Проводив до стоящей у калитки, ожидающей нас и волнующейся хозяйки, мужчины договорились с нами встретиться вечером в Риге. Нам была обещана экскурсия по городу и приятное времяпровождение. Марек, блондин с волевым лицом, за рулем польского «Фиата», казался нам мечтой всех девушек Риги. Супермен Гунар, серьезный и самый пробивной из тройки, с ходу брал, недоступные для других, входы в элитные кафе и бары. И, наконец, самый молодой и самый общительный, симпатичный брюнет с карими глазами — так я познакомилась с Янисом, моим первым, и до недавнего времени единственным мужчиной.

Теперь надо решить и эту проблему. Надо позвонить Янису и рассказать о моем предстоящем замужестве.

— Анри звонил? — вернула меня в действительность Аллочка.

— Вчера вечером, я уже спала. Маменька разговаривала, если это можно так назвать, — грустно ответила я.

— Ничего, позвонит сегодня, — подбодрила меня подруга. — Что-то мне не нравится твое затворничество, спать улеглась засветло, с нами не хотела ехать…

— Просто устала. Эти дни были такими насыщенными, а Анри уехал, из меня будто жизненная сила ушла. Поверь, родная, грустить мне собственно некогда. Хорошенько поразмыслив, я даже сочла отсутствие Анри полезным для подготовки всех бумаг.

Можешь представить, как бы я занималась делами, если бы он держал руки под моей юбкой?

— Представила. Бедняга Анри. Суток не прошло, а она уже считает его отсутствие полезным! — сверкнула зубами Аллочка.

Амалия Ивановна, вошедшая в помещение, занимаемое нашим отделом, проникающим, как рентгеновские лучи, взглядом прекратила обсуждение личных проблем на рабочем месте. До обеденного перерыва нас с Аллочкой разрывало желание обсудить жизненные коллизии, но бдительное око начальства, находящееся на страже социалистической собственности, не предоставляло такой возможности.

— От черта ладаном, а от Амалии ничем! Пошла бы в рекламный отдел, с подружками поболтала… — буркнула Аллочка.

— У Амалии подружек нет.

— Как можно без друзей?

— Ну, раньше-то, наверное, были друзья-предатели, — я представила Амалию молоденькой барышней, плачущей оттого, что любимый предпочел ее более доступной подружке. Вот в таких столкновениях разбились розовые очки, и ковался настоящий железный характер, присущий сорокалетней Амалии.

Обедать мы бегали в близлежащую «Шоколадницу», бывшую на самом деле обыкновенной блинной. Стены блинной украшала версия одноименной, известной картины французского художника Жана Этьена Леотара. Аллочка метала горячие, ноздрястые блины, сопровождаемые разными начинками и заливками. Каждый раз после возвращения в «контору» она охала и зарекалась: «в блинную ни ногой», и каждый новый рабочий день начинался в предвкушении «блинков». Из напитков Аллочка упорно заказывала молочно-серую бурду, именуемую какао.

— В детском саду приучили, — оправдывалась она на мои недоуменные взгляды, а в последствие и на прямые вопросы. Сильные привычки развивает воспитание в коммуне.

И сейчас на Аллочкиной тарелке дымились блинчики с мясом, рядом ожидали своей очереди десертные блинчики со сгущенкой и непременная чашка с какао.

— Не дает мне покоя предстоящая беседа с Янисом. Три недели назад ничто не предвещало моего замужества, — пыталась я отвлечь Аллочку от трапезы.

— Ты с Янисом встречаешься на протяжении трех лет, и не был бы Янис лопухом… — забубнила Аллочка с полным ртом.

Я подождала, когда она прожует, и продолжила:

— Я никогда не думала о нас, как о паре, в смысле, супружеской паре. Янис как все латыши — националист, но это не отражалось на его желании продолжать со мной интимные отношения. Но жениться…

— Не вздыхай, у нас теперь жених получше будет. Миллионер! А у Яниса, как у латыша — хер и душа.

— Скора ты, подруга, миллионы подсчитывать! — сказала я, наблюдая, как Аллочка вилкой терзает блинчик. Не выдержала. — Алла, возьмите нож.

Вилка звякнула об щербатый край общепитовской тарелки, но фраза, в раздражении сказанная мной, возымела действие. Аллочка протянула руку за ножом.

— Чего такая?

— Поговорить не с кем. Подруга все время ест, за ушами хруст стоит ничего не слышит, и ответить не может, рот набит.

— Так, обед же… — жуя, сказала она. — Ладно, не дуйся. Я считаю, переживет твой Янис это известие. Уж лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас.

Разговор с Анри обрадовал меня — слышимость такая, словно любимый находился рядом, в Москве. Анри рассказал мне, что его родители благосклонно, но настороженно отнеслись к известию о помолвке. Больше всего их встревожило предположение о негативном отношении со стороны руководства его компании. Анри будет жить и работать в Москве, а появление молодой жены являющейся гражданкой «Империи зла», хотя и вставшей на путь «перестройки» и «гласности» может повлиять на его карьерный рост. Анри уверил их, что брак, по мнению непосредственного куратора проекта, положительно скажется на расположении представителей советской стороны, их партнера «Союзхимкома».

