Когда выберется (выпрыгнет, выпорхнет) из-под одеяла и встанет под горячий, потом холодный, потом снова горячий душ, все это останется в прошлом.

Слезы выступили на глазах у Анжелы. Она всхлипнула, уткнулась в подушку. Он и не подозревает, что скоро ему нужно будет придумывать не причину своей задержки, а что-то более серьезное. Что? Этого она не знала. И знать не хотела. Догадывалась, большие люди затеяли большие игры; ей до них нет никакого дела. Спасибочки!

То, что она сделала, уже опасно для жизни. А сделала она дрянное дело — предала Бориса…

А он ничего не понял. Когда она наконец выпустила из влажных ладоней возмужавшего птенца, присел на край кровати, посмотрел изумленными глазами, только и смог вымолвить: «Ты сегодня бесподобна, лапуля…» Конечно, бесподобна, потому что чувствовала свою вину. А он сам? Еще больше, чем она. И злость, и обида смешались в ее сердце. И недоумение. Действительно ленивый! Сорок лет человеку, а главное для него, как бы жена чего не заподозрила. В такое-то время, когда люди власть делят, когда готовы глотки друг другу перегрызть!

И все же отвратительно было на душе.

Заскрежетал, а показалось, загромыхал, ключ в замочной скважине двери. Анжела перевернулась на спину, смахнула слезы и торопливо натянула одеяло до подбородка.

В комнату вошел невысокий парень лет тридцати. Его почти квадратную голову украшал короткий русый «ежик», во взгляде небольших серых глаз легко читалось красноречивое предупреждение: вякнешь — убью! Вряд ли именно это он хотел сказать Анжеле; скорее всего родился с таким взглядом и умрет с ним. Тут уж ничего не поделаешь.

Это был хозяин ресторана и казино «Кавказ» Василий Левицкий, больше известный под кличкой Лебеда.

— Как дела? — осведомился он, вразвалку подходя к кровати. — Дала… стране угля, мелкого, но много?

— Зачем ты меня впутываешь в свои игры? — жалобно проскулила Анжела, ощущая себя голой и жалкой под жестким взглядом. Одеяло как бы исчезло.

— Ну, ты даешь, детка, — хмыкнул Лебеда. — Какой-то шакал трахает мою телку, а я смотреть должен?

— Он не шакал, — робко возразила Анжела. — Хороший человек, а я не твоя телка, между прочим.

— А чья же? Ну, прикинь, детка, кто ты тут без меня? Все контролирую здесь я. И защищаю тебя, между прочим, тоже я. Короче, не скули, я же на многое не претендую. Хочешь балдеть с ним — не возражаю. А сегодня — это дело. За него нам обещают агромаднейшие перспективы в очень даже замечательном городе Москве. Грех отказываться.

Анжела промолчала. Что можно сказать, если дело вовсе не в том, чья она, а в том, кто она без Лебеды?

Он резко откинул одеяло, с минуту задумчиво разглядывал ее обнаженное тело, лениво ковырнул грязным пальцем там, где совсем недавно ласково блуждали пальцы и губы Бориса, вытер палец об одеяло, одобрительно кивнул:

— Классно постаралась, детка. Сегодня можешь не ходить на работу и завтра тоже. Свои бабки ты заработала честно.

Лебеда подошел к журнальному столику, бросил рядом с бокалами пачку пятидесятитысячных купюр.

— Два «лимона», как и обещал. Видишь, свое слово держу. А ты не забудь язык держать на привязи. Дело серьезное, сболтнешь лишнее — голову оторвут. Я сам это и сделаю.

Девушку бил озноб, но натянуть одеяло без разрешения не осмеливалась. Лебеда взял в руки бутылку, взболтал шампанское и, прикрыв горлышко большим пальцем, направил пенистую струю на Анжелу.

— Ой, не надо, пожалуйста! — заверещала она.

— Все, что надо, сказала? Про его жену? — Лебеда допил оставшееся в бутылке вино.

— Да.

— Нормалек, — вытер ладонью губы, швырнул пустую бутылку на ковер.

Потом осторожно вытащил прилепленные под журнальным столиком и за спинкой кровати «жучки», достал из-под кровати магнитофон, перемотал пленку, включил. «…Ты сегодня бесподобна, лапуля», — послышался удивленный и ласковый голос Бориса. Анжела стиснула зубы, едва сдерживая подступившие к горлу рыдания.

— Кончай дергаться, — цыкнул Лебеда. — И укройся, не трави душу. Все классно! Большой человек будет доволен. И я доволен. Скоро мы прищучим эту сучку, мэршу! И ты довольна, заработала приличные бабки, купи себе новый прикид.

Анжела натянула одеяло до подбородка и молча кивнула. Лебеда внимательно посмотрел на нее, сказал, как бы сам себе: — Трахнуть тебя, что ли?

— Я потная и грязная… — жалобно протянула Анжела.

— Самый смак! — ухмыльнулся Лебеда. Но, заметив гримасу отвращения на ее лице, снисходительно махнул рукой. Сегодня он был добрым. — Когда подмоешься, скажешь. Я не спешу с этим делом. Потом даже интереснее будет — без суеты, без спешки. Ты свое дело сделала, отдыхай, детка. Я отваливаю.

— А если он в милицию заявит? Придут ко мне, станут расспрашивать?

