Она закрыла глаза, чувствуя на щеках нежное дуновение ветерка. Густые черные волосы разметались по траве. Пение птиц стало тише, словно они щебетали где-то далеко-далеко. А каково это – быть птицей? Взмыть в воздух, ощущая под крыльями ветер, поднимающий все выше и выше? Парить над землей.

Изабелла нарисовала в своем воображении картину: безбрежное голубое небо с пушистыми белыми облачками. В самом низу – цепочка домов, вилл, ферм, купол церкви. Может быть, крошечные точки – люди, занятые своими повседневными делами. А над ними – Икар, свободный, парящий в небе. Красивый юноша, обнаженный, с крыльями, поднятыми над головой. Мгновение чистого и ничем не омраченного счастья. А совсем высоко, у края картины, коварные лучи жаркого солнца. Падение, грозящее всем, кто осмеливается взлететь слишком высоко.

Изабелла открыла глаза, и на секунду ей показалось, что она видит крошечную фигурку, парящую в закатном небе. Его лицо было размыто, она пока не могла представить его себе, хотя в мечтах этот мужчина уже являлся ей. Он где-то там, далеко, ждет ее.

На губах появилась насмешливая улыбка. Это вряд ли. Ее дом здесь, тут тихо, спокойно и безопасно. Далеко от полной соблазнов Флоренции. От мужчин, принадлежащих к кругу ее кузины Строцци. Здесь Изабелле нечего опасаться жарких лучей солнца. К тому же у нее нет крыльев, скрепленных воском, на которых она могла бы полететь к свободе.

Небо исчертили яркие оранжевые и золотые полосы, еще один день подходил к концу. Она слишком долго пробыла здесь.

Изабелла медленно встала и поморщилась – ноги затекли от долгого сидения на траве с альбомом на коленях. Темно-синие юбки были покрыты охряной пылью и травинками, но девушке некогда было беспокоиться о таких пустяках. Она должна спешить домой, убедиться, что ужин для отца готов.

Ферма медленно пробуждалась к вечерней жизни после долгой дневной сиесты. У домов под деревьями накрывали столы, зажигали свечи, прогоняя наступающую темноту. Вокруг бегали дети, с наслаждением вдыхая прохладный воздух, пришедший на смену дневному зною. Смех, лай собак, пение ночных птиц сопровождали Изабеллу на ее пути домой. Пыль клубилась вокруг ее обутых в сандалии ног, тонким слоем оседая на подоле платья.

– Добрый вечер! – кричали ей люди, и она отвечала им улыбкой, взмахом руки.

Наконец она поднялась на вершину холма, у подножия которого располагалась вилла ее отца. Здесь было тише, шум, доносившийся с фермы, приглушался кольцом кривоватых низкорослых оливковых деревьев. Но было и другое, нечто неосязаемое, но все же существующее – какой-то невидимый барьер. Они были другими. Семья отца жила на этой вилле десятилетия, следила за полями, фруктовыми садами, виноградниками. Изабелла знала всех этих людей чуть ли не с рождения. Бедная маленькая девочка, рано лишившаяся матери, стала общим ребенком. Или ничьим.

Они и правда были другими. Она и ее отец. Ученый, для которого самой большой ценностью были его пыльные книги, человек, далекий от реальности, признающий лишь дорогой его сердцу античный мир. Он редко выходил из дому и никогда не бывал в полях, как его отец. Его мало волновало то, что составляло смысл существования для других, – повседневный труд ради того, чтобы прокормить семью, поклонение Богу, да просто жизнь. А она, его дочь, единственный ребенок, была еще более странной. Девушка, которая предпочитала царапать странные каракули на пергаменте, вместо того чтобы как все нормальные женщины выйти замуж и растить детей.

Изабелла рассеянно стянула растрепавшиеся черные волосы в узел, думая о том, что говорят люди за ее спиной. Они думали, она не слышит их шепот. Тут был ее дом, единственный, который она знала. И все же ее место было не здесь. Она снова подумала об Икаре, взмывающем в небо на своих роковых крыльях. Чего бы она не отдала за то, чтобы вкусить хотя бы глоток свободы! Но это невозможно. Она – женщина, ее судьба предопределена. Крылья свободы не для нее.

Впрочем, выбор у нее все-таки был, за что следовало благодарить отца, его оторванность от реальной жизни, его равнодушие. Изабелле не обязательно было выходить замуж за какого-нибудь помещика и посвящать свою жизнь бесчисленным заботам по дому и воспитанию детей. Пусть даже это означало, что ее уделом станет одиночество.

Изабелла скрепила наспех сделанную прическу гребнем, который достала из кармана, отряхнула юбки и прикрыла манжетами пятна угольной пыли на руках. Чище все равно не будет, решила она и стала спускаться по склону холма к вилле.

Когда-то их дом считался самым красивым в округе. Это было во времена дедушкиной молодости, когда и была построена вилла. Архитектурный шедевр с самыми современными бытовыми удобствами и великолепной мебелью. Бабушка Изабеллы, славившаяся своей красотой, принадлежала к семье Строцци. Она задавала такие пиры, о которых говорили даже во Флоренции.

Но все это осталось в далеком прошлом.

