В жилах господина де Шартре текла королевская кровь, он принадлежал к ветви, такой же древней, как и та, к которой принадлежал Людовик XVI. Обладая огромным состоянием, властью и честолюбием, он без малейшего колебания встал во главе оппозиции в парламенте, и это было вполне естественно, так как со временем надеялся стать лидером всех недовольных, противостоявших трону.

Но, будучи по натуре распутником, мотом и игроком, господин де Шартре ни за что в жизни не стал бы желать или добиваться той власти, которой он сейчас обладал, все было направлено против единственного человека — королевы.

Они были врагами, и хотя все остальные, кто выступал против французского правительства, кто был против династии Бурбонов, а также и те, кто выступал за свержение теперешнего режима, собрались под крылом герцога де Шартре, у самого герцога счеты были только с Марией-Антуанеттой, и только на нее была направлена его ненависть.

Он был невероятно тщеславным, королева унизила его, когда помешала герцогу занять пост главнокомандующего флота Франции. И практически с этого момента Пале-Рояль превратился в революционный центр, в котором господин де Шартре тепло встречал своих союзников.

Там собирались либералы и конституционалисты, вольтерьянцы, масоны, а кроме того, все те, кто сомневался, обиженные аристократы, безработные адвокаты, демагоги всех мастей и изгнанные из газет журналисты.

А поскольку клич к военным открытым действиям брошен еще не был, то он тайно хранился в сердцах тех, кто посетил Пале-Рояль, и звучал примерно так: «Против короля, но прежде всего и всегда — против королевы».

В прошлый свой визит в Париж герцог Мелинкортский не был вовлечен в дела и бурную деятельность герцога де Шартре, но этот человек вызывал у него крайнюю неприязнь. Было в нем нечто претенциозное и неприятное, и хотя де Шартре — это не вызывало ни малейшего сомнения — был очень популярен в народе, он оставался хитрым и не внушающим доверия человеком, дружить с которым, мягко говоря, было нежелательно.

Филипп де Шартре приветствовал сейчас герцога Мелинкортского так радушно, что лицам несведущим могло показаться, что в прошлом их взаимоотношения были близкими.

Потягивая маленькими глотками вино из бокала, Себастьян Мелинкорт все время помнил об Аме, которая стояла немного позади него и старалась из осторожности держаться в тени, хотя в такой близости от герцога вряд ли кто мог не заметить ее присутствия. Однако герцог де Шартре бросил на девушку лишь мимолетный взгляд, а его приятели не сочли возможным заметить присутствие пажа.

Гости весело смеялись и болтали друг с другом. Дамы в пышных платьях, сверкая драгоценностями, своим присутствием украшали вечер и благоухали так же, как и цветы, заполнявшие гостиную, зал и коридор. Разговоры не смолкали ни на минуту.

Герцог Мелинкортский с решительным видом поставил бокал на соседний столик.

— Все было превосходно, благодарю вас за оказанный прием, — проговорил он. — Но прошу извинить меня, я покидаю вас. Дела заставляют меня прибыть в Париж еще до наступления вечера.

В гостиной внезапно воцарилось молчание, как будто все присутствующие осознали важность того, что было сказано. Казалось, что все происходит на сцене, когда второстепенные актеры отходят на задний план в ожидании появления основного персонажа.

Герцог де Шартре рассмеялся:

— Дорогой мой, это совершенно невозможно в данное время; мы надеялись, что будем наслаждаться вашим обществом по крайней мере несколько дней, а может быть, даже целую неделю. Уйти для вас сейчас значит нарушить все мои планы, развлечения, о которых я позаботился к вашему приезду.

— Я искренне сожалею, но вынужден отказаться от вашего гостеприимства, — начал было объяснять герцог Мелинкортский, когда властным движением руки Филипп де Шартре, казалось, буквально отмел все его слова.

— Здесь не может быть никаких оправданий; все уже подготовлено. Пять или шесть дней, герцог, а потом вы сможете без помех продолжить свою поездку.

Герцог Мелинкортский понял, что за вежливыми убедительными словами на самом деле таится угроза. На какое-то мгновение взгляды двух мужчин встретились.

Выражение лица герцога Филиппа казалось дружелюбным, но за льстивой улыбкой скрывалась неприкрытая злоба.

Теперь герцог Мелинкортский понял то, о чем сначала только догадывался с того момента, как его карета была перехвачена на дороге, — он попал в плен; и в данное мгновение он безуспешно пытался угадать причины своего пленения. И тут одна из дам подняла свой бокал и. провозгласила тост с кокетливой улыбкой:

— За герцога Мелинкортского. Париж, конечно, многое потеряет, зато выиграем мы.