— Заявит, что трахал стриптизерку из казино втихаря от жены? Ну, пусть попробует. Ты про «жучки» не знаешь и вообще ни о чем понятия не имеешь. Это — на самый крайний случай. Кто-то забрался в квартиру, установил аппаратуру. Кто, зачем — сплошной мрак для тебя. Но такого случая не будет.

— Или сам захочет отомстить мне? Вы же ему покажете запись, он догадается, кто его подставил.

— Поезжай на мою дачу, посиди там денька три-четыре, к тому времени все будет ясно.

— На дачу? В такую холодрыгу?..

— Тогда так, — жестко решил Лебеда, похоже, ему надоело нытье Анжелы. — Накупи жратвы на пару дней и никуда из квартиры ни ногой. На телефонные звонки не отвечай. Нет тебя, и все дела. Телек смотри, только тихо. Завтра или послезавтра я сам приду, скажу, что делать. Отдыхай, детка.

Он принес из прихожей свой «дипломат», сунул в него аппаратуру, щелкнул замками и помахал Анжеле:

— Бай-бай, детка! Помни, что я тебе сказал.

Когда захлопнулась дверь и Анжела осталась одна в квартире, сдерживать слезы уже не было сил. Бледная, жалкая, с искривленными губами и ужасом в глазах, она совсем не походила на Анжелу, какой была полчаса назад. Рыдания душили ее, протяжный, хриплый стон рвался из горла, разрушая уют спальни, разрушая жизнь в этой квартире: прошлое отрезано напрочь, будущее — непроглядная тьма…

6

Непривычно тихо было в кабинете. И пусто. Агеева вдруг почувствовала себя совершенно одинокой в этом огромном, безжалостном мире. Усмехнулась, подумала: про жестокость мира говорят, как правило, те, кто ничего об этом не знает. А он и вправду жесток. Это не патетика, не красивые слова, а просто-напросто констатация факта. Жесток потому, что развивается по своим, неведомым человеку законам, бесстрастно перемалывая все, что стоит на его пути. А стоит чаще всего красивое, доброе, талантливое… Люди не перестают сокрушаться: какой был человек, ему бы жить да жить, творить, радовать человечество, а он исчез. Несправедливо, неестественно?

Естественно. Потому, что мир жесток и совершенно равнодушен к человеку.

Что движет этим миром, кто управляет им — неизвестно, что бы там ни говорили все, кто когда-либо пытался говорить на эту тему. Логика действий могущественных сил неподвластна разуму человека, поэтому и нельзя ничего предугадать. Вот она, Валерия Агеева, мэр города — сегодня самый популярный и уважаемый человек в Прикубанске, а завтра может случиться что-то из ряда вон выходящее, и люди, которые нынче восторгаются ею, будут плеваться при одном упоминании ее имени. Что это будет: клевета, провокация, подлог или гнусное предательство — неведомо, но с тех пор, как стала мэром, она знает, что такое может произойти в любой день.

Привыкла уже…

Да, есть у нее враги, у всех они есть. Да, плетутся вокруг ее кабинета интриги, идет тайная борьба за власть, за лучшие позиции к моменту старта очередных выборов. А где этого нет? Дело совсем в другом. В том, что мир жесток и непредсказуем.

С этим она давно смирилась. Но вот одиночество… К нему разве можно привыкнуть? Так хочется, чтобы рядом был сильный, добрый, нежный друг… Особенно теперь, когда Борис каждое ее слово о работе, о выборах воспринимает с нескрываемым раздражением.

Агеева вздохнула, невесело усмехнулась: когда наваливается свинцовая усталость, в ней просыпается философ, вернее, выпускница философского факультета. Могла бы рассказывать студентам о Фоме Аквинском и Шопенгауэре, но вместо этого должна заниматься… Что там еще осталось на сегодня?

Она придвинула блокнот с рабочими записями и планом сегодняшних мероприятий, в которых ей нужно было участвовать. Совещание с руководителями частных банков, компаний и директорами государственных предприятий по поводу предстоящих новогодних праздников. Все будут скулить, что денег на подарки детям и ветеранам, на елки и иллюминацию нет, придется поднажать. Встреча с адвокатами по вопросу о новом здании для городской коллегии — пусть берут какую-нибудь развалюху и ремонтируют, люди богатые, у нее лишних зданий нет. Встреча с южнокорейскими бизнесменами, облюбовавшими «Импульс» для выгодного сотрудничества. Стригунов напоет об ограничении по первой очереди, придется улыбаться и выкручиваться. Бизнесменов нельзя отпугивать. Однако долги энергетикам такие, что впору город без тепла и света оставлять… А вечером в кинотеатре «Родина» какой-то певец. Имя забыла, песен его не слышала, но нужно будет поприветствовать от имени горожан…

И еще не решен вопрос с видеокассетой. Куда он сгинул, этот Осетров? Заблудился, что ли?!

Она закрыла блокнот, швырнула его в сторону. Толстая книжица в переплете врезалась в хрустальный стакан с карандашами, опрокинула его на пол. Агеева вскочила с кресла, всплеснула руками: красивый стакан, подарок американских журналистов, раскололся напополам. Такая досада! Когда она, сидя на корточках, собирала карандаши и авторучки, ожил селектор.

— Валерия Петровна, к вам Павел Иванович Осетров, — послышался голос Марины.