— А зачем мы едем на площадь? — в голове у Мари был ужасный хаос, ах, да! Конечно… Они едут посмотреть на наказание Марты фон Граубер. — Нет, не отвечай, Лизхен, я вспомнила… Ты знаешь, никак не могу отделаться от этого ужасного ощущения.

— Что еще за ощущение? — голос Лизхен стал сердитым, но терзать кружево она перестала и тоскливо поглядела в сторону открытого экипажа, что ждал их обеих.

— Как будто я старая и брошенная. Всеми забытая. Ты знаешь, Лизхен, мне приснилось…. мне приснилось, будто бы я…. будто бы я хочу…. нет, даже, как будто на самом деле…

— Боже всемогущий! Ну не тяни же, Мари! Говори быстрее, что тебе приснилось. — Лизхен сделала несколько шагов в сторону экипажа. Мари действительно уже утомила всех вокруг своей нервозностью, предчувствиями, ощущениями, неожиданными всплесками эмоций, раздражительностью и плаксивостью.

— Мне приснилось, будто бы я в таком отчаянии… Будто бы я покончила с собой.

— Святые небеса! — Лизхен как-то странно посмотрела на Мари. — Послушай-ка, фрау фон Штерн, а ты… ты не думаешь, случайно, чтобы…. — Лизхен сделала рукой жест, имитирующий затягивание петли на шее. Действительно, после всего, что случилось в последнее время… Невозможность родить ребенка, внезапная холодность и отчужденность Рихарда…

— Нет! Господь с тобой, Лизхен! Нет! Никогда! — Мари схватилась за грудь, сердце ее забилось часто-часто. Внезапно баронессу фон Штерн охватил дикий, панический ужас, как будто вот-вот что-то неминуемо случится. Она вся сжалась в комок и задрожала, огромным усилием воли ей удалось подняться со скамейки и пройти несколько шагов до экипажа.

Расположившись на широком удобном сиденье, Мари нервно огляделась по сторонам, и, несмотря на все усилия, так и не смогла подумать ни о чем приятном. Перед глазами все стояла странная картинка из ее сна. Она, старыми морщинистыми руками, держит стакан с водой, в которой растворен белый, смертоносный порошок и точно знает, что, выпив это, умрет, и так все болит в груди, так одиноко, что смерть кажется избавлением, Божьей благодатью…

— Мне кажется, что Рихард хочет развестись со мной, — голос Мари прозвучал несколько сдавленно, потому что в последнее время она только об этом и говорила Лизхен. Та всплеснула руками.

— Мари, ну сколько уже можно говорить об одном и том же? Тебе все твердят, что Рихард может сделать все что угодно — завести любовницу, прижить внебрачного ребенка, уехать в Россию на полгода, все, что угодно — но он никогда, слышишь, никогда не разведется с тобой!

— От твоих слов не легче. Я теряю любовь мужа, человека с которым хотела прожить счастливо до конца своих дней, а ты говоришь, что он, не смотря ни на что, не разведется со мной! Какой смысл в мертвом браке?

— Мари, я не понимаю, что ты от него хочешь? — Лизхен вскипела. — Ты его отталкиваешь, он становится холодным. Ты не видишь смысла в «мертвом браке», и боишься, что Рихард захочет развестись.

— Но я люблю мужа, и не хочу его потерять! — в голосе Мари появились слезы.

Лизхен вздохнула и откинулась на спинку своего сиденья.

— Тогда перестань выпроваживать его из-под двери своей спальни, — сказала фройляйн Риппельштайн устало.

— Откуда… откуда ты знаешь?

— Мари! Да вся прислуга только и болтает о том, что хозяин и хозяйка уже несколько месяцев живут как святые. И винят в этом тебя. Если ты любишь Рихарда, почему не принимаешь его?

— Лизхен! Но…

Баронесса хотела сказать о том, что вера воспрещает плотскую любовь без намерения зачать, что это грех, но почему-то замялась и не смогла. Слишком уж раздраженно смотрела на нее Лизхен.

— Может быть ты, таким образом, надеешься разжечь его страсть? — вдруг спросила фройляйн Риппельштайн. От такого предположения у Мари перехватило дух. Как она могла такое подумать?!

— Лизхен! Ты просто… Просто не понимаешь, что говоришь! Я измучена этими ночными кошмарами. Теперь они начали донимать меня и днем. Я ездила в город, аптекарь дал мне настой опиума, чтобы избавиться от ночных кошмаров, но после этого настоя ужасно болит голова.

— Так прекрати его принимать!

Мари обиделась на Лизхен. Неужели так трудно проявить хоть немного чуткости? Баронесса поразилась бездушию фройляйн Риппельштайн. С другой стороны, проблемы Мари вполне могут казаться просто ерундой… Действительно, кого сейчас заботит такая мелочь как измены мужа? Баронесса представила себе Рихарда, обнимающего какую-нибудь девушку. На глаза Мари тут же навернулись слезы, снова вспомнился кошмарный сон про самоубийство.

Но вокруг пели птицы, а экипаж быстро катился по лесной дороге, что соединяла замок Штернов с городом, солнце светило ярко, а небо было голубым и безоблачным. Постепенно Мари успокоилась. Отчасти этому способствовал и встревоженный взгляд Лизхен, который та не отрывала от лица Мари.

