Жак Буше вздохнул, с грустью и беспокойством глядя на Катрин.

– Он кузен Ла Тремуйля, который полностью подчинил себе нашего сира короля. Говорят, Жиль де Рец весьма предан своему родственнику.

– Жиль де Рец прежде всего капитан короля, а уж затем кузен Ла Тремуйля, – упрямо возразила Катрин. – И у меня нет выбора, если я хочу встретиться с мессиром де Монсальви.

Жак и его жена поняли, что Катрин не остановить: ничто не помешает ей отправиться в замок этого подозрительного анжуйца. Они перестали настаивать, но перед расставанием, целуя Катрин, Матильда сунула ей золотой образок с изображением своей святой заступницы и крохотный эмалевый ковчежец, в котором хранилась косточка святого Иакова.

Принимая эти дары, Катрин едва сдержала улыбку, ибо они напомнили ей парижский Двор Чудес. Она словно бы вновь увидела перед собой лачугу Барнабе, длинноносого Кокийара, высокого и костлявого, с тонкими гибкими пальцами, на которых плясали блики костра. Сколько раз наблюдала она, как эти ловкие пальцы засовывают крохотные косточки в ковчежцы, ничем не отличающиеся от этого! И в ушах ее звучал насмешливый голос Машфера, короля воров:

– Прибыльная у тебя работенка. Этот святой Иаков превзошел размерами слона великого императора Карла…

Возможно, и этот ковчежец вышел из рук Барнабе, и тогда святость его была весьма сомнительна, но Катрин он все равно был дорог, как мостик, связывающий ее с прошлым. Словно дружеская рука протянулась к ней из могильной тьмы, через пропасть навсегда ушедших лет… Сжав в ладонях позолоченную реликвию, она обняла Матильду со слезами на глазах.

Вот о чем думала Катрин, приближаясь к суровому, величественному замку. Рукой, затянутой в замшевую перчатку, она нащупала на груди маленький ковчежец и сжала его, словно моля тень Барнабе вдохнуть в нее мужество. Но в тот момент, когда она направила мула под своды арки, ведущей к подъемному мосту, оттуда появилось несколько вооруженных пиками солдат. От их тяжелых кожаных сапог вздымалась пыль, концы пик волочились по земле. Древками они подталкивали в спину человека в лохмотьях, со связанными руками, который покорно тащился впереди, щурясь под косыми лучами заходящего солнца. Замыкал шествие судейский в черном балахоне: на поясе у него висела чернильница, а в руках он держал пергаментный свиток, скрепленный красной печатью. Было все еще очень жарко, и судейский обливался потом в своем тяжелом суконном одеянии.

Солдаты повели связанного человека вдоль пруда, и вскоре вся группа исчезла за деревьями, низко склонившимися над водой. Догадавшись, что пленника ведут на казнь, обе женщины одновременно перекрестились. Катрин дрожала всем телом: встретившись взглядом с осужденным, она прочла в нем такой страх и такую муку, какие бывают только в глазах умирающего животного.

– Ни одного монаха, – пробормотала Сара, – некому будет утешить несчастного в его последний час. Боюсь, мы попали в пристанище нечестивцев.

Катрин еще крепче сжала ковчежец, ощущая непреодолимое искушение повернуть назад. Может быть, лучше будет остановиться на постоялом дворе или даже попроситься в крестьянский дом? И уже там поджидать возвращения Жиля де Реца? Но она тут же отвергла эту мысль. В замок могут прийти известия от Арно, а она об этом ничего не узнает, оставаясь в деревне. Возможно, Арно не поедет в Анжу и просто назначит ей место встречи. Наконец, Жиля де Реца пока не было в замке, а бояться его деда, немощного старика, было стыдно.

Как раз в это мгновение над их головами затрубил рог и раздался грубый голос часового:

– Что вам нужно, чужестранцы, и зачем пришли вы к этому замку?

Не дав Катрин времени для ответа, Готье приподнялся на стременах, сложил ладони рупором и зычно возгласил:

– Благороднейшая, могущественная госпожа Катрин де Бразен прибыла по приглашению монсеньора де Реца и просит открыть ей ворота замка. Предупреди своего господина. Пошевеливайся, приятель! Мы не привыкли долго ждать.

Катрин с трудом сдержала улыбку, слыша, какими титулами наградил ее Готье. Наименование было традиционным, но от ее былого могущества остались только воспоминания. Сара же не сводила с великана изумленного взгляда. Этот нормандец не переставал удивлять цыганку. Откуда взял он этот высокомерный тон, эти манеры, каких не постыдился бы и настоящий герольд? Однако надменность Готье принесла свои плоды. Железный шлем часового скрылся за бойницей высокой башни, прикрытой остроконечной крышей. Пока солдат летел во всю прыть исполнять приказание, трое путников въехали через арку на постоянный мост, который круто обрывался посреди пруда с зеленоватой водой, заросшей кувшинками и камышом. Прямо перед ними возвышалась громада подъемного моста, притянутого на цепях к почерневшим стенам, – его неохватные дубовые брусья были стянуты огромными железными скобами. Стены были настолько высоки, что кружилась голова. Узкие бойницы на самом верху казались совсем крохотными и почти исчезали в тени нависающих над ними галерей. Длинные темные выбоины в стенах говорили о том, что замку приходилось отражать свирепые штурмы. Шантосе походил на старого воина, сроднившегося со своими железными доспехами, которого ничто не заставит отступить или склонить голову: они даже умирают стоя, находя опору в гордости и в сознании своей неуязвимости.

