Затем Джиб стал задавать различные вопросы, касающиеся его работы на шахте «Континентал». Скоби был слишком напуган и отказывался отвечать на эти вопросы. Он сказал, что обещал Хьюгзу держать язык за зубами, и что тот угрожал убить его, если Скоби попытается шантажировать его. Одна только мысль об этом разговоре заставляла Скоби плакать от страха.

Джиб предложил ему немалую сумму денег, с тем чтобы тот мог спокойно уехать куда-нибудь в другой штат. Затем он дал ему еще немного виски. Скоби не выдержал такого натиска и рассказал Джибу все, что знал, подтвердив его догадку о делах, которые происходили на «Континентале».

Гарлан сидел вместе с Джулией на веранде ее дома. Они покачивались в своих креслах, вдыхая аромат прекрасного летнего вечера.

— Со временем все пройдет, — говорил Гарлан, похлопывая себя по животу. — Через месяц, или около того, Бут превратится в ничто и оставит после себя лишь неприятные воспоминания.

Джулия посмотрела на него с благодарностью в глазах и с улыбкой на устах. Гарлан был в течение всей прошлой недели настоящим утешением для нее. Он всячески успокаивал ее и, казалось, был настолько доволен отъездом Джиба, что не напоминал ей о деньгах, которые она потеряла.

— Чэпмен очень трудолюбивый парень, — говорил Гарлан. — У него есть отличное чутье на руду. Если в Ратлинг Роке есть золото, то он обязательно найдет его. Вообще говоря, инвестиции в эту шахту были чрезвычайно мудрым и удачным решением.

— Полагаю, вы правы, — сказала Джулия.

Ей очень не хотелось приписывать Джибу какие-либо хорошие мотивы для поступков, но ее все же утешала мысль, что он не оставил семью Чэпменов на произвол судьбы, не обчистил их так же, как обчистил ее.

Джиб отдал свою долю акций Ратлинг Рока маленькому Джилберту, думала Джулия. Это говорит о том, что он не потерял остатки совести. Это был честный поступок. К тому же он оставил в кармане детской корзинки десять тысяч долларов, что тоже говорило в его пользу. Его нельзя было упрекнуть в непорядочном отношении к семье Чэпменов. После того, как Чэпмен убедил ее взять принадлежащие ей деньги, Джулия решила вложить их в развитие шахты.

Джиб также оставил маленькому Джилберту письмо, которое миссис Чэпмен показала Джулии. Джулия помнила каждое слово из этого письма.

«Дорогой Джилберт, — говорилось в нем, — извлеки урок из моей жизни и старайся быть подальше от неприятностей. Прилежно учись в школе и уважай своих родителей, потому что они знают, что делают. Хорошие поступки в конечном счете всегда оказываются более выгодными, чем плохие. Я буду всегда молиться за тебя. Твой Джилберт /Джиб/ Бут».

В этом письме был легкий налет притворства и лицемерия, но тем не менее оно понравилось миссис Чэпмен. У Джулии было чувство, что ни Вера, ни ее муж не держали никакой злости на Джиба.

— Ну, ладно, — сказал Гарлан. — Мне нужно идти. — Он встал с кресла и помог то же самое сделать Джулии. — Боже мой, вы выглядите такой усталой. — Он взял ее пальцы в свои огромные лапы и нежно потер их. — Вы совсем исхудали. Мне кажется, что вы совсем ничего не едите.

Джулия чувствовала себя слишком истощенной, чтобы есть, и слишком усталой, чтобы спать но ночам.

— Я делаю все возможное, Гарлан, — сказала Джулия.

Он еще раз выразил ей свою симпатию. — Вы даже опомниться не успеете, как все станет на свои места, — подбадривающим тоном произнес он.

Нет, никогда, подумала про себя Джулия. Это никогда не забудется, и ничто не вернется на свои места. И все-таки она благодарна Джибу за то, что он доставил ей необыкновенные ощущения в то прекрасное время, когда они были вместе. Если бы не это, она просто сошла бы с ума от горя и печали.

После того как Гарлан ушел, Джулия вернулась в операционную комнату. Это помещение выглядело сейчас каким-то пустым. Как оказалось, Эдвард накопил за долгие годы работы достаточное количество медицинской техники и оборудования, чтобы оснастить два медицинских кабинета. Доктор Бичем был очень доволен, оказавшись владельцем такого количества медицинской техники.

В кабинете Эдварда Джулия села в мягкое кожаное кресло и взяла кошку к себе на колени. Она закрыла глаза, чтобы предотвратить новый приступ отчаяния и слез, всегда возникавшее у нее в это время. Она знала, что глупо жалеть себя. Все ее друзья были необыкновенно добры и участливы к ней. Дотти, Луиза, Рената, Гарлан — никто из них не произнес ни одного слова упрека или осуждения. У нее еще осталось достаточное количество денег, чтобы не беспокоиться о будущем. К тому же она приступила вместе с доктором Бичемом к выполнению своих профессиональных обязанностей.

И тем не менее ее утренние часы все еще сопровождались горестными воспоминаниями, а ночи она редко проводила без слез и рыданий. Дурные мысли и слезы истощали ее, не давали сил восстановить утраченное душевное равновесие. Она знала, что ей потребуется очень много времени, чтобы собрать воедино все осколки ее разбитого вдребезги сердца.