Дедушка и бабушка умерли много лет назад, а при ее отце вилла пришла в запустение. Изабелла слышала, что ее мать, еще одна Строцци, тоже устраивала балы и танцевала при лунном свете со своими флорентийскими друзьями. Но она скончалась при родах, подарив жизнь Изабелле. Отец и без того не любил танцы, да и вообще был равнодушен к еде и празднествам, так что веселью пришел конец. Разумеется, время от времени у них бывали гости – такие же ученые, которые приезжали, чтобы обсудить с отцом философию древних греков или достижения греческих математиков.

Им тоже не было дела до танцев. Равнодушны они были и к искусству, в котором Изабелла находила утешение. Родственники матери тоже не видели смысла поддерживать отношения со стариком, зарывшимся в книгах.

Наконец показался дом, и Изабелла остановилась на краю заросшего сада, чтобы перевести дух. Когда-то стены виллы были окрашены в цвет охры, прекрасно оттенявшийся зелеными ставнями и резными деревянными дверями. Теперь стены выцвели и приобрели оттенок спелого персика, штукатурка местами отвалилась, обнажив каменную кладку, краска на ставнях облупилась. На крыше не хватало черепицы, а сад, в котором любила танцевать мать Изабеллы, превратился в настоящие дебри. Статуи, некогда привезенные из самого Рима, оплетенные виноградными лозами, покосились. Облупившийся Купидон с опущенным луком, улыбающаяся Венера, Нептун, потерявший свой трезубец.

Окна верхнего этажа были темны, но из распахнутых дверей на плиты двора лился золотистый свет. Окна первого этажа были открыты навстречу вечернему бризу; до Изабеллы донеслись смех и болтовня служанок, заканчивавших готовить ужин. На столе, накрытом у старого фонтана, стояли кувшины с вином и глиняные сосуды с оливковым маслом, лежал свежевыпеченный хлеб.

Голоса то повышались, то становились едва слышны, но чем ближе Изабелла подходила к дому, тем отчетливее до нее доносились слова.

– …вот уж не думала, что его богатые родственники вообще помнят о его существовании, – сказала кухарка Флавия. Комментарии других женщин заглушил стук глиняной посуды. – От них ни слуху ни духу вот уже много месяцев.

– А сегодня гонец приехал? – спросила Мена, домоправительница и одновременно горничная Изабеллы.

Гонец? Изабелла замерла, поставив ногу на каменную ступеньку. Флавия была права: они редко получали известия от родственников, да и осталось их не так уж много. Семья отца не отличалась плодовитостью, а кузены матери, Строцци, занимали высокое положение во Флоренции. Изабелла встречалась с ними всего несколько раз и мало что знала о них, за исключением того, что жизнь их протекала в роскоши. Но зачем им потребовалось присылать гонца?

– Я его видел, – сообщил один из слуг. – Важный такой, в синей с бежевым ливрее.

– Это цвета Строцци, – пробормотала Мена. – Что им нужно? Я слышала…

Ее слова потонули в грохоте упавшей миски и яростном лае одной из кухонных собак.

– Проклятие! – выругалась Флавия.

Изабелла оглянулась, словно ожидая увидеть за спиной «важного» гонца, но позади был только пустой сад.

– Синьорина Изабелла! – воскликнула Мена.

Испуганно вздрогнув, Изабелла повернулась к двери и увидела на пороге Мену, держащую в руках огромную миску с вареными овощами.

– Вот и вы наконец. Вы хорошо себя чувствуете?

Изабелла вгляделась в знакомое, покрытое морщинами лицо. В темных глазах Мены промелькнула тревога. Изабелла успокаивающе улыбнулась:

– Я в полном порядке, Мена. Просто немного перегрелась на солнце.

Неодобрительно покачав головой, Мена обошла Изабеллу и поставила миску на стол.

– Вы слишком много времени проводите на солнце, синьорина. Скоро станете чернее мавра!

Изабелла рассмеялась:

– Да какое это имеет значение! Все равно меня никто не видит. К тому же мне для работы нужен свет.

Мена бросила на девушку осуждающий взгляд, но промолчала, только фыркнула. Изабелла с детства знала, что это фырканье означает неодобрение.

– Ступайте принесите суп.

Кивнув, Изабелла поспешила на кухню. С порога ее окатила волна жара от пылавшего в очаге пламени. После прохладного вечернего воздуха духота, царившая на кухне, показалась Изабелле невыносимой. Запах жареных цыплят перемешивался здесь с ароматом специй, вареных овощей, жженого сахара.

Флавия, пухлая, краснощекая женщина, жившая в этом доме с незапамятных времен, помешивала в котле тушеных цыплят, приправленных корицей. Она кивнула в сторону супа, и Изабелла, подхватив горшок, поспешила выбраться из кухни, подальше от обжигающего жара.

Мена задержалась у стола, разливая вино в глиняные кубки.

– Кузина Катерина прислала письмо? – шепотом спросила Изабелла, ставя горшок с супом на стол.

Мена даже не взглянула на нее, просто пожала плечами, сосредоточенно глядя на льющееся вино.

– Письмо пришло, это верно, но откуда мне знать, кто его послал?

– Мена! Скольких Строцци мы знаем? Как ты думаешь, чего она хочет?

Мена поджала губы. Она была крестьянкой, крепкой и выносливой, и всю жизнь прожила на одном месте. Ей мало было известно о том, что творилось во Флоренции, но то немногое, что Мена знала, она не одобряла. «Язычники они там все, глядят на картины с обнаженными богами и богинями, Бога не боятся». Мена фактически заменила Изабелле мать, растила ее с младенчества, но и она не понимала желания Изабеллы изменить свою жизнь.