Аманда Маккейб - Предательский поцелуй

За спиной Орландо раздался шорох, повеяло едким запахом краски, возвестившим о появлении синьора Боттичелли. Художник задумчиво посмотрел в окно.

– Очень интересная юная дама, – рассеянно сказал он. – И кажется, большая ценительница искусства.

Орландо усмехнулся. Эта девушка не просто ценит искусство, она благоговеет перед ним.

– Кто во Флоренции не любит искусство, мой друг? Вы не сидите без дела – расписываете часовни, дворцы.

Боттичелли пожал плечами:

– Все эти заказы… мои творения им нужны только для того, чтобы вызвать зависть у друзей. Но истинная любовь к красоте…

Орландо вспомнил, с каким восторгом темноволосая девушка смотрела на кисти и краски. Большинство флорентийских женщин приходят в экстаз лишь от драгоценностей и бархата. Да, эта девушка не похожа на остальных.

– …встречается редко.

– К тому же она красива, – заметил Боттичелли, – хотя красота ее весьма необычна. Мне бы хотелось написать ее. Может быть, в образе Артемиды на охоте. Будем надеяться, она сюда еще вернется. Сообщить вам, если она придет, синьор Ландуччи?

Орландо удивленно взглянул на улыбающегося художника и вдруг почувствовал себя юнцом, терзаемым неразделенной страстью.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Она вам нравится, разве нет? Я не видел, чтобы вы так смотрели на женщину с того дня, как расстались с прекрасной Лукрецией.

Орландо посмотрел в окно. Его темноволосая дама уже исчезла, растворившись в толпе прохожих – служанок с тяжелыми корзинами, слуг, сгибающихся под тяжестью свертков ткани, бездельников, головорезов, ищущих неприятности, монахов в сутанах. Изабеллы не было рядом, но память Орландо хранила ее образ. Ее блестящие темные волосы, широко раскрытые сияющие глаза, с восторгом глядящие на окружающую красоту.

Орландо так долго жил во Флоренции, где цинизм стал нормой, среди сплетен и семейных ссор, что искренность этой девушки, ее неподдельная любовь к искусству стали для него освежающим глотком чистого воздуха, ветром, разогнавшим мрачные тучи.

Он поймал себя на мысли, что хотел бы встретиться с ней снова, поговорить с ней, взглянуть в ее глаза, коснуться нежной, тронутой загаром щеки.

– Вы верно подметили, – пробормотал он, – ее красота своеобразна. Вы должны написать ее в образе лесной нимфы.

– Прекрасная мысль! – воскликнул Боттичелли. – Темноволосая таинственная нимфа, живущая в сказочном лесу. Так что же, сообщить вам, если она придет позировать?

Орландо отвернулся от окна:

– Для начала скажите, как ее зовут и что она делает во Флоренции?

– Ее зовут Изабелла, – ответил Боттичелли, – она – кузина прелестной Катерины Строцци.

Строцци. Орландо похолодел.

– Кузина Маттео Строцци…

Боттичелли, ничего не знавший о том, что связывало Орландо с семьей Строцци, пожал плечами.

– Должно быть, так, впрочем, мне нет дела до синьора Маттео. В отличие от своей прекрасной сестры он совершенно равнодушен к искусству. Будем надеяться, синьорина Спинола больше похожа на свою кузину Катерину.

Орландо понимал, что девушка не имеет ничего общего с темной стороной жизни семьи Строцци. Она только приехала во Флоренцию, и ее глаза сияли невинностью. Эта невинность и неискушенность стали причиной неприятностей, в которые она попала в первый же свой день в этом городе. Но она была родственницей Маттео, принадлежала к его семье, и одного этого было достаточно, что Орландо считал ее своим врагом.

И все же ему хотелось снова увидеть Изабеллу. Больше, чем он осмеливался себе признаться.

Изабелла затаила дыхание: ей казалось, что ткань, закрывающая картину, вот-вот упадет. Она уже видела, как скользит по полотну тонкий лен, и ее сердце забилось в предвкушении: еще мгновение, и ее взорам предстанет чудо. Ей представлялось, что она стоит перед вратами рая, которые сейчас распахнутся, и ей откроется истина.

Невесомая ткань вспорхнула, словно подхваченная порывом ледяного зимнего ветра, и перед глазами Изабеллы промелькнули яркие краски – желтая, зеленая, ярко-синяя и пламенно-алая. Но уже через мгновение покров опустился, надежно укрыв спрятанное за ним сокровище. Изабелла протянула руку, чтобы сдернуть ткань, но картина вдруг отодвинулась от нее. Пол из холодного серого мрамора ушел из-под ног, удлинился, отрывая Изабеллу от творения, которое она так страстно желала увидеть.

Некоторое время Изабелла растерянно смотрела на картину, которая с каждой минутой все больше удалялась от нее, потом, подхватив тяжелые юбки, побежала, оскальзываясь на гладком мраморе. Но картина уже была совсем далеко, а каждый шаг давался Изабелле с большим трудом – туфли примерзали к ледяному полу, юбки путались в ногах, сковывая движения. Чудесное платье из серебристой парчи становилось все тяжелее и тяжелее.

Со всех сторон доносился многоголосый шепот. Сначала едва слышный, как дуновение летнего ветерка, он звучал все громче и громче, пока не превратился в крик, а потом в рев. Она не слышала слов, это были просто голоса – мужские, женские, плач ребенка.

