Нель-зя.

В машине, по дороге в мэрию, она улыбалась, вспоминая вчерашнюю прогулку под дождем. Где-то в глубине души копошились сомнения: как ты могла позволить такое? Что подумают люди, если увидят? Окстись! Но не они определяли ее поведение.

В «аквариуме» ее встретили удивленные глаза секретарши. Марина смотрела так, будто впервые видела свою начальницу.

— Вы отлично выглядите, Валерия Петровна, — пробормотала она.

— Это тебя удивляет? — весело спросила Лера.

— Да нет, почему же… Просто…

— Продолжай, мне интересно знать твое мнение.

— Столько дел, такое напряжение вокруг. И выборы в Думу, и выборы нового мэра, и новогодние праздники… Голова кругом идет, а вы сегодня такая… будто заново на свет родились.

— Никому не запрещено иногда рождаться заново, — усмехнулась Лера. — Не так-то это просто, но иногда случается.

Она направилась в кабинет, но, подойдя к двери, резко обернулась. Марина смотрела на нее с откровенным презрением! Лера вернулась к столу секретарши, которая, опустив глаза, принялась перебирать бумаги на столе. Понятно было: Марина что-то знает. Сама догадалась, подслушала, подсмотрела, а может, Стригунов подсказал — неважно. И не просто знает, а еще и осуждает ее за это. Почему? Лера тоже знала, что Марина — любовница Стригунова, доносчица, сплетница, но относилась к этому спокойно. В конце концов, у каждого есть недостатки, и если они не мешают работе, не стоит обращать внимания. А вот Марина не только излишнее внимание уделяла поведению других, но и судила. По какому праву?!

Лера наклонилась, упершись длинными пальцами в полированную столешницу, жестко и внятно сказала:

— Марина, порядочный человек умеет сдерживать свои отрицательные эмоции. Непорядочный тоже, если ему это выгодно. И только дурак способен на такое, что позволяешь себе ты.

— Что вы, Валерия Петровна, — залепетала Марина, опуская глаза. — Вы, наверное, неправильно меня поняли.

— Я всегда все понимаю правильно. И предупреждаю: если еще раз увижу или хотя бы почувствую подобное, ты вылетишь отсюда с треском. Никакой Стригунов не поможет, запомни это!

И, плавно покачивая бедрами, исчезла за дверью своего кабинета.

«Зараза такая! — со слезами подумала Марина. — Прямо как зверь, спиной все чует!» И сама почувствовала страх. Илья ведь предупреждал вчера — такое не прощается. Надо было сдержаться, но как, если, увидев Агееву, сразу вспомнила вчерашний разговор и поняла, что Илья был прав. И выдала себя… Вот дура-то!

Лера взяла трубку, набрала номер телефона генерального директора ТОО «Понт Эвксинский» Егора Петровича Санько. Такое название Платон выбрал из-за своей склонности к философским размышлениям и уважения к древним грекам: надо же, они знали слово «понт»!

— Егор Петрович? Это Агеева. Можете уделить мне пару минут?

— Валерия Петровна!.. Вам — хоть всю жизнь. Хорошо, что позвонили. Я сегодня сам намеревался потревожить вас. И знаете, по какому поводу?

— Нет, не знаю.

— Да мы с Ашотом Коммунаровичем поволновались, когда узнали, что вы не приедете на встречу с избирателями. Правда, потом вы появились, и все было очень хорошо, но мыслишки неприятные остались… Как у вас настроение, уважаемая Валерия Петровна? Может, помощь требуется?

Если б и нужна была помощь, к Платону Лера обратилась бы в самую последнюю очередь.

— Спасибо. Егор Петрович, я не сомневаюсь, что в трудную минуту смогу рассчитывать на вашу поддержку. Все у меня в порядке, работы много, но это у всех, кто серьезным делом занимается, верно?

— А как же иначе, Валерия Петровна, только так, — важно прогудел Платон. — Работаем. Вы меня успокоили, а то я вчера подумал… да мало ли…

— Спасибо. Я вот по какому поводу звоню вам. Помните, весной мы с вами уволили с работы женщину, продавца овощного магазина?

— Не помню, — честно признался Платон. — Когда беру человека — помню, а когда выгоняю — нет. Ушел и ушел.

— Женщина эта, Истомина Татьяна Федоровна, недавно приходила ко мне, рассказала все, что случилось в тот день. И знаете, я была не права. Они отмечали день рождения директора, такое везде бывает… Не следует человека строго наказывать, если он выпьет за здоровье своего начальника. Вы согласны?

— Если за начальника, что ж, нехай выпьет, я лично не возражаю, — хмыкнул Платон.

— Я тогда погорячилась, мы этой женщине, пенсионерке, «волчий» билет выписали. Но теперь я прошу вас: пожалуйста, восстановите ее на прежнем месте, в магазине «Тайфун».

— Вот и вспомнил. Да, было дело. Выходит, наказание кончилось? Как времена изменились! Раньше звонок был — на волю, а теперь — вроде как наоборот, на работу!

— Сделаете?

— Ради вас, Валерия Петровна, чего не сделаешь. Сейчас позвоню директору. А у меня к вам вот какая просьба, Валерия Петровна. Ежели какие странности начнутся, звоните, не стесняйтесь. Поможем.

