— Элспет, ты знаешь, его разум закрыт для меня. Но это все-таки он, я уверена… Тот, кого возвещало мне предсказание!

Элспет удивленно уставилась на нее, прижав к горлу сухую руку.

— Предсказание… Ах, дитя мое, тебе было всего восемь лет, когда Рина напророчила тебе это. Она была просто сумасшедшей цыганкой, кочевавшей с табором по Италии! Кто знает, можно ли верить этому предсказанию?

— Но я верю! — Джина глубоко вздохнула. — Я не могу не верить! Я так долго искала своего защитника, и вот он явился!

Элспет застонала.

— Да нет же, Джина, он всего лишь бродяга-рыцарь! Он не может быть тем, кого ты ищешь. Ты ведь сказала, что его разум закрыт для тебя. Значит, это не он. Мы еще найдем того, кто обещан. Возможно, когда мы доберемся до моей деревни…

— Это он. Говорю тебе — он! Я уверена в этом. Не спрашивай, откуда я знаю, — я просто чувствую это… Подумай, ведь в пророчестве говорилось о могучем рыцаре, который наполовину лев, наполовину орел.

— Но почему ты уверена, что это он? — Элспет заломила руки. — Ведь твой дар не дает тебе возможности предсказывать будущее…

— Ты не видела его герб, а я разглядела. — Глаза Джины вспыхнули, и она потрясла головой, отгоняя от себя сомнения. — Он носит знак грифона на щите и на плаще. А грифон — это и есть такое существо: наполовину лев, наполовину орел, которое с самого детства является мне во сне. Это он, я знаю! Я не могу ошибаться…

— У него на щите изображение грифона? Но, возможно, это просто знак сюзерена, которому он служит, а не его собственный герб.

— Может быть, но это и неважно. Раз он носит этот знак, значит, это он. Я чувствую, Элспет!

— Ах, пресвятая Мария! — Голос женщины дрогнул. — А что, если ты ошибаешься? Ты же знаешь: твой дар не может спасти тебя от беды.

— Да. Мне это известно. Слишком хорошо. Бывало, что мой дар становился для меня проклятьем, но иногда он помогал мне узнать те истины, которые другим людям были недоступны. Так и сейчас: ведь я не могу уловить мысли рыцаря, которого мы встретили сегодня. А это значит, что он слишком силен, чтобы я могла проникнуть за сверкающую стену света вокруг него, слишком могуч для моего дара. Он — единственный, кто может помочь нам! И я хочу попросить ею об этом, Элспет…

— Боже милостивый! Ты пугаешь меня, дитя. Неужто ты совсем утратила осторожность? — Элспет горестно скрестила руки на своей впалой груди. — Разве можно иметь дело с бродячими рыцарями? Они злые люди, они способны на все! Если уж пророчеству суждено исполниться, это случится само собой. Не ходи к нему, умоляю!

— Но этот рыцарь — совсем другой. — Джина поискала слова, чтобы получше объяснить Элспет. — Не смейся, но когда я смотрю на него, я вижу в нем грифона: человека, который соединяет в себе силу льва и зоркую отвагу орла. Я чувствую, что он и есть тот самый рыцарь, о котором говорила цыганка!

Элспет промолчала, но Джина хорошо знала ее характер и понимала, что спор на этом еще не закончился. По правде говоря, у нее и у самой были сомнения. А что, если Элспет и в самом деле права? Что, если она слишком полагается на свои предчувствия? Но пусть даже так. Все равно это лучше, чем провести свою жизнь в глухой английской деревушке, так далеко от всего, что она любила. Джина согласилась на мольбы Элспет в минуту отчаяния и слабости, и вот теперь они были вблизи той деревни, где родилась Элспет, в конце своего долгого путешествия по всей Европе.

Годы странствий — от блестящих дворцов до жгучих песков пустынь, от мрачных горных вершин к прекрасным плодородным долинам, от морских побережий к дремучим лесам — эти годы подходили к концу. Не все они были чудесными. Бывали и страшные времена, когда их жизнь висела на волоске, когда один только неверный шаг означал для них гибель. Но Джина делала все, чтобы выжить. Она умела действовать на чувства людей, умела, если надо, надевать маску. Она предсказывала будущее на сельских ярмарках, гадала девушкам об их суженых, она скакала на неоседланных лошадях и вызывала восхищение у знатных синьоров — что особенно опасно для юной девушки, — и однажды ей даже пришлось бежать из замка среди ночи. Что и говорить, она бурно провела последние тринадцать лет своей жизни…

Так неужели теперь она должна отказаться от всех своих замыслов?! Неужели должна обречь себя на прозябание?

— Помни, — тихо проговорила Элспет, подойдя и вставая перед огнем, — помни, что ты принцесса! Люди часто делаются алчными и высокомерными в своей жажде власти. Не доверяй никому слишком быстро, дитя мое.

Джина печально скривила губы.

— Принцесса без трона и владений, преследуемая и гонимая! У меня есть деньги, но их недостаточно, чтобы купить себе войско; в моих жилах течет королевская кровь, но нет никакого титула… И все-таки вовсе не обязательно напоминать мне о том, кто я. Вернее — кем я была когда-то… Об этом невозможно забыть.