— Неле, без тебя мне очень грустно, я так скучаю по твоему телу, по твоей изобретательности, по нашим урокам русского языка… Я все время думаю о тебе, сидя в кафе, представляю, что ты сидишь напротив, проезжая по бульварам, ловлю себя на мысли, что тебе бы понравилась болонка, выгуливаемая хозяйкою. Я не могу спать, потому что ты рядом со мною и в тоже время тебя нет. Это сумасшествие!

Мишель советует мне не торопиться с возвращением, но я готов лететь ближайшим рейсом!

Мишель! Даже из Москвы дотянул свои руки до Анри. Или Аллочка не справляется со своей задачей? Имея в любовницах такую Мессалину, как моя подружка, Мишелю ни до чего не должно быть дела! Ну, Мишель, намудрил! Думал, не узнаю о твоих подножках? Ничего, на каждого мудреца, довольно простоты. Спасибо за науку.

Мои враги — мои учителя.

Глава девятая

Начальник отдела, Амалия Ивановна, была родственницей нашего давнего знакомца и покровителя.

После окончания техникума нам предстояло отработать год по распределению на пищевых предприятиях столицы. За время практики на кондитерской фабрике «Большевик», мы познакомились с организатором и заведующим местным интернациональным клубом Борисом Янкевичем. Борис был ярым бабником и балагуром, за что был, любим и, одновременно ненавидим, женским коллективом фабрики. Симпатичное лицо немного портил еврейский нос, удлиненной формы с каплевидным кончиком, он был физически развит, но маловат ростом. Прямолинейная Аллочка впервые увидев его на трибуне, во время комсомольского собрания не удержалась:

— Это что за обмылок…

Янкевич обладал даром убеждения и ораторским искусством, и входил в верхушку комсомольской организации фабрики. Он сразу обратил на нас внимание, посулил множество интересных встреч с молодежью стран социалистического лагеря. Мы не возражали. И, действительно, Янкевич организовал встречи с участниками интернациональных клубов ГДР и Социалистической Венгрии. Кроме провозглашения лозунгов и выражения солидарности с угнетаемыми народами, в помещении клуба типографии издательства «Правда» была организована дискотека, где под бдительным оком офицеров госбезопасности, переодетых в костюмы и галстуки, интернациональная молодежь танцевала, сначала робко приглашая друг друга, но, подкрепившись в выездном буфете, все-таки пустилась в пляс.

С Борисом у нас сложились дружеские отношения, несмотря на его попытки приударить сначала за мной, затем за Аллочкой. Поняв их бесперспективность, махнул рукой и стал нам старшим товарищем, помогая и направляя. Янкевич сыграл главную роль в нашем распределении на фабрику «Большевик». Позвонил в наш «кулинарный», и, отрекомендовав спортсменками и комсомолками, настоял на направлении нас в его распоряжение.

Так с благословения Янкевича мы с Аллочкой отдавали долг Родине на вотчине Бориса Насоновича технологами рецептурного цеха.

В цехе стоял устойчивый аммониевый запах. Несколько женщин в белых халатах и косынках закладывали в огромные котлы, положенные по рецепту печений ингредиенты.

Наша с Аллочкой задача состояла в том, что бы контролировать соблюдение технологических операций и рецептур, «вносить предложения по совершенствованию, упрощению и улучшению». Не пыльная работенка. Сотрудницами цеха были в основном пожилые, опытные женщины и студентки училища находящегося при фабрике.

Много времени мы проводили с Борисом, с ним было интересно, он умел удивлять и развлекать. Не стесняясь, обсуждали его пассий и подвиги на амурном фронте.

Борис поражал своей изощренностью в этом деле. Не брезговал самыми, не стоящими даже малейшего внимания, дурнушками.

— Это настоящий клад. Она считает себя недостойной моего внимания и что бы убедить меня в правильности моего выбора вытворяет такие вещи… Ой вэй!

Мы с Аллочкой надрывали животики, слушая Бориса. Он был умелым рассказчиком, и услышанное нами оживало и наливалось сочными красками. А что стоили его еврейские присказки! Своего еврейства он не стеснялся и всячески над собой насмехался.

Когда же пришло время нашего расставания, мы поделились с Борисом своими видами на будущее. Не сидеть же нам век в технологах на фабричке! Борис посоветовал не торопиться и обещал помочь с хорошей работой. Так он пристроил нас Амалии, и частенько названивал, узнавал новости, делился своими. Как говорят, держал руку на пульсе.

Сейчас, как никогда, мне нужен был дружеский совет. Совет умудренного жизненным опытом друга. Не Аллочки.

Борис взял трубку со второго звонка.

— Здравствуйте Борис Насонович. Вас беспокоит служба эскорта, хотим подтвердить заказ. Конопатая толстушка с сизым от пьянства носом и нехваткою двух передних зубов, ваш заказ? Нам стоило больших усилий осуществить его! Ваши фантазии Борис Насонович ставят нашу организацию на грань банкротства, наши доходы не покрывают наших затрат на розыск столь оригинальных особ.