На сторожевой башне запела труба. Солнце уже скрылось за горизонтом, небо постепенно зеленело, и по нему с хриплым карканьем носились вороны. Медленно и торжественно, с ужасающим скрежетом подъемный мост начал опускаться…

Катрин была поражена невероятной роскошью главной залы Шантосе, хотя удивить ее было трудно, ибо она привыкла к великолепному убранству дворцов Брюгге и Дижона, к богатству и изяществу королевской резиденции в Бурже или в замке Мен-сюр-Ивр, где король Карл любил принимать своих гостей. Здесь все сверкало от блеска массивных золотых блюд, усыпанных драгоценными камнями, резных серебряных кубков, статуэток из слоновой кости; меж двух табуретов, затянутых синим бархатом, стояла изумительная шахматная доска из зеленого хрусталя, инкрустированного золотом; что же до кресла сеньора, то оно было задрапировано тканью, почти сплошь расшитой золотой нитью, и сияло подобно епископскому облачению при свете бесчисленного множества длинных свечей красного воска.

Впрочем, в ослепительном блеске этой сине-красно-золотой залы было что-то хвастливо-напускное. Она напомнила Катрин безумные костюмы толстого Жоржа де Ла Тремуйля, который считал себя одетым, только нацепив золотые украшения весом в несколько килограммов. В этой вызывающе роскошной зале совершенно затерялись хозяева замка: лишь приглядевшись, Катрин различила фигуры старого сеньора в черном одеянии и молодой женщины в светло-сером платье. Между тем старик, встав с кресла, уже шел навстречу гостье.

– Добро пожаловать в наш замок, благородная госпожа! Я Жан де Краон и распоряжаюсь здесь в отсутствие моего внука Жиля де Реца. Его посланник уже несколько дней назад известил нас о вашем прибытии. Мы беспокоились за вас.

– Путь был нелегким, и я потеряла много времени. Благодарю вас, мессир, за вашу заботу.

Произнося эти слова, она глядела на молодую женщину, к которой повернулся сир де Краон.

– Позвольте представить вам мою внучку. Ее, как и вас, зовут Катрин. Она супруга Жиля, из благородного дома Туаров.

Обе женщины, церемонно поклонившись, внимательно изучали друг друга из-под скромно приспущенных век. Госпоже де Рец на вид было около двадцати шести лет; ее можно было бы назвать красивой, если бы не тени под темными глазами, в которых застыло испуганное выражение, словно у лани, затравленной охотниками. Она была высокого роста, стройная, но ее портили худоба и бледность. Цвет лица напоминал пастельные тона старинных миниатюр, подернутых дымкой времени. Небольшая голова с белокурыми косами, уложенными над ушами, была посажена на длинную изящную шею. Во всех ее движениях чувствовалась прирожденная аристократка, и Катрин вспомнила свою сестру Лоизу, бенедиктинку из монастыря в Таре, в Бургундии. Лоиза была похожа на эту молодую женщину, но никогда в ней не было такой покорности, такой печали и такой тревоги, которая весьма походила на страх. Рядом с этим хрупким созданием Катрин вдруг почувствовала себя сильной и решительной, хотя Катрин де Рец была выше и крупнее. Ей захотелось ободрить, взять под свою защиту эту грустную и чем-то испуганную женщину.

Мягкий голос молодой хозяйки замка прервал ее размышления. Увидев, что Катрин де Рец улыбается, она в свою очередь улыбнулась. Она сделала это от чистого сердца, ибо жена Жиля де Реца вызывала у нее симпатию – не то что этот старик, который, прищурясь, наблюдал за ними. Его внешность соответствовала зловещей репутации: больше всего он походил на хищную птицу. Высокий, прямой, ссохшийся, как мертвое дерево… На худом лице, помимо пронзительного взгляда черных глаз, выделялся большой горбатый нос, как бы заслонявший собой все остальное. Его тонкие бритые губы кривились в саркастической усмешке, взгляд глубоко посаженных глаз словно бы прятался под седыми кустистыми бровями. Катрин не нужно было вспоминать предостерегающие слова брата Тома и Матильды, чтобы понять: с таким человеком, как Жан де Краон, следует быть начеку.

Между тем госпожа де Рец, заметив усталый вид гостьи, предложила проводить ее в отведенную ей комнату.

– Верно, дочка, верно, – сказал Жан де Краон одобрительно и, повернувшись к Катрин, добавил: – Моя жена на охоте. Мне остается только завидовать, потому что нога у меня не гнется.

Перед тем как уйти к себе, Катрин задала вопрос, который давно обжигал ей губы:

– Вы знаете, что я придворная дама королевы Иоланды. Монсеньор Жиль уверял, что королева будет в Шантосе. Она уже покинула замок?

Ей показалось, что Катрин де Рец покраснела и отвела в смущении глаза, однако старый сеньор ответил без колебаний:

– Королева уехала несколько дней назад. Она вела здесь переговоры с герцогом Бретанским, которые завершились более чем успешно, так что теперь мадам Иоланда готовит свадебные торжества в Амбуазе для бракосочетания своей младшей дочери и наследника герцогства Бретанского.