Ее прежняя жизнь кончилась, внезапно оборванная появлением жестоких убийц Аль-Хамина, которые напали на ее отца и захватили власть в стране. Ее мать, англичанка, славившаяся своей мудростью и красотой, была тоже безжалостно убита. Черные дни, черные воспоминания… Тот наследственный дар, что переходил в их роду от матери к дочери, не смог спасти Эльфреду от смерти. Он только позволил ей укрыть свою дочь и служанку в безопасном месте — но она поплатилась жизнью, чтобы спасти их. Это была прощальная жертва, которую Эльфреда принесла ради любви к своему ребенку. Нет, Джина не позволит, чтобы та жертва пропала напрасно! Не позволит, чтобы убийцы ее родителей ушли от расплаты! И она должна вернуть то, что принадлежит ей по праву. Аль-Хамину не удалось истребить всех наследников Бен-Аль-Фаруха: ведь она еще жива, — она, последняя из них. Но если враги узнают об этом, она тоже умрет.

Поднявшись от огня, Джина сняла свою накидку и отложила в сторону. Царственно-пурпурная с одной стороны и зеленая с другой, эта одежда была изменчива, как она сама, и подходила к любому ее настроению. Пошарив в дорожной сумке у стены, Джина нашла то, что искала. А вернувшись к огню, нацарапала несколько слов на обломке сандалового дерева и положила его в медную курильницу.

— Зачем ты это делаешь? — нахмурившись, спросила Элспет.

Джина подняла взгляд и ответила не сразу.

— Только чтобы проверить предсказание, — наконец сказала она. — Мне нужен еще один знак в доказательство того, что я не ошибаюсь.

Она зажгла сандаловое дерево горящей веточкой из костра, и благоухающий виток дыма поднялся из курильницы. Запрокинув голову, Джина закрыла глаза. Она молилась о мире и покое, которых столько лет была лишена, о том, чтобы ее страна перестала страдать от набегов завоевателей. «Пророчество сбудется! — заклинала она. — Обязательно должно сбыться!» Думая об этом, она смотрела неподвижным взглядом на медную курильницу.

Когда Джина открыла глаза, сандаловое дерево превратилось в золу. И постепенно перед ее мысленным взором возникла родная земля — солнечная и теплая, лежащая в мире и покое. Джина стояла на балконе отцовского дворца, и рядом с ней был рыцарь, которому удалось отвоевать эту страну ради нее.

Глава ВТОРАЯ

Туман поднимался над лесным прудом, колеблясь мягкими серыми клоками в безветренном утреннем холодке. Поеживаясь от холода, Рон уперся одним коленом в усыпанный опавшими листьями влажный берег и захватил пригоршню воды, чтобы напиться. Вода смягчила пересохшее горло и потекла вниз по голой груди. Он пригладил мокрой рукой волосы и встал.

Здесь, около этого маленького пруда, было тихо. Рон был один: никто из его людей не отважился углубиться в лес, хотя все они тщательно скрывали свой страх. Рон еще раз подивился, что это были те же самые люди, которые не боялись боевого клича неверных, не страшились врагов, вооруженных до зубов и метавших в них «греческий огонь». Но — хорошие воины и стойкие солдаты — они делались безмозглыми ослами перед лицом необъяснимого. И его любимый соратник, Брайен, весь опутанный суевериями, был самым худшим из них.

Сам Рональд давно перерос эти страхи, давно понял, что в мире, полном жестоких реальностей, нет места для воображаемых тревог. В двадцать лет он был посвящен в рыцари, а в двадцать девять уже стал закаленным в сражениях воином. Рон участвовал в нескольких войнах и походах, в том числе и в самом последнем, именуемом Крестовым, который был предпринят с целью обратить неверных в христианство и отвоевать у них гроб Господень.

Однако короля Ричарда мало интересовало обращение неверных: он предпочитал действовать не проповедями, а мечом. Но таков уж был Ричард. Самый отважный и одновременно самый безжалостный человек, которого Рон когда-либо встречал!

Впрочем, нельзя сказать, что Ричарду вовсе не было свойственно сострадание. Когда в Иерусалим дошло известие о безвременной кончине отца, Ричард настоял, чтобы он прервал свой поход и вернулся домой в Уэльс. Правда, это проявление доброты было не совсем бескорыстно: король надеялся, что Рон удержит для Англии земли Марчера, которые отец оставил ему. А также — что было еще важнее для вечно нуждающегося в деньгах Ричарда — предоставит в его распоряжение доставшиеся ему в наследство денежные сундуки. Крестовые походы были очень дороги, и денег всегда не хватало. Вот поэтому Рональд был спешно отослан домой с наилучшими пожеланиями Ричарда, до сих пор звучащими у него в ушах.

Но, увы, Рон находился в Англии уже месяц, а только сейчас смог наконец направиться в Уэльс. Сразу же по высадке в Дувре он получил письмо от принца Джона, брата короля, с приказом срочно явиться, не исполнить который он не мог.

После томительного двухнедельного ожидания приема у принца Джона ему наконец была дана аудиенция. Игнорируя просьбу нового владельца замка Гленлайон о разрешении немедленно отправиться к себе в Уэльс, Джон успокоил его тем, что, мол, управляющий прекрасно присмотрит за замком, — после чего послал с незначительным поручением совсем в другом направлении.