— Неправда!

— Правда. — Лера помолчала, спокойно глядя в злые, непримиримые глаза Маши, махнула рукой и добавила: — Хорошо. Слушай.

— Не желаю я слушать вас, отвратительная женщина!

— Слушай! Может быть, поймешь. Я Андрея провожала в армию. Шестнадцать лет назад. Но мой покойный отец был категорически против нашей любви. Мои письма перехватывались, его — тоже. Потом ему сказали, что я выхожу замуж, отец позвонил в часть, где Андрей служил, а мне сообщил, что у него есть в армии девушка. Меня вынудили сделать аборт…

— Аборт… — прошептала Маша, изумленная неслыханными откровениями «железной леди», как называли Агееву друзья, или «железной бабы», как именовали завистники.

— Да, — жестко сказала Лера. — Из-за этого у меня нет детей. Я не могла простить ему измены. Он — мне. Но, как бы там ни было, только один мужчина волновал меня. Андрей. И только одна женщина нравилась ему. Я. Шестнадцать лет нужно было ненавидеть друг друга, чтобы наконец оказаться вместе. Вот и ответ на все, подчеркиваю, абсолютно на все твои вопросы.

— Я и подумать не могла… — пробормотала Маша. — Он всегда… так отзывался о вас…

— Если бы меня спрашивали, я бы отзывалась о нем еще хуже. Обо мне все говорят, ему было проще. Я свою боль носила в себе.

— Но ваш муж, Борис Васильевич…

— Его тайны я не стану тебе рассказывать, о них и так уже много людей знает. Скажу лишь, что его заставили наложить на себя руки. Кто, я пока не знаю. Ты удовлетворена?

Маша долго молчала, опустив голову. Лера не торопила ее. Она вдруг почувствовала облегчение, выплеснув свою боль.

— Простите, Валерия Петровна… — с трудом заставила себя сказать Маша.

— Надеюсь, тебя минет чаша сия, — сказала Лера. — Я имею в виду страшные шестнадцать лет, которые выпали на мою долю. Теперь твоя очередь рассказывать. Где Андрей?

— На свалке. Я отнесла ему продукты… Там живет какой-то жуткий тип… Барон. Андрей скрывается у него… А когда ему можно будет вернуться в город?

— Я думаю об этом. Спасибо тебе, Маша, и, пожалуйста, никому, даже отцу не говори о том, что слышала. И об Андрее. Я рассказала тебе потому, что нам незачем быть врагами. Но вокруг достаточно людей, которые могут использовать эти сведения во зло мне. И Андрею.

— Обещаю вам, никому и слова не скажу, — прошептала Маша.

Она все еще не могла поверить в то, что рассказала ей Агеева.


— Что нового, Гена? — привстала Валерия Петровна навстречу Бугаеву. — Ты контактируешь с Чупровым?

— Есть новости, но странные, — сказал Бугаев. — Чупров не подпускает меня к материалам следствия, но мои друзья сообщили о результатах анализа отпечатков пальцев на пистолете, который нашли на месте преступления. Знаете, кому они принадлежат?

— Кому?

— Борису Васильевичу.

— Как это?.. Он же погиб раньше…

— Причем на рукоятке и спусковом крючке — смазанные, а вот на стволе — четкие. Понимаете, о чем я?

— Нет.

— Это пистолет, который он держит в руке на фотографии. Отсюда и отпечатки. Медики обнаружили наличие обширной гематомы на черепе Бориса Васильевича. Моя версия такова: его оглушили, сунули в руку пистолет и устроили все это представление, которое запечатлено на фотографии. А потом из этого пистолета застрелили Стригунова, хотели подставить Бориса Васильевича, чтобы надавить на вас. Но он разрушил их планы — застрелился раньше, чем был убит Стригунов.

Лера покачала головой, недобро сощурившись. Вспомнила предложение Вашурина. Так вот какие козыри он прячет в рукаве! Но как же разоблачить этого негодяя?

— Кто это мог сделать?

— Организовать или исполнить? Организовать мог Вашурин, но доказать это невозможно, пока не возьмем исполнителя. Я раньше думал, что идея-фикс Чупрова насчет журналиста — чушь, но теперь… не знаю, не знаю. Кто-то из невидимых помощников Вашурина вполне мог выйти на него и вложить в руку пистолет. Истомин был зол на Стригунова, мотив преступления понятен.

— Нет, Гена, это ошибка. Истомин не виноват.

— Откуда вы знаете, Валерия Петровна?

— В момент убийства он встречался с любимой женщиной на квартире своего приятеля Кости Богаченко, неподалеку от места преступления. А расставаясь с ней, побежал узнать, что там стряслось, он ведь редактор отдела городской жизни нашего телевидения.

— Вы уверены в этом? — удивился Бугаев.

— Да. Я говорила и с ним, и с женщиной. Поэтому и позвала тебя. Ему нужно помочь.

— Но тогда пусть Чупров поговорит с женщиной, убедится, что у Истомина есть алиби, и оставит его в покое.

— Это деликатный вопрос, Гена. Женщина не может подтвердить его алиби официально. Она замужем.

— Ну дела! — Гена усмехнулся, сосредоточенно почесывая затылок. — И что теперь делать? Как поможем ему, если не знаем, где он сейчас? Может, хлопнули его. Виноват, не виноват — это всем выгодно. И заказчикам, даже если исполнитель кто-то другой, и Чупрову.

