– Откуда ты знаешь? - наконец спросил он.

– О Софи? - Колин криво усмехнулся. - Но это же очевидно.

– Колин, она…

– Служанка? Ну и что? Что произойдет, если ты на ней женишься? - Колин пренебрежительно пожал плечами. - Люди, на которых тебе ровным счетом наплевать, перестанут с тобой общаться? Я бы не возражал, черт подери, чтобы со мной перестали общаться некоторые из тех, с которыми я вынужден раскланиваться.

Бенедикт раздраженно пожал плечами.

– Я уже пришел к выводу, что мне на это наплевать.

– Тогда в чем же дело? - спросил Колин.

– Все так запугано…

– Ты сам все и запутываешь.

Задумавшись над словами брата, Бенедикт машинально воткнул рапиру в пол, и она закачалась из стороны в сторону.

– Ты помнишь бал-маскарад, который устраивала мама? - спросил он.

Не ожидавший подобного вопроса Колин захлопал глазами.

– Несколько лет назад? Непосредственно перед тем, как она выехала из Бриджертон-Хауса?

Бенедикт кивнул:

– Совершенно верно. Помнишь даму в серебристом платье? Ты еще наткнулся на нас в холле…

– Конечно. Ты ею тогда здорово увлекся. - Внезапно Колин все понял и вытаращил глаза от удивления. - Неужели это была Софи?!

– Здорово, правда? - пробормотал Бенедикт.

– Но… Как…

– Не знаю, как она туда попала, но она не служанка.

– Не служанка?!

– Нет, точнее, она и служанка, но еще и незаконнорожденная дочь графа Пенвуда.

– Теперешнего?

– Нет, который несколько лет назад умер.

– И ты все это знал?

– Нет, - коротко бросил Бенедикт. - Не знал.

– Понятно, - сказал Колин. Он задумчиво прикусил нижнюю губу и, пристально глядя на Бенедикта, спросил:

– И что ты собираешься делать?

Рапира Бенедикта, которая все это время раскачивалась из стороны в сторону, внезапно упала на пол. Равнодушно взглянув на нее и даже не удосужившись поднять, Бенедикт прошептал:

– Это очень хороший вопрос.

Он все еще злился на Софи за то, что она его обманула, однако не мог не отрицать и своей вины. Ему не следовало требовать, чтобы Софи стала его любовницей. Он имел, конечно, право попросить ее об этом, но она имела право отказаться. И когда она это сделала, ему не следовало настаивать.

Бенедикт не был незаконнорожденным ребенком, и если Софи утверждает, что жизнь такого человека просто ужасна, и в подтверждение своих слов ни за что не соглашается зачать такого ребенка, - что ж, он должен уважать ее за это. А если он будет уважать ее, значит, он будет уважать и ее убеждения.

Мать была права. Он и в самом деле жил райской жизнью. У него было все: богатство, семья, счастье. Он мог получить все, что пожелает. Единственной трагедией в его жизни была внезапная и безвременная кончина отца, но даже тогда семья помогла ему пережить это несчастье. Ему было трудно представить настоящее горе, потому что он никогда его не испытывал. И в отличие от Софи никогда не был одинок.

Как же ему жить дальше? Он уже решил, что, презрев общественное мнение, женится на Софи. Незаконнорожденная дочь графа - немного более достойная партия, чем горничная, но только чуть-чуть. Лондонское великосветское общество, быть может, и примет Софи, если он заставит его это сделать, однако всегда будет относиться к ней с презрением. Так что ему с Софи придется по большей части жить в деревне, подальше от лондонского общества, которое еще долго будет перемывать им косточки. Однако Бенедикт совершенно четко знал, что предпочитает тихую жизнь с Софи бурной светской жизни без нее.

Так ли это важно, что Софи и есть та самая таинственная незнакомка с бала-маскарада? Она солгала ему относительно того, кто она такая. Но когда они целовались, смеялись или просто сидели и разговаривали, она была самой собой - женщиной, от одной улыбки которой у него сладко замирало сердце, которая способна была наполнить его душу радостью, просто находясь рядом. Вот эту Софи он знал и любил.

– Такое впечатление, что ты пришел к какому-то решению, - тихо сказал Колин.

Бенедикт задумчиво взглянул на брата. С каких это пор он стал таким всепонимающим? Когда успел стать взрослым? Бенедикт всегда считал Колина молодым повесой, красивым и галантным, однако не любящим возлагать на себя никакой ответственности.

Но теперь, когда он смотрел на брата, он видел перед собой совершенно другого человека. Он и внешне сильно изменился. Плечи стали шире, поза увереннее, взгляд мудрее. Последнее было самым важным. Если глаза и в самом деле зеркало души, значит, и душа Колина претерпела изменения. Она стала более тонкой и ранимой, способной сочувствовать и сопереживать.

– Я должен перед ней извиниться, - проговорил он.

– Уверен, она тебя простит.

– И она должна передо мной извиниться.

Бенедикт видел, что брата так и подмывает узнать, за что, однако Колин лишь спросил:

– А ты ее простишь?

Бенедикт кивнул.

Нагнувшись, Колин поднял рапиру Бенедикта.

– Я сам уберу, - заметил он.

Бенедикт долго непонимающе смотрел на брата и наконец порывисто сказал:

– Мне пора.

Колин с трудом подавил усмешку.

– Я так и понял.