Изабелла попыталась закрыть уши, но руки не слушались ее. Картина, укрытая легкой тканью, превратилась в крошечную точку в дальнем конце ледяного зала.

Юбки вдруг перестали путаться в ногах, и Изабелла побежала. Она скользила по мраморному полу, стараясь убежать от вселяющего страх шепота и рева ветра. Наконец она добралась до картины и, вцепившись в льняной покров, сдернула его.

– Нет! – закричала она, оступилась и упала, не отрывая глаз от открывшегося ей зрелища.

На картине был изображен Минотавр, получеловек, полубык, мускулистый, черный, с горящими красными глазами. Изабелла с ужасом смотрела, как Минотавр выпростал из картины когтистую лапу, а потом сам вырвался на свободу и двинулся к ней, оставляя за собой шлейф пламени.

Но его лицо… оно было прекрасно. Лицо ее незнакомца, Аида…

– Нет! – выкрикнула Изабелла, очнувшись ото сна.

Несколько мгновений она слепо смотрела перед собой, не понимая, где находится и что с ней происходит. Когтистая лапа все еще тянулась к ней. Содрогнувшись, Изабелла потерла глаза ледяными руками.

Она сделала глубокий вдох, потом еще один и с облегчением почувствовала, что неясное бормотание в ее голове стихает. Она, наконец, пришла в себя и огляделась.

Не было никакого ледяного зала. Не было языков пламени. Она сидела в центре роскошной кровати с балдахином из темно-синего бархата. Одеяло было отброшено, подушки скрылись под смятыми простынями. Изабелле снова приснился кошмар, похожий на те, что преследовали ее в детстве. Тогда она очень тосковала по матери. Что же теперь вызвало эти кошмары к жизни?

Она рассмеялась, все еще дрожа от пережитого волнения. Это был всего лишь сон, вызванный, вероятнее всего, тем, что с ней случилось по приезде во Флоренцию. Те ужасные минуты перед тем, как появился ее спаситель… а потом она увидела его снова, и его появление вызвало в ее душе целый водоворот чувств. Между тем она поклялась самой себе никогда не любить никого так сильно, как отец любил мать. Такая любовь приносит одно только горе. Горе и ночные кошмары.

– Синьорина? – проговорил кто-то, заставив Изабеллу буквально подпрыгнуть на кровати.

Но это была всего лишь Мена, отдернувшая полог кровати. Старая, верная Мена, в своем сером платье и белом чепце. Портьеры были раздвинуты, и в окна лился серовато-розовый утренний свет.

– Синьорина, вы хорошо себя чувствуете? – с тревогой спросила Мена. – Вы кричали. Вам опять приснился дурной сон? Как тогда, в детстве?

Изабелле не хотелось признаваться, что детские кошмары вернулись.

– Нет, не волнуйся, просто нелегко привыкнуть к новому месту. Следующей ночью я высплюсь как следует. А как тебе спалось, Мена?

Мена неодобрительно фыркнула, расправляя смятые простыни.

– Эти флорентийские слуги! Трещат без умолку, как сороки. Ни минуты покоя…

– Может быть, тебе лучше спать здесь, в моей комнате?

– И просыпаться посреди ночи от ваших снов? Ну уж нет, синьорина Изабелла. – Она принялась взбивать подушки. – Что приснилось на этот раз?

Изабелла отвернулась. Она не хотела пересказывать свой странный сон. Холодная мраморная комната, шепот, монстр с лицом Аида. Сейчас все казалось таким глупым, но тогда, во сне, она действительно испугалась.

– Я же тебе говорила, Мена. Это все из-за новой постели.

– Гм. – Было видно, что слова Изабеллы Мену не убедили, но служанка решила сменить тему. Она поставила на колени Изабеллы поднос. – Вот, ешьте свой хлеб. А это эль. Пища в этом доме такая обильная, тяжелая и специй много. Вам нужно что-то простое и питательное.

Изабелла рассмеялась. Она любила эту старую ворчунью.

– Я знаю, ты думаешь, что нам нужно было остаться дома, Мена, но я обещаю: все наладится, нужно только привыкнуть.

– Овечка моя. – Мена ласково погладила Изабеллу по голове. Она часто это делала, когда Изабелла была ребенком и просыпалась по ночам от кошмаров. – Я понимаю, в отцовском доме у вас немного было радостей, но ничего не могу с собой поделать – боюсь за вас. Эти люди…

При мысли о таинственном незнакомце Изабелла вздрогнула.

– Что ты имеешь в виду?

Мена покачала головой:

– Слуги всегда много болтают, овечка моя. Это всего лишь слухи. Но вы должны быть всегда настороже. Это непростое место. Здесь кругом вражда и романы, так много…

Кровавые междоусобицы, любовь, тайные союзы, секреты.

– Как лабиринт…

Мена нахмурилась:

– Лабиринт?

– Я не потеряюсь, Мена, – сказала Изабелла, думая о чудовищном Минотавре. – У меня есть волшебный клубок.

– Ах, овечка моя! – рассмеялась Мена. – Вы всегда говорите такие странные вещи. Настоящая дочь своего отца.

– Неужели?

Все всегда говорили, что она похожа на свою рано ушедшую мать. Изабелле нравилось это слышать и в то же время пугало.