– Это они! Они возвращаются! – закричала она, совершенно позабыв, что находится в святой обители.

Вихрем промчавшись мимо ошеломленной матери Мари-Беатрис и оттолкнув сестру-привратницу, она выскочила за монастырские стены и побежала по переулку к городским воротам, подобрав обеими руками юбки, чтобы не мешали. Сара неотступно следовала за ней.

Катрин подоспела к сторожевой башне как раз в тот момент, когда Ла Ир проезжал под поднятой решеткой. Она стремительно бросилась к нему, едва не угодив под копыта скакуна.

– Ну что? Нашли вы его?

Капитан, выругавшись, поднял коня на дыбы, и ему удалось не задеть Катрин. Лицо его под забралом каски было смертельно усталым, и, казалось, каждая складка кожи пропиталась пылью.

– Нет, – резко бросил он, – Арно нет с нами. – Но, увидев, что Катрин, бледная как смерть, зашаталась, устыдился своей грубости и, спрыгнув с коня, успел подхватить ее, прежде чем она без чувств рухнула на землю. – Ну, будет! Сколько же можно падать мне в объятия? Я не нашел его, зато точно знаю, что он жив. Уже немало, верно? Полно, успокойтесь; не объясняться же нам перед хамами?

Арно жив! Это слово привело Катрин в чувство быстрее, чем сделала бы пара пощечин. Глядя на Ла Ира глазами, в которых вновь заблистала надежда, она покорно последовала за ним. Сзади тянулся эскадрон усталых грязных солдат.

Войдя под почерневшие своды во двор дома тамплиеров, Ла Ир приказал своим людям спешиться, и Катрин только теперь увидела, что они привезли с собой пленного.

Когда эскадрон двигался плотными рядами, его не было видно, хотя роста он был гигантского. По светлым, почти рыжим волосам в нем можно было угадать одного из тех нормандцев, в которых сохранилась мощь древних викингов, их предков. Руки его были связаны толстой веревкой – сильные грубые руки, покрытые золотистыми курчавыми волосами. Было видно, что этими руками он мог с одинаковой легкостью сокрушать черепа своих врагов и исполнять работу, требующую ловкости и умения. Драная полотняная рубаха едва прикрывала грудь и плечи, могучие, словно у медведя. Лицо кирпично-красного цвета было не слишком выразительным, но взгляд светло-серых глаз под густыми клочковатыми бровями напоминал прозрачный источник, укрывшийся в зарослях кустарника.

Пленник, казалось, не осознавал, в каком критическом положении очутился. Он спокойно и добродушно разглядывал двор и окруживших его людей, но, когда взгляд его упал на Катрин, в нем внезапно вспыхнуло пламя.

– Кто это? – спросила она Ла Ира, смотря вслед пленнику, которого солдаты, подталкивая в спину, уводили в дом.

– Откуда я знаю? – ответил капитан, пожав плечами. – Мы нашли его в погребе вашей знаменитой фермы. Валялся на полу, как бесчувственное бревно, а рядом был пустой бочонок из-под вина. Какой-нибудь мародер из англичан! С тех пор как мы вернулись в Нормандию, им стало не так вольготно обирать крестьян, так что каждый выкручивается как может.

Пленный, обернувшись, ответил таким мощным басом, что сами стены, казалось, задрожали.

– Никакой я не англичанин, я добрый нормандец и верный подданный нашего короля Карла.

– Хм! – проворчал Ла Ир. – Говоришь по-нашему, это хорошо. Как тебя зовут?

– Готье! Готье-дровосек, а еще прозывают Готье-Злосчастье.

– Отчего же?

Дровосек расхохотался:

– Оттого, что лучше не встречаться со мной в лесу, когда в руке у меня добрый топор. Вы меня врасплох застали, а так я один стою десятерых, мессир капитан, говорю без хвастовства!

– Ну, рассказывай. Что ты делал в этом доме? Кто тебя оглушил?

– Сам я себя и оглушил! Вы же меня еще не допрашивали. А теперь я скажу, что знаю… потому что вы капитан короля. Я думал, вы из наемников, потому и остерегался.

Ла Ир пожал плечами, с трудом сдержав улыбку. Приходилось и наемником бывать, когда война брала передышку. В конце концов, он был создан для этого ремесла! Но тайные мысли Ла Ира нисколько не заботили Катрин. Изнывая от нетерпения, она сама стала расспрашивать пленного.

– Что вы делали в этом доме? Вы знаете, что там произошло?

– Да, – мрачно ответил Готье. И, бросив на Катрин взгляд, в котором опять сверкнуло пламя, начал рассказывать: – В этом доме жили Маглуар и Гийомет. Я их двоюродный брат. Заходил к ним, когда в лесу становилось уж слишком голодно. У этих несчастных была добрая душа, и никому они не отказывали в куске хлеба. Я был у них, еще спал, когда утром пришел какой-то человек. Одет он был бедно, но все равно выглядел как знатный господин… Это сразу чувствуется. Он дал Гийомет золотую монету и спросил, не найдется ли у нее немного молока. Этот английский золотой показался Гийомет странным, она стала выспрашивать, но путник ничего не пожелал объяснять. Сказал только, что нездешний, работал в Руане и пробирается к своим родным. Было видно, что он не лжет, и Гийомет предпочла поверить, хотя что-то в нем настораживало. Слишком уж он гордо держался для такого бедняка. Да и золотую монету в наше время нечасто увидишь. Гийомет уже собиралась пойти в хлев подоить корову, как вошли те… гнусные твари, звери, живодеры! За разговором никто не заметил, как они подкрались к дому.

