Сколько Сталл себя помнил, его мать каждый вечер напивалась до бесчувствия, и к тому времени, когда ему исполнилось семь лет, он уже старался держаться от нее подальше. Целыми днями слонялся он по улицам, воруя и попрошайничая. Как-то холодным зимним днем – в то время Сталлу уже было пятнадцать – он нашел мать мертвой в каком-то глухом переулке. Он постоял, равнодушно глядя на нее, как посмотрел бы на какую-нибудь бродячую кошку или собаку, угодившую под колеса телеги, повернулся и ушел.

Вскоре дела Сталла пошли в гору, и к тому времени, как началась Гражданская война, он уже стал одним из главарей преступного мира Бостона. Но это его едва не погубило. Он был теперь фигурой в городе известной, и его узнавали в лицо. Так что, когда во время ограбления он убил перевозившего деньги курьера, его узнали, и пришлось спасаться бегством.

Федеральная армия показалась Сталлу отличным местом, где можно было спрятаться и переждать, и он не мешкая вступил в ее ряды. Вскоре после этого ему поручили в составе небольшого отряда перевезти сто тысяч долларов золотом из одного расположения воинской части в другое. По роковой случайности на отряд напал патруль конфедератов, и, хотя федеральные войска отразили нападение, командир отряда был убит, а остальные ранены. Поняв, какая удача ему привалила, Сталл прикончил раненых, забрал золото, спрятал его в надежном месте, а командованию доложил, что золото похитили конфедераты.

Когда война закончилась, Сталл вернулся на то место, где закопал золото, забрал его и отправился в Кентукки – начинать новую жизнь, жизнь добропорядочного джентльмена. Однако, несмотря на то что Сталл был теперь человеком богатым и о его криминальном прошлом в Бостоне и Луисвилле никто не знал, местное общество не спешило принимать его в свой круг.

Именно тогда Сталл понял, какую важную роль в жизни штата Кентукки играют лошади. И он купил несколько скаковых лошадей, надеясь, что, если они победят на скачках, он добьется того уважения, которого до сего дня был лишен. Но Сталл так и не понял, что сущность конных состязаний, этого спорта королей, составляет честная борьба. Он был абсолютно уверен, что победа на скачках принесет ему признание, которого он никак не мог добиться. И это стало у него навязчивой идеей. Сталл взял на вооружение девиз: победа любой ценой. Он купил самых хороших лошадей, которых только смог найти, нанял самых лучших жокеев, а если не мог победить в честном поединке, добивался своего обманом и хитростью.

К жокеям своим Сталл относился жестоко, и они редко у него подолгу задерживались, а с лошадьми обращался и того хуже. Он бил их нещадно, считая битье основой дрессировки. Если лошадь проигрывала скачку, он безжалостно расправлялся с ней, вымещая на несчастном животном свою злость. Подобным поведением Сталл нажил себе много врагов, поэтому он решил нанять себе телохранителя. Так у него появился мистер Мерси.

Мистер Мерси внушал страх всем, кому доводилось с ним сталкиваться. Сам Сталл тоже его побаивался, поскольку знал: этот человек способен на все. В отличие от Сталла, который далеко не всегда мог обуздать свои порывы, мистер Мерси был холоден и расчетлив. Он мог убить и глазом не моргнув, что периодически и проделывал. Он никого не любил и никого не ненавидел, никогда не улыбался и никогда не хмурился. Его ничто не радовало и ничто не могло разозлить. И Сталл отлично понимал, что мистер Мерси будет предан ему до тех пор, пока он будет платить ему за эту преданность.

Даже Сталл не знал его фамилии. Когда они познакомились, Сталл попросил его представиться, но телохранитель уклонился от ответа, высказав пожелание, чтобы его звали мистером Мерси, и никак иначе.

Стоило Сталлу подумать о мистере Мерси, как серый человечек тотчас же возник у него за спиной, неслышно материализовавшись из сгущавшихся сумерек.

– Все исполнено, – тихо сказал он.

– Что исполнено? – не понял Сталл.

– То, что вы просили.

Сталл настолько разозлился на Глэдни Хэллорана, что совершенно забыл о том, какое поручение дал мистеру Мерси. Но теперь вспомнил.

– Отлично! Отлично! – воскликнул он, широко улыбаясь и потирая свой и без того багровый шрам. – Хокинс учил меня сегодня, что нужно уметь проигрывать. Что ж, посмотрим завтра после скачек, как он сам это делает.

Глэдни Хэллоран нанял экипаж, чтобы с шиком доставить Ребекку и Хокинса в город. Приехав на Уотерстрит – набережную реки Огайо, он привязал лошадей и помог Ребекке выйти из коляски.

– Вы только посмотрите! – воскликнула она. – Как красиво!

Зрелище и в самом деле было потрясающее. Последние косые лучи заходящего солнца освещали реку, отчего вода в ней казалась золотой. В полумиле вниз по течению Огайо сливалась с более мутной Миссисипи. Однако лучи заходящего солнца окрашивали ее воды в серебристый цвет. В том месте, где обе реки сливались, вода производила впечатление растопленного серебра. В общем, картина была восхитительная, достойная кисти талантливого живописца.

У берега стояли несколько лодок и большой многопалубный белый с синей полосой речной пароход, разительно отличавшийся от остальных судов. На борту его красовалась надпись «Королева Огайо». Солнце уже почти село, начинало темнеть, и иллюминаторы красавца судна сверкали желтыми огнями, а на каждой мачте висели мерцавшие золотистым светом фонари.