За окном постепенно сгущались сумерки. Джулия зажгла лампу и усилием воли заставила себя просмотреть все те записи, которые она составила по акушерству и родовспоможению. Она все больше и больше беспокоилась насчет будущих родов Рут. Она понимала, что должна быть готова ко всяким неожиданностям и осложнениям.

Джулия подошла к полке и сняла краткий перевод Эдварда книги немецкого врача Зенгера о проведении операции во время родов и о кесаревом сечении. Она стала сравнивать содержание этой книги с тем, что написал другой известный специалист в этой области. Она вспомнила, что Эдвард в свое время написал работу о раннем применении внутренних швов американскими врачами при кесаревом сечении.

Передвинув лампу поближе к письменному столу, Джулия открыла большой ящик, где хранились всевозможные бумаги Эдварда. Пока кошка мягко терлась у ее ног, Джулия просматривала бумаги, пытаясь найти хоть что-нибудь интересное для себя. Последняя папка привлекла ее внимание. На ней было написано одно слово: «Джиб».

Она почувствовала, как часто стало биться ее сердце. Джулия вытащила папку из ящика, положила на стол и открыла ее. Внутри находились письма, написанные до боли знакомым ей почерком. Это были письма Джиба, адресованные Эдварду и относящиеся примерно к 1872 году. В них сообщалось о том, где был Джиб, что он делал, что собирался сделать в ближайшее время и все тому подобное. В них часто мелькали названия различных штатов — Юта, Колорадо, Калифорния, Нью Мексике, Аризона.

Мексика. Джиб описывал небольшой городок под названием Батопилас, где он работал вместе со своими партнерами — Вайли и Тэксом. С ними еще был какой-то мексиканец по имени Порки. Она быстро пробежала глазами те места, где довольно подробно рассказывалось об индейцах в кожаных брюках и сандалиях, которые собирались вокруг шахты. Индейцы думали, писал Джиб, что вся находящаяся в земле руда принадлежит Богу. Он так же писал о вагонах, в которых из Гихаухуа были доставлены мулы, о налетах бандитов, о еде из вареных скунсов, о землетрясениях. Она снова перечитала письма Джибе из Мексики, увлеченная живым описанием мест и событий.

Наконец, она дошла до последнего письма. Сан-Франциско. Сентябрь 19, 1880 года. — «Дорогой доктор…»

Последнее письмо она дочитала в состоянии потрясения. Прочитав его, она закрыла папку и долго смотрела на нее, собираясь с мыслями. Она была просто поражена прочитанным и напряженно думала, что ей теперь делать.

Поезд Джиба прибыл в Диллон как раз в полдень. Он уже опоздал на последний дилижанс, уехавший в Стайлз, поэтому он бродил по вокзалу, спрашивая, где можно было нанять карету до этого города.

Кто-то показал ему на желтый «Студебекер», который находился в тот момент под разгрузкой. Джиб сразу же узнал смуглое индейское лицо и округлые бедра, обтянутые полосатыми брюками.

Он почувствовал облегчение и направился к карете. — Привет, Сейрабет, — сказал он.

Она посмотрела на него и замерла от неожиданности, облизывая языком пересохшие губы. Затем она разразилась громкими ругательствами в его адрес. Закончив ругаться, она протянула ему руку. — Сделай доброе дело, помоги разгрузиться.

День был облачный, но тем не менее очень жаркий. Сейрабет изнывала от пота и жары. Когда разгрузка кареты закончилась, она подошла к бочке с водой и жадно опустошила большую кружку. Джиб последовал ее примеру, стараясь поддержать разговор.

— Когда ты снова начала работать по найму?

Сейрабет вытерла губы рукавом и пристально посмотрела на него. — Если ты хочешь снова вернуться в Стайлз, то подыши кого-нибудь другого. Я не хочу, чтобы меня повесили за ноги вместе с тобой.

Джиб снял шляпу и почесал затылок. — Неужели все так плохо для меня? — спросил он, стараясь казаться беззаботным. Он сразу же представил себе шерифа Маккьюига, стоящего у черты города с веревкой в руках.

— Тебя там ждут с тем же нетерпением, что шлюху на собрании прихожан церкви.

— Я возвращаюсь в Стайлз, Сейрабет. И сделаю это независимо от того, повезешь ты меня или нет.

Она посмотрела на него так, как будто он только что с неба свалился. — Зачем тебе это надо, черт возьми?

— Это уже мое дело.

Она равнодушно пожала плечами. — Ну что же, тогда поехали.

Дорога проходила по извилистой местности, пересекая горные возвышенности и минуя заброшенные шахты и развороченные взрывами скалы. Сейрабет была хорошим возчиком. Ей удавалось лихо проскакивать мимо опасных обрывов и лежащих на дороге больших камней. Со временем ее настроение значительно улучшилось, и Джибу удалось втянуть ее в откровенный разговор. Но она снова стала нападать на него.

— Все в Стайлзе считают тебя полным ничтожеством, — сказала она. — Они, правда, и раньше считали тебя негодяем. Ли остался, наверное, единственным человеком, который все еще может сказать о тебе доброе слово.

Джиб вспомнил, что сказал о своем отъезде только Ли и Мосси и то только потому, что когда-то он оставил их одних, после случая с Хоккеттом и уехал, даже не попрощавшись. Он всегда с грустью вспоминал эту историю. Он понимал, что они оба сильно переживали из-за этого.