Ла Ир, схватив пленника за рубаху, стал с бешенством трясти его.

– Кто такие? Ты их знаешь?

Однако могучему капитану, несмотря на всю силу, трудно было бы справиться с великаном. Даже со связанными руками Готье высвободился с легкостью, едва заметно поведя плечами.

– Еще бы мне их не знать! Я видел их штандарт. Это были люди Ришара Венабля, английского живодера, стервятника, зверя в сто крат худшего, чем сам Сатана, его повелитель. Логово свое он устроил в пещерах Ориваля и в развалинах замка Роберта-Дьявола. Тяжкое это было зрелище… Бедная Гийомет! Бедный Маглуар!

– А ты, стало быть, не шелохнулся, когда над ними измывались?

– Как бы не так, – проворчал дровосек, и глаза его зажглись недобрым огнем, – нечего меня оскорблять попусту! Венабль недосчитался четверых, и это моих рук дело. Но они навалились на меня вдесятером, оглушили, связали… и тогда я притворился мертвым. Все равно я уже ничего не мог поделать. У меня это хорошо получается… Вам не понять, что мне пришлось пережить. Меня скрутили так, что искры сыпались из глаз, голова гудела от ударов, однако я все видел… и все слышал. Это было хуже всего! Тот, с золотой монетой, тоже потрудился на славу: схватил деревянную скамью и молотил ею бандитов. В конце концов они схватили и его, бросили связанного рядом со мной, но он-то в самом деле был без сознания, а на лбу у него была шишка, что на глазах из лиловой становилась черной. Можно сказать, ему повезло… Он не слышал, как они кричат, как корчатся в муках… Милая моя Гийомет! Бедный Маглуар! Мне казалось, я сойду с ума, и я возблагодарил Господа, когда они умолкли, потому что понял, что мучения их кончились. Они умерли.

Он запнулся и передернул плечами, словно пытаясь обтереть холодный пот, струившийся по лицу. Не говоря ни слова, Катрин подошла к нему и краешком вуали обмахнула ему лоб и щеки. Он посмотрел на нее с выражением бесконечной благодарности.

– Спасибо, прекрасная дама!

– Прошу вас, – прервала его Катрин, отступая назад, – продолжайте! Что они сделали с мессиром де Монсальви… с тем, кого вы назвали «человек с золотой монетой»?

– А! Я так и знал, что это знатный сеньор! – с торжеством воскликнул Готье. – И Венабль это сразу понял. Когда… когда все кончилось, он приказал своим людям забрать его в надежде получить выкуп.

– А что же тебя-то оставили? – насмешливо спросил Ла Ир. – За такого молодца, как ты, дали бы целое состояние.

– Я же сказал, они сочли меня мертвым. Перед уходом они разбросали по полу солому и подожгли ее, думая, что дом сгорит целиком, но я, как только они убрались, пережег веревки и потушил огонь. А потом… потом я бежал оттуда.

– Бежали? – удивленно промолвила Катрин. – Но почему?

Он снова повернулся к ней, и в глазах его стояли слезы.

– Поймите же, госпожа! Ведь я любил их… и смотреть на все это было выше моих сил. Я побежал куда глаза глядят, закрыв ладонями уши, потому что все время слышал их предсмертные крики. Сам не знаю, как добрался до своего леса, забился в кусты и весь день просидел там, плача и дрожа. Но потом мне стало стыдно… Я вернулся, чтобы похоронить их по-человечески. Несчастные мученики! Они по праву должны были упокоиться в освященной земле. Я завернул их в покрывало и, когда стемнело, понес в деревню, похоронил в ограде церкви.

– …А потом вернулся, чтобы посмотреть, не оставили ли тебе что-нибудь головорезы Венабля, – саркастически добавил Ла Ир.

Готье-Злосчастье стремительно повернулся к нему, от ярости лицо его стало почти фиолетовым.

– Капитану короля можно было бы и не объяснять таких вещей! Да, вернулся, потому что знал, где Маглуар прячет бочонок с вином. Я хотел напиться, понимаете вы или нет? Напиться до полусмерти, чтобы не слышать больше криков Гийомет… вот так я и оглушил себя, лежал, как бесчувственное бревно, когда вы явились в дом!

Воцарилось молчание. Ла Ир, сцепив руки за спиной, расхаживал взад и вперед по комнате, и половицы трещали под железными подошвами его сапог. Катрин же внимательно разглядывала необычного дровосека, к которому ее влекло чувство необъяснимой симпатии. Может быть, оно возникло оттого, что Готье рассказал ей об Арно? Внезапно Ла Ир остановился прямо перед пленником.

– Ты уверен, что рассказал все… и что рассказал правду? Твоя история кажется мне весьма подозрительной. Пожалуй, стоит допросить тебя под пыткой.

Великан пожал мощными плечами и рассмеялся Ла Иру в лицо.

– Если вам так хочется, можете позабавиться, мессир. Только знайте: не родился еще такой палач, который сумеет вытянуть из Готье-дровосека что-нибудь, кроме правды!

Ла Ир был из тех, кого задевать не стоило. Побагровев, капитан зловеще произнес:

– Подлый мужлан, посмотрим, как ты будешь смеяться, болтаясь на веревке. Эй, повесить его!