– Здесь мы и будем ужинать, – пояснил Глэдни, заметив, что Ребекка смотрит на пароход полным благоговения взглядом.

– Мы будем ужинать па пароходе? – удивилась она.

– Ну да, – ответил Глэдни, в очередной раз улыбнувшись своей асимметричной улыбкой. – Скажите-ка мне: известно ли вам, как великолепно кормят на речных пароходах?

– Конечно, – ответила Ребекка. – Но как мы на него попадем? Мы ведь не пассажиры. Неужели они пускают на борт всех желающих?

– Не всех, малышка, – терпеливо произнес Глэдни. – Но Глэдни Хэллорана и его друзей наверняка пустят. А теперь пошли.

Ребекка с дедом направились следом за Глэдни к трапу парохода, осторожно ступая по булыжникам, которыми была вымощена пристань. Булыжники эти спасали набережную от разрушения, когда река выходила из берегов, что случалось частенько. Глэдни предложил Ребекке руку, но девушка отказалась и тут же об этом пожалела: поскользнувшись на мокром камне, она чуть не упала в реку. Глэдни вовремя успел поддержать ее.

– Я человек негордый. Могу и еще раз предложить свою помощь, – весело хмыкнул он. – Если вы, конечно, не погнушаетесь ее принять.

Ребекка молча взяла его под руку и сразу почувствовала себя более уверенно. Так они и дошли до трапа.

На палубе парохода, у самого трапа, стоял огромный чернокожий детина и сматывал канат. Увидев Глэдни, он от неожиданности выронил канат из рук и, издав восторженный вопль, ухмыльнулся во весь рот.

– Миста Глэдни! Неужели это вы? Вот здорово! Добро пожаловать на борт «Королевы Огайо»! Собрались плыть с нами в Новый Орлеан?

– Привет, Большой Сэм, – сказал так же радостно Глэдни. – Так, значит, капитан Дженкинс тебя еще не продал?

Большой Сэм оглушительно захохотал.

– Миста Глэдни, вы же знаете, рабства больше нет. Никто не может продать Большого Сэма, если он сам этого не захочет.

– Тебя, и когда оно было, никто не смог бы продать, Большой Сэм. А знаешь почему? Потому что за тебя никто и гроша ломаного не даст, слишком уж ты хилый. Такой хилый, что тебя только пальчиком толкни, ты и свалишься. Даже моя старенькая бабушка легко с тобою справится.

Негр снова разразился громовым хохотом. Все еще хохоча, он поднял с палубы железный прут и на глазах изумленной Ребекки принялся сгибать его в кольцо. Во время этой процедуры мощные мускулы на его руках, плечах и шее вздулись и стали похожи на канаты.

– А ваша старенькая бабушка сможет так сделать, миста Глэдни, а? Ну-ка скажите.

– Запросто сможет, причем одной рукой, – ответил Глэдни и глазом не моргнув.

– Веселый вы человек, миста Глэдни, – заметил Большой Сэм. – Люблю я, когда вы приходите к нам на пароход.

– А старый пират Дженкинс на борту? – поинтересовался Глэдни.

– А как же, сэр, где ж ему еще быть? – ответил Большой Сэм и, распрямив прут, ткнул им в сторону кормы. – Я видел его там десять минут назад.

– Мне нужно с ним быстренько переговорить, – сказал Глэдни. – А ты сможешь присмотреть, чтобы, пока я не вернусь, моих друзей никто не обидел?

– Миста Глэдни, если за это время из реки выплывет сам дьявол, я буду защищать ваших друзей как лев, – торжественно пообещал Большой Сэм. – Я никогда не забуду тот день, когда вы спасли мою шкуру.

– Да уж, такую шкуру жалко было не спасти, дружище, – заметил Глэдни и дружески похлопал чернокожего детину по плечу. – Я скоро вернусь, – сказал он Ребекке с Хоком и направился на корму.

Глэдни быстро шел по палубе «Королевы Огайо», слегка касаясь рукой отполированных перил. Меньше года назад взошел он на борт этого парохода, намереваясь проплыть лишь от Сент-Луиса до Нового Орлеана, а по просьбе Дженкинса провел на его борту целых три месяца. Теперь настал черед Дженкинса оказать услугу ему, и Глэдни очень надеялся, что он ее окажет.

Капитан Дженкинс, пожилой мужчина лет семидесяти, был высок и худощав, с длинной, до самой груди, курчавой седой бородой. Сейчас он стоял, облокотившись на перила, и пристально разглядывал что-то.

– Какого черта ты там высматриваешь, кэп? Такие, как ты, вряд ли смогут углядеть что-нибудь путное, это уж как пить дать.

Вздрогнув, Дженкинс порывисто обернулся, и в ту же секунду гнев на его лице сменила улыбка. Взяв руку Глэдни своей длинной мозолистой ладонью, он на удивление крепко пожал ее.

– Брось ты свои ирландские штучки, Глэд, – сказал он. – Здесь тебе не ярмарка, надувать некого.

– Это ты верно заметил, – несколько смущенно проговорил Глэдни уже без всякого ирландского акцента. – Но привычка есть привычка. Когда я работаю на ярмарке, я всегда говорю с ирландским акцентом, а избавиться от него потом ужасно трудно.