— Какие могут быть странности?

— Да разные.

— Ну, если разные начнутся, непременно позвоню вам, Егор Петрович. Еще раз спасибо за понимание. До свидания.

Едва она положила трубку, как ожил селектор.

— К вам Юрий Иванович Лобанкин, — официальным голосом сообщила Марина.

— Пригласите.

— Я рад, что прислушались к моему скромному мнению, Валерия Петровна, — начал было Лобанкин и вдруг остановился как вкопанный. — Что с вами сегодня?

— А что? — растерялась Лера.

— Такой красивой я вас еще не видел. То есть вы всегда были красивы, но сегодня… — Он хотел добавить: это живая, теплая красота. Но лишь покачал головой. — У меня слов нет выразить свое восхищение!

— Уже выразили, спасибо, Юрий Иванович. Что-то вы о своем скромном мнении говорили?

— Действительно, совсем из головы вылетело! По поводу уволенного Осетровым журналиста, Истомина. Помните, я просил вас разобраться в этом вопросе, и вот, узнаю, что все решилось положительно. Моя дочка на седьмом небе от счастья, она же влюблена в этого парня. Эх, молодежь, молодежь! Хорошо им, не то, что нам, семейным, серьезным людям.

Ну да, конечно, влюблена… И даже замуж собирается… Спал он с нею или нет? А если они сейчас вдвоем… на седьмом небе? Пусть только попробует! Скорей бы позвонил, что ли…

— Разобралась, Юрий Иванович. Сами знаете, вашу просьбу не могу оставить без внимания. Так что пусть этот Истомин спасибо вам скажет.

— Мне-то не нужно его спасибо, — усмехнулся Лобанкин. — Думаю, он дочку отблагодарит, она ж из-за него чуть квартиру вверх дном не перевернула. Ну да ладно, чему быть, того не миновать. Я, собственно, пришел к вам потому, что возникли некоторые проблемы в связи с подготовкой к выборам.


Где живет любовь? Говорят, в сердце. А может быть, в кончиках пальцев, помнящих шелковистую кожу любимой и каждое прикосновение к ней, прикосновение к счастью? Или в глазах, пораженных ослепительным блеском наготы, и ее глазами — то встревоженными, то нежными, то смущенными, то бесстыдными, но всегда прекрасными? А уши, которые способны из тысячи голосов узнать единственный, любимый, из топота множества людей выделить перестук каблучков любимой и наслаждаться им, как самой чудесной музыкой?!

И все-таки правильно говорят, любовь живет в сердце. И когда она там живет, память пальцев, глаз и ушей с готовностью рисует родной облик любимой, как бы далеко она ни была. А когда любовь уходит из сердца или умирает, память причиняет лишь боль и становится обузой.

Она живет, согревает, придает силы и уверенности, стоит лишь прикрыть глаза, и видишь разметавшиеся по плечам рыжие волосы, полные нежности зеленые глаза…

— И значит, ты решил поговорить с ней во время танца? — спросила Маша, с подозрением глядя на Андрея. — А как ты попал на банкет, туда же только по пригласительным пускали?

Андрей неохотно открыл глаза, посмотрел на девушку.

— А ты как попала?

— Мне папа сделал пригласительный.

— А мне дедушка.

— Не ври, Андрей, нет у тебя никакого дедушки! Ну, правда, объясни мне, как? Я прямо сгораю от нетерпения, это же какой-то невероятный случай!

— Что в нем невероятного?

— Во-первых, ты сам. Недавно твердил, что и слышать не хочешь про Агееву, а уж видеть — и подавно, и вдруг решил встретиться и поговорить с ней!

— Ты сама толкнула меня к этому. Твой отец разговаривал с ней, устроил свидание моей матери с Агеевой… — Он запнулся, так непривычно и неприятно теперь было произносить ее фамилию. Она же Лера, Лера! — Она обещала помочь матери, и мне тоже, вот я и подумал, надо поговорить с ней. А с женщиной лучше всего разговаривать во время танца.

— А как ты попал на банкет?

— Показал удостоверение, и меня пропустили. Охранники тоже телевизор иногда смотрят, знают меня. Им и в голову не могло прийти, что такого знаменитого человека не пригласили на банкет.

— Ври больше. Тоже мне, знаменитость! Ну ладно, а дальше?

— Ты сама все видела.

— Я видела, как ты рванулся к ней, будто… я даже не знаю. Меня бросил! А она тоже прямо на шее у тебя повисла!

— Я просто хотел спросить, поможет она мне или нет, а она как раз хотела сказать, что решила помочь. Вот и все.

— Ну и как, приятно танцевать с этой старухой?

— Не злись, Маша. Никакая она не старуха, между прочим, мы с нею ровесники.

— Ну да? Я всегда считала, что ты лет на десять моложе.

— Разве ей можно дать сорок четыре года? Да она выглядит не старше тебя. Не скрою, мне было приятно танцевать с этой… умной, элегантной женщиной.

— Какой жуткий нахал! Так приятно, что после этого ты сбежал домой, даже со мной не попрощался? Или, может быть, вы продолжили приятный разговор в другом месте?

— Да, она пригласила меня в свою машину, я там сидел на коленях ее мужа и продолжал разговор.