им, просто Рафаэлла затребовала у горничной целую кучу еды, но на вопрос, на скольких персон, отвечала без промедления: — Накройте на одну. — Сообщила об этом ему, стоящему под душем, и поймала себя на том, что и сейчас смотрит на его тело с вожделением, восхищенно. Такой он высокий, сильный, стройный, прямо статуя юного греческого бога.

— Что вас занимает, мадам? — обратил он на нее свой взгляд. Вода сбегала по лицу.

— Ты. Ты красив, Алекс.

— Теперь ясно, что ты безумная. — На миг он посерьезнел. — Ты позвонила домой? — Она отмахнулась, словно непокорная школьница. Он по-прежнему стоял под душем, и ей захотелось сбегавшую по его телу воду проводить своим языком. Тут не до дома было. Тот словно перестал существовать. Думать она могла лишь об Алексе.

— Почему б это не сделать сразу, малыш? — Она послушно кивнула и ушла из ванной. Села к телефону, чудный облик мужского тела отступил. Вдруг она вновь ощутила себя миссис Джон Генри Филипс. Какую ложь наговорить им? Телефонистка откликнулась очень быстро, сразу дали Сан-Франциско. В следующую секунду Рафаэлла уже слышала голос сиделки, та сообщила, что Джон Генри еще спит, ведь в Сан-Франциско всего семь часов утра и ему пока рано пробуждаться.