Бенедикт снова взглянул на брата и внезапно, под влиянием необъяснимого порыва, быстро обнял его.

– Знаешь, - его голос вдруг осип, - я не часто говорю такие слова, но я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, брат. - Колин, как обычно, криво усмехнулся. - А теперь убирайся отсюда ко всем чертям.

Бросив брату маску, Бенедикт выбежал из зала.


***

– Как это уехала?!

– Очень просто. - Глаза леди Бриджертон были полны печали и сострадания. - Взяла и уехала.

У Бенедикта кровь застучала в висках с такой силой, что ему показалось, будто голова сейчас не выдержит и разорвется.

– И ты ее отпустила?!

– У меня не было никаких законных оснований удерживать Софи против ее воли.

Бенедикт едва сдержался, чтобы не застонать. У него не было никаких законных оснований заставлять ее ехать в Лондон, и тем не менее он это сделал.

– Куда она уехала?

– Понятия не имею. Я настояла, чтобы она взяла нашу карету, отчасти потому, что опасалась за ее безопасность, но в большей степени оттого, что хотела узнать, куда она поехала.

Бенедикт хлопнул ладонью по столу.

– И что случилось потом?

– Это-то я и пытаюсь тебе рассказать битых четверть часа. Я думала, что уговорила ее воспользоваться нашей каретой, однако, похоже, ошиблась. Когда карету подали, Софи уже исчезла.

Бенедикт чертыхнулся про себя. Софи, по всей вероятности, все еще в Лондоне, но Лондон - город большой. Практически невозможно найти в нем человека, который не желает, чтобы его нашли.

– Как я полагаю, - осторожно спросила Вайолет, - у вас вышла размолвка?

Бенедикт взъерошил рукой волосы, и взгляд его упал на белый рукав. О Господи! Он примчался к матери прямо в костюме для фехтования.

– Вот черт! - выругался он и бросил раздраженный взгляд на мать. - Только прошу тебя, мама, не нужно сейчас лекций о том, как нехорошо ругаться.

– Я и не собиралась читать тебе никаких лекций, - улыбнулась Вайолет.

– Где мне теперь ее искать? Улыбку Вайолет как рукой сняло.

– Не знаю, Бенедикт. Хотелось бы мне знать. Софи мне очень нравилась.

– Она дочь графа Пенвуда, - сказал Бенедикт. Вайолет нахмурилась.

– Я предполагала что-то в этом роде. Полагаю, незаконнорожденная?

Бенедикт кивнул.

Мать открыла рот, собираясь что-то сказать, но что, Бенедикт так и не узнал, потому что в этот момент дверь в кабинет распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, и в комнату ворвалась Франческа, а следом за ней Гиацинта. Франческа так стремительно подлетела к столу, что стукнулась о него, а Гиацинта ткнулась ей в спину.

– Что случилось? - спросила Вайолет, вскакивая.

– Софи… - едва выдохнула Франческа.

– Я знаю, - сказала Вайолет - Она уехала. Мы…

– Нет! - перебила ее Гиацинта, бросая на стол газету. - Читай!

Бенедикт попытался схватить ее первым - он уже узнал газету "Светские новости от леди Уислдаун", - однако мать оказалась проворнее.

– Что там? - спросил он и, видя, как лицо матери постепенно становился мертвенно бледным, почувствовал, что у него больно сжалось сердце.

Мать протянула ему газету. Он быстро просмотрел ее. Мельком взглянул на статью о герцоге Эшборне, графе Макклесфилде и Пенелопе Фезерингтон и, наконец, добрался до статьи, в которой явно говорилось о Софи.

– Ее посадили в тюрьму? - едва слышно прошептал он.

– Мы должны освободить ее! - воскликнула Вайолет и расправила плечи - ни дать ни взять генерал перед сражением.

Бенедикт устремился к двери.

– Подожди! - крикнула Вайолет, бросившись за ним следом. - Я поеду с тобой.

Не дойдя до лестницы, Бенедикт остановился и обернулся к матери.

– Нет, ты не поедешь. Я не хочу, чтобы ты трепала себе нервы.

– Да будет тебе, - проговорила Вайолет. - Я ведь не какой-то нежный цветок. Я смогу побороться за освобождение Софи.

– Я тоже поеду! - крикнула Гиацинта, бросаясь вслед за Франческой, которая уже вышла в холл.

– Нет! - одновременно воскликнули мать с братом.

– Но…

– Я сказала - нет! - тоном, не терпящим возражений, отрезала Вайолет.

Франческа раздраженно фыркнула.

– Полагаю, мне бесполезно настаивать на…

– Можешь не договаривать, - оборвал сестру Бенедикт и повернулся к матери. - Если хочешь ехать, поторопись.

Вайолет кивнула.

– Прикажи подавать карету. Я буду ждать у парадной двери.

Десять минут спустя карета мчалась по направлению к тюрьме.

Глава 22

"В пятницу утром на Брутон-стрит царила страшная суматоха. Разведка донесла, что вдовствующая графиня Бриджертон и ее сын, Бенедикт Бриджертон, выскочили из дома, мистер Бриджертон практически впихнул мать в карету, и карета помчалась с головокружительной скоростью. Франческа и Гиацинта Бриджертон якобы остались стоять у двери, и автор этих строк получила заверение из самых достоверных источников, что Франческа произнесла неприличное слово.