В ту же секунду ситуация в целом стала совершенно ясна для герцога, как будто Филипп де Шартре все подробно объяснил, это был еще один шаг герцога де Шартре с целью унизить королеву. Совершенно очевидно, что один из знатнейших вельмож Англии, герцог Мелинкортский, после своего прибытия в Париж в первую очередь обязан был нанести визит королевской чете в Версале. Скорее всего, Хьюго Уолтхем успел сообщить о предполагаемом визите британскому послу; затем об этом сообщат Людовику и Марии-Антуанетте, и совершенно очевидно, что к приезду в столицу герцогу будет немедленно послано приглашение посетить королевский двор. То, что он задерживается с приездом в Париж и гостит у самого злейшего врага королевы, не может не вызвать опасения и даже испуга в Версале. Герцог Мелинкортский понимал, что, хотя официально он прибыл во Францию без каких-либо полномочий, а только как частное лицо и искатель развлечений, он тем не менее был представителем своей страны, а титул и положение, которое он занимал в обществе, делали его важной персоной и обеспечивали высокое положение при французском дворе.

Именно поэтому та ситуация, в которую он попал путем обмана, была для него недопустимой. И все-таки, что же можно было предпринять в создавшемся положении? Конечно, совсем не случайно у ворот в замок Шартре стояла стража, а вооруженный эскорт доставил его карету сюда, все это было частью необъявленной, но хорошо ощущаемой угрозы, которая была облечена в подчеркнутое радушие и гостеприимство герцога де Шартре. И герцог Мелинкортский понимал, что в данном положении ему не оставалось ничего другого, как, выражая удовольствие, принять это приглашение, чтобы не позволить тем, кто настроил себя против него, почувствовать его досаду и раздражение.

— Вы обязательно должны позволить мне показать вам мой сад с балкона, — проговорил Филипп де Шартре. — В этом году у нас такие необыкновенные розы, каких мы не видели уже много лет; а кроме того, в соответствии с моими указаниями были реконструированы здания возле озера, которое от этого очень выиграло и, по моему мнению, стало шедевром здешних окрестностей.

Говоря это, Филипп де Шартре направился на балкон, на который можно было пройти прямо через длинные окна в гостиной. За ним последовали все остальные.

— Искренне сожалею, дорогой мой, что ваши слуги отстали, — продолжал герцог де Шартре. — Но к вашим услугам мой человек. Он генуэзец. И можете поверить мне на слово, во всей Франции вы не сыщете человека, который так же ловко завязывал бы галстук, как он. Этот парень к тому же придумал особый состав для волос, который, при желании, вы можете попробовать.

— Я тронут вашей добротой, — ответил ему герцог Мелинкортский.

Хозяин замка, казалось, не заметил сарказма в его голосе.

Теперь все присутствующие любовались садом; дамы, жеманно улыбаясь, с кокетливым видом держались рядом с герцогом Мелинкортским, который чувствовал, что больше не в силах переносить откровенную фальшь хозяина и его гостей. В это время герцог де Шартре воскликнул:

— Ну, настало время завтракать! Уверен, Мелинкорт, что вам хотелось бы привести себя в порядок.

Герцог Мелинкортский и Аме, которая следовала за ним по пятам словно тень, поднялись по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Та половина замка, где они оказались, по-видимому, располагалась в более старой его части, чем комнаты, только что покинутые ими. стены здесь были гораздо толще, а окошки казались крошечными. Как только герцог Мелинкортский вошел в отведенную для него спальню, он сразу понял, что выбор Филиппа де Шартре был далеко не случаен — окна выходили на озеро, и, следовательно, бежать этим путем было невозможно, Лакей, который показывал им дорогу, осведомившись, не нужно ли им чего, поклонился и вышел, оставив их одних. Прежде чем Аме успела вымолвить хотя бы слово, герцог Мелинкортский приложил палец к губам и на какое-то мгновение прислушался к звукам, доносившимся из-за двери, чтобы убедиться в том, что снаружи не смогут подслушать их разговор.

— Говорите как можно тише, — сказал он девушке, — и только по-английски.

— Что все это значит? — спросила Аме. — Сейчас же скажите мне. Почему мы здесь и кто те люди?

Не говоря ни слова, герцог Мелинкортский сел на одно из обитых бархатом кресел с высокой спинкой, которые стояли по обе стороны от камина.

— Очень умно придумано, — наконец проговорил он, — и проделано так, что я никогда не догадался бы.

— Объяснитесь же, ради бога, монсеньор, — в нетерпении взмолилась Аме.

— В одном я могу заверить вас совершенно определенно, — проговорил герцог. — Все, что происходит сейчас, никак не связано с вами лично.

— Тогда почему нас привезли в этот замок? — поинтересовалась Аме.

— Для того, чтобы как можно больше досадить королеве, — ответил герцог.

Поскольку девушка, услышав такой ответ, пришла в полнейшее замешательство, герцог Мелинкортский объяснил ей причины, по которым Филипп де Шартре в столь навязчивой форме принудил их воспользоваться его гостеприимством.

— Общеизвестно, что герцог является злейшим врагом вашей королевы, — говорил герцог Мелинкортский. — Насколько я могу судить, за последние годы в отношении к ней в стране произошли значительные перемены. Когда-то народ относился к ней восторженно, и, где бы королева ни появлялась, везде ее встречали бурные приветствия. Еще совсем недавно можно было бы сказать, что буквально все парижане любят ее. Однако в настоящее время все очень изменилось.