— Он жив, и я знаю, где находится сейчас.

— Ну вы даете, Валерия Петровна! А мы тогда зачем? Я за Лебедой гоняюсь всю ночь и весь день сегодня — уходит, гад. А мог бы многое рассказать о своей дружбе с Вашуриным.

— Лебеда?

— В Москву засобирался, гаденыш, ресторан свой продал втихаря. На чью-то поддержку рассчитывал. Вот я и хочу поспрашивать его.

— Хорошо, о нем поговорим позже. А сейчас… Ты можешь привезти Истомина… скажем ко мне домой. А когда возьмешь Лебеду, примемся за Вашурина.

— К вам?

— Ну да. Я прошу тебя, Гена. — Лера устало улыбнулась. — Он действительно не причастен к убийству Стригунова. Мы обязаны помочь ему. В моей квартире никто не станет его искать. Ты можешь это сделать?

— Ради вас, Валерия Петровна, все, что угодно. Где он?

— Ты должен сделать это сам.

— Понял.

— На свалке живет странный человек, Барон…

— Знаю. Днем там уже были люди Чупрова, никого не нашли… А в общем, если Барон захочет, он десяток человек спрячет — не найдут. Значит, взять его — и к вам.

— Но чтобы никто не видел. Я буду ждать тебя дома.

— Через час будем! — по-военному отрапортовал Бугаев.

48

Чупров знал ее. Приходилось бывать в ресторане и казино, видеть сеанс стриптиза в исполнении этой девчонки. Хорошо у нее получалось, порхала, как бабочка, сбрасывая с себя невесомые тряпочки…

Больше не будет порхать. Никогда.

Трудно было смотреть на бледное, искаженное болью лицо, на провал белой простыни там, где должна быть левая нога.

А ведь как-то предупреждал ее: смотри, Анжелка, эти твои танцы могут плохо кончиться. Только смеялась в ответ: я бы, конечно, пошла работать на завод, но ведь там зарплату, бывает, по два месяца не платят. А здесь — регулярно.

Все они, красивые женщины, как бабочки — огонь прямо-таки притягивает их, будто магнит иголку. И обжигает крылья.

Эта здорово обожглась. Кому нужна одноногая девчонка, да еще и продырявленная вся?

Но что толку говорить теперь об этом! Она и сама все понимает, на самую грязную, низкооплачиваемую работу согласна, если б можно было вернуть ампутированную ногу.

Уже не вернешь.

— Все будет нормально, Анжелка, выкарабкалась ты, — сказал Чупров. — Давай поговорим, помоги нам найти негодяев, которые стреляли в тебя.

— Я ничего не знаю… — слабым голосом сказала Анжела.

— Чего не знаешь, не говори. Ты с Лебедой была?

— Да…

— А зачем согласилась шантажировать Агеева? Он что, плохо с тобой обращался? Издевался?

— Нет… Боря был очень хороший… — Слезы покатились из тусклых глаз девушки. — Они убили его.

— Он сам застрелился, — поправил ее Чупров.

— Нет. Убили. Если б не они, Боря не застрелился б…

— Кто они, Анжела?

— Лебеда…

— А еще кто?

— Не знаю…

— Зачем Лебеда это сделал? Он угрожал тебе?

— Да… Если б я отказалась, он бы искалечил меня… Он обещал, что просто кого-то попугает — и все… Говорил про большого босса, который скоро опять будет в Москве, и поможет ему открыть там казино. Если бы я знала…

— Фамилию этого босса?

— Нет… что все так получится… А фамилию не знаю, ничего больше не знаю…

Чупров записал в блокноте: «Вашурин?»

— Тебе знаком человек по фамилии Истомин? Видела его вместе с Лебедой?

— Истомин? — Анжела закрыла глаза. Капельки пота выступили на лбу. — Кажется, видела… по телевизору. А с Лебедой — нет…

Никаких выходов на этого Истомина! Лебеда… Бугаев ищет его, но пока безрезультатно. Без этих двоих к Вашурину не подступиться.

— Кто фотографировал, когда ты изображала убитую? Кто еще был в твоей квартире?

— Одного звали Сивухой, он фотографировал, а другой — Сурок. Они оглушили Борю, намазали меня сиропом… ему вложили пистолет… сперва дулом в руку, потом правильно…

Чупров вспомнил: на рукоятке и спусковом крючке пистолета, найденного на месте убийства, были смазанные отпечатки пальцев, а на стволе — четкие!

— Если бы мы нашли тебя вчера вечером, все было бы по-другому, Анжела. Ты пряталась? Где?

— Не знаю… Лебеда запретил мне выходить… Где-то на окраине…

— А сам он что говорил? Может, намекал, где хотел отсидеться в случае опасности?

— Меня хотел в Ростов отправить… А сам… Про какого-то Барона говорил…

Барон! Свалка!

— Спасибо, Анжела, выздоравливай. Я к тебе еще загляну на днях, — подполковник поднялся, кивнул на прощанье и вышел из больничной палаты.

В машине он первым делом снял трубку телефона.

— Захаров! Опергруппу к разрушенному заводу в районе свалки! Немедленно! Там Лебеда. Плохо смотрели, если не обнаружили! Да. С Анжелой говорил, только что врачи позволили. Захаров! Запомни, он мне нужен живым! Хоть без рук и без ног, но живым! Я тоже там буду.