— Ради Бога, Лизхен Риппельштайн, перестаньте на меня так смотреть, — Мари нахмурила брови, внутренние уголки которых тут же поползли вверх, из-за чего выражение лица баронессы фон Штерн стало совсем жалобным и беспомощным. Она словно умоляла Лизхен о помощи, та помедлила некоторое время, а затем, пересела к подруге, обняла ее и стала гладить по спине.

— Ну что ты, Мари? Посмотри, какой прекрасный день! Это всего лишь дурацкий сон…

— Ты не понимаешь, Лизхен! — воскликнула Мари. — Это был такой странный, ни на что не похожий сон. Меня окружали необычные вещи, каких я никогда в жизни не видела и даже не могу представить себе их предназначения! И самое кошмарное — это то дикое чувство одиночества, что поглотило меня с головой. О, Лизхен! Это было так ужасно!

— Успокойся, Мари. Все это всего лишь глупый сон, который абсолютно ничего не значит. Неужели ты целый день будешь думать только о том, что тебе приснилось?

— Лизхен! Но со мной никогда в жизни еще не было ничего подобного! Во-первых, это странное незнакомое мне место, во-вторых, я, это как будто не я, а кто-то совсем другой, и этот кто-то вот-вот умрет, а я не могу ничего предпринять!

— Мари, ты просто перегрелась на солнце, вот и все, — Лизхен пристально посмотрела на подругу. — Я не удивлюсь, если у тебя покраснеет лицо. Ты же знаешь, что солнце вредит коже. Ты становишься похожей на крестьянку.

— Лично я ничего плохого в этом не вижу, — Мари подумала, что нужно и вправду переключиться на что-то другое, забыть о своем сне. — Многие крестьянки выглядят очень привлекательно, благодаря своему красивому, нежному загару. Иногда мне даже кажется, что мы на их фоне — как покойницы в своих корсетах и с бледными лицами.

— Не нахожу ничего привлекательного в этих грубых и невежественных женщинах и девушках. Они выглядят как колоды — толстые, красные, с огромными ручищами.

— А мне кажется, что они просто здоровые и румяные, от этого наши мужья зачастую предпочитают их нам, — незаметно сама для себя вернулась Мари к «больному вопросу».

— Говори только за себя, баронесса фон Штерн. Когда у меня будет муж — я уж сумею сделать так, чтобы глаза его смотрели только на меня, — Лизхен подбоченилась.

— И как же ты это сделаешь, фройляйн Риппельштайн? — Мари точно так же подбоченилась и подмигнула Лизхен, изо всех сил стараясь сохранить тон своего голоса веселым и непринужденным. — Скажи мне. Я попробую это средство на своем Рихарде, и сообщу тебе, стоящее ли оно.

— Тебе не осилить. Слишком уж ты благовоспитанная жена, — ответила Лизхен.

Мари натянуто рассмеялась, в словах подруги чувствовалась изрядная доля желчи.

— Это почему же? — спросила она, стараясь казаться как можно более беззаботной и веселой.

— Потому, что ты, Мари фон Штерн, самая настоящая ханжа. Вот!

— Я?!

— Да, ты. Всегда такой была и такой останешься.

— Интересно, что это за способ такой привлечения внимания мужа, о котором не может думать благовоспитанная девушка? — Мари прищурила глаз, она понимала, что за шуточной формой разговора на самом деле кроется что-то серьезное. — Рассказывай Лизхен, а то я решу, что ты лгунья и просто хотела меня подразнить.

— Никакая я не лгунья!

— Тогда говори, как ты собираешься сделать так, чтобы глаза твоего мужа смотрели только на тебя?

— Очень просто. Муж только тогда не сможет оторвать от тебя взгляда, когда у него не будет уверенности в том, что кто-то другой не воспользуется его невнимательностью.

— О чем ты говоришь, Лизхен?!

— Ты прекрасно меня поняла.

— Нет. Говори яснее.

— О, Боже! Мари, ты в самом деле такая благонравная или прикидываешься? Рихард потому и не беспокоится за тебя, что не боится потерять!

Баронесса слушала Лизхен с большим удивлением. С чего она вдруг заговорила о таких вещах? Сначала упрекнула в холодности к мужу, а теперь намекает, что нужно завести любовника!

— Разве это плохо? Рихард мне доверяет…

— Да, он тебе доверяет. Поэтому считает, что может не появляться неделями, а иногда и месяцами, пока ты сидишь одна в этой деревне.

— Но мне тут хорошо, и Рихард…

— И ты считаешь, что можешь быть также уверена в верности Рихарда, как он уверен в твоей?

Мари насторожилась еще больше. Не в характере Лизхен болтать просто так. Слишком она деловитая для девушки. Снует целый день от замка к деревне, отдает распоряжения, ни с кем из женщин лишним словом не перемолвится. Даже сама баронесса иногда не может ее дозваться, а тут вдруг такие речи! Похоже, что фройляйн Риппельштайн что-то знает о Рихарде и пытается показать это Мари. Странно, но такое предположение показалось Мари оскорбительным. Пусть между супругами фон Штерн не все гладко, но она никому не позволит клеветать на мужа.

— Лизхен, Рихард меня любит, и я ему доверяю, — ответила Мари твердо. По крайней мере, ее домыслы — это всего лишь результат беспрестанной тревоги и отчаянья из-за невозможности родить ребенка. Муж по-прежнему говорит ей, что любит и всегда будет рядом. Разве что вид у него при этом утомленный, но, в конце концов, это может быть связано и не с ней, а с расширяющимся винодельческим промыслом. Не с ней…