Это был мужчина атлетического сложения с хорошо развитыми мощными мышцами. Грудь Глобера была густо покрыта волосами, а его кулаки, когда он крепко сжимал их, были громадными.

Герцог начал снимать с себя камзол.

— Вы не сделаете этого, вы не сможете этого сделать!

Эти слова, сорвавшиеся с губ девушки, казалось, были мольбой. Ее лицо внезапно исказила гримаса ужаса, и когда его светлость взглянул на Аме, на его губах появилась чуть заметная улыбка.

— Вы что же, струсили? — проговорил он. — Мне хотелось, чтобы вы поверили в меня.

Девушка в ту же секунду отреагировала на брошенный в ее адрес упрек, тело выпрямилось, подбородок чуть приподнялся.

— Ну разумеется, — проговорила она. — Конечно же, вы, ваша светлость, сделаете с ним все, что только захотите. Как я могу сомневаться в этом?

— Теперь победа будет за мной, — заявил герцог.

Она рассмеялась, слезы блеснули в глазах.

— Просто я бестолковая и глупая, не правда ли? Могла подумать, что человек, вроде Германа Глобера, может победить вас, монсеньор. Но… но… он может изувечить вас.

— Я, со своей стороны, приготовил для него кое-что похуже, — ответил герцог.

Он повесил камзол и жилет на руку девушке, а затем снял через голову рубашку из тончайшего батиста, которая была надета на голое тело. Сорочка была отделана ценными кружевами, и, когда он махнул ею в воздухе, в первых лучах солнца ослепительно блеснули бриллиантовые пуговицы, которыми застегивался воротник.

Герцог Мелинкортский не был таким рослым и не выглядел столь эффектно, как Герман Глобер, но в его теле чувствовалась прочность стальных мышц, а ширина плеч и мускулатура рук вызывали тихий восхищенный ропот одобрения у наблюдавших за ним цыган.

Зрители образовали вокруг противников нечто вроде круга, потом вперед выступил предводитель и подал сигнал о том, что схватка началась.

Как и предчувствовал герцог, Герман Глобер оказался весьма искусным бойцом. Издавая громкие вопли и крики, он наскакивал на своего противника и наносил чудовищной силы боковые удары левым кулаком, который, коснись он скулы герцога, наверняка сбил бы того с ног и оставил бездыханным на земле. Однако герцог Мелинкортский прошел обучение у превосходных мастеров.

Он начал изучать технику кулачного боя, когда был еще сравнительно маленьким. Как-то раз его отец вышел во двор особняка, Себастьян дрался с молодым конюхом, который был гораздо крупнее его самого — тот посмеялся над молодым герцогом, когда он свалился с лошади.

Старый герцог дождался конца их драки, а когда она закончилась, положил руку на плечо своему сыну.

— Ты победил Скорее всего благодаря счастливой случайности, а не в соответствии со здравым смыслом, — проговорил он спокойно. — Твоя техника никуда не годится, а работаешь ногами ты просто не правильно.

Я обязательно прослежу, чтобы у тебя был достойный учитель, который обучит тебя всем премудростям этого боя. Но перед тем, как я приглашу к тебе учителя, ты обязательно должен обещать мне одну вещь.

— Что именно, отец? — спросил молодой Себастьян, с большим трудом выговаривая слова, так как губы у него были разбиты, а нос сильно кровоточил.

— Ты обязательно должен обещать мне, — проговорил старый герцог, — что всегда будешь драться только с теми, кто либо равен по силе и умению, либо превосходит тебя. Я не хочу, чтобы в будущем ты дрался с кем бы то ни было только ради самой драки, и тебе не нужны дешевые победы только ради того, чтобы почувствовать себя победителем.

Себастьян навсегда запомнил наставление старого герцога, а на следующей неделе в Мелин приехал боксер, один из наиболее известных в стране, для того чтобы учить его искусству кулачного боя.

Когда Себастьян повзрослел, стал испытывать истинное наслаждение от схваток. Сначала в Итоне, потом в Оксфорде он добился большой известности и был одним из первых, зачисленных в списки членов боксерского клуба Джексона на Бонд-стрит. Но все это происходило давно — минуло уже около десяти лет со дня последнего кулачного боя герцога Мелинкортского. И теперь ему казалось, что он стал слишком старым для этого вида спорта. Его светлость считал, что в жизни много других развлечений, чтобы тратить время на тренировочные бои.

Пока герцог хладнокровно уклонялся от метких ударов немца, он надеялся только на то, что с возрастом его мышцы не потеряли былую силу и он сможет оказать достойное сопротивление в этом состязании. Его светлость понимал, что по крайней мере в одном он превосходил своего соперника, хотя Герман Глобер по весу имел явное преимущество перед ним: герцог был хладнокровен и сдержан. А между тем любой человек, теряющий контроль над собой, совершенно неуместен на ринге; поэтому герцогу Мелинкортскому требовалось обязательно и как можно быстрее сделать всего одну вещь: он непременно должен заставить немца потерять контроль над собой.

