– Куда мы можем съехать, кроме общежития?

– По первости и общежитие подошло бы, а потом Герману вполне могут от завода квартиру дать. Встали бы на очередь, как все нормальные люди делают.

Катя пока решила не обсуждать вопрос с общежитием, потому что ее гораздо больше интересовал другой вопрос.

– Дусь, а почему ты считаешь, что в этом доме нехорошо? – спросила она.

– Так что ж хорошего, если хозяин старается бывать здесь как можно реже, жена путается с другими мужиками, дочка вон какие дела вытворяет, а братья-близнецы друг на друга врагами смотрят. Где это видано? Здесь, Катюха, поселилось зло. Ты вот говоришь, что Славочка меня выселить может, а мне порой самой хочется обратно в деревню. Да только дом-то свой я продала. Мне теперь тут до самой смерти жить. А вы с Герочкой молодые, вполне можете вырваться и устроить свою жизнь, как вам самим хочется.

– Кстати, Дуся, а ты не знаешь, что произошло между Герой и Костей? – поинтересовалась Катя.

Дуся покачала головой и ответила:

– Мне об этом не докладывают, Катюшка. А что сам-то Герочка говорит? Должен же он тебе, как жене, рассказать. Неужто так и не поделился?

– Поначалу говорил, что я сама в Косте разберусь, но я так ничего и не поняла. А когда Константин уехал, мне вообще не до него стало: беременность образовалась, а потом пошли эти... Славочкины выходки...

– А ты Герману рассказывала про это?

– Нет.

– А что же так?

– Сама не знаю... А сейчас, после рассказа Славочки о том, как они были дружны, мне тем более не хочется с ним на эту тему разговаривать.

– Ну и зря! Говорят же: муж да жена – одна сатана. Нельзя друг от дружки свои болячки утаивать. Так и привыкнете друг без друга обходиться. Нехорошо это, не по-людски.

– Может, ты и права, – задумчиво проговорила Катя.

– Конечно права! Еще как права! – зачастила Дуся. – Сегодня же с ним поговори.

И Катя действительно решилась поговорить с мужем о Славочке и обо всем, что за последнее время приключилось. По мере ее рассказа лицо Германа делалось все более растерянным. Когда Катя закончила, он самым решительным образом заявил:

– Этого не может быть!

– Гера! Я застала ее прямо на месте преступления с ножницами в руках! Она ни от чего не отказывалась: ни от крысы, ни от того, что изрезала фату и детские вещи! Сам-то подумай, какой смысл мне на нее наговаривать!

Герман нервно потер подбородок, потом прошелся по комнате взад-вперед и, наконец, изрек:

– Это я, кретин, во всем виноват! Я так в тебя влюбился, что почти перестал с ней общаться! Конечно, она оскорбилась, но я поговорю с сестрой! Попрошу у нее прощения... Вот увидишь, она все поймет правильно! Славочка – добрейшее существо! Она...

– Она сумасшедшая, Гера! – перебила его Катя. – Ты бы видел ее глаза, когда она со мной разговаривала!

– Нет... – Герман отмахнулся от Кати, как от назойливой мухи. – Ты просто ее не знаешь... Мы с ней с самого детства были очень дружны, а я ее, получается, предал. Она не смогла простить...

– Гера... Я не хотела тебе говорить, но, похоже, придется. Понимаешь, она утверждала, что любит тебя вовсе не сестринской любовью. Она замуж за тебя хотела, а ты на мне женился!

– Что за чушь ты несешь, Катерина?! Полный бред!

– Да, бред! – выкрикнула Катя. – Только бредит этим твоя сестра! Не веришь – пойди сам у нее спроси!

– И пойду! И спрошу! Вот прямо сейчас пойду и спрошу! – Герман выскочил из комнаты.

Катя в изнеможении растянулась на кровати, ласково поглаживая живот. Ей казалось, что ребенок волнуется