Поэтому его светлость призвал на помощь все умение, которое когда-то учителя настойчиво пытались передать ему. Он нырял и уклонялся, внезапно останавливался и так же внезапно ускорял движения, все время работая ногами, он был очень легок, как будто у него выросли крылья, уходил то вправо, то влево, где Герман Глобер никак не мог достать своими огромными кулаками.

Герцог делал ложные выпады и тут же увертывался от ударов немца, и все время, пока он таким образом играл со своим противником, его светлость мог чувствовать, что легкие его работают превосходно и дышит он ровно. В конце концов оказалось, что он не в такой уж плохой форме. Герцог Мелинкортский не особенно старался поразить Германа Глобера на этой первой стадии их поединка. А немец вышел на ринг, готовясь к быстрой победе, и надеялся выиграть эту схватку одним мощным ударом.

Герцог всеми способами старался уклониться от его тяжелых кулаков. Но в то же время он понимал, что было бы роковой ошибкой позволить наблюдавшим за схваткой цыганам подумать, что он уклоняется из-за страха перед противником. Поэтому если он будет сохранять слишком большую дистанцию между собой и Глобером, то потеряет их симпатию, в результате чего зрители могут стать на сторону фокусника. Существенным было и то, что герцог Мелинкортский должен будет добиваться этой поддержки, которая вселяет силу и дух, от толпы, наблюдающей за поединком. Дело в том, что оба соперника могут оказаться равными друг другу по силе и умению, и тем не менее толпа будет на стороне одного из участвующих в схватке, и почти всегда именно он и побеждает.

Герман Глобер попытался нанести еще один сильнейший удар в лицо герцога, но тот сумел вовремя увернуться, и огромный кулак немца пришелся мимо уха. Но мгновением позже, когда его светлость занял прежнее положение, Глобер тут же обхватил его огромными ручищами, соперники крепко сцепились, обхватив друг друга.

Глубоко вздохнув, герцог вырвался и ускользнул от опасности, в то время как ободренный успехом немец последовал за ним, мыча от восторга, совершенно уверенный в своей победе — глаза его были прищурены, толстые губы растянулись в злобной ухмылке.

Внезапно переходя в наступление, герцог Мелинкортский блокировал удар левой, увернулся от бокового правой, после чего нанес сильнейшие удары сначала правой, потом левой немцу по корпусу и тут же отскочил в сторону.

Удивившись и в то же время разозлившись, Глобер выругался, после чего пришел в бешенство, пропустив сильный удар левой прямо в голову и едва увернувшись от короткого удара снизу. Теперь фокусник уже с большим трудом противостоял герцогу, и, чувствуя растущую опасность, Глобер стал дожидаться возможности для использования одного из своих смертельных ударов головой, коленом или локтем.

Но герцог Мелинкортский, разгадав его намерения, сумел избежать этих ловушек и, уклонившись еще от одного удара, продолжал кружить вокруг своего противника, ожидая, пока тот раскроется. Немец нанес еще один удар, но попал герцогу в плечо, а тот приготовился, в свою очередь, нанести быстрый ответный удар Глоберу в голову. И как только это ему удалось, один из цыган что-то сказал, после чего все остальные громко захохотали. Услышав их смех, Герман Глобер пришел в неописуемую ярость. Он начал вопить что есть мочи, кричать, что еще никогда прежде никем не был побежден и что в этот раз он также не собирается проигрывать.

С яростью и неистовством, которые могли бы напугать большинство других бойцов и определенно обеспечить победу над ними, немец налетел на своего противника. Герцог увертывался и отбивал его удары, но не поддавался напору. А потом Глобер допустил главную роковую ошибку.

Он снова и снова посылал проклятия в адрес его светлости и, пока ругался, ослабил защиту и приоткрылся буквально на одну секунду. Сейчас это было не похоже на то, что случалось во многих поединках в прошлом, тогда Глоберу не противостоял соперник, способный хорошо просчитать эффект каждого удара. Тогда немец побеждал, потому что был силен, а в том случае, если ситуация внезапно обострялась, Глобер мошенничал. Сейчас же у фокусника не было ни малейшего шанса использовать какую-либо из своих уловок.

Герцог Мелинкортский провел мощный удар правой и угодил точно рассчитанным ударом в челюсть Герману Глоберу. На какое-то мгновение показалось, что тот замер. Затем в движение пришла левая рука герцога, и немец отлетел на другую сторону импровизированного ринга, грохнувшись на землю.

В течение нескольких секунд собравшиеся зрители хранили гробовое молчание. Казалось, все подались вперед и, затаив дыхание, следили, не сможет ли Герман Глобер подняться на ноги. Тот тихо застонал и перевернулся на спину: он был повержен — чистый и убедительный конец состоявшегося боя.

Потом в адрес герцога посыпались поздравления, со всех сторон раздавались радостные возгласы, но его светлость не реагировал на них, направляясь к девушке.

Подойдя к ней, заметил, что глаза у Аме плотно закрыты, а губы беззвучно что-то шепчут. Но даже не слыша, как он подошел, девушка почувствовала рядом с собой присутствие его светлости, после того как он взял свою рубашку из ее рук, Аме открыла глаза и пристально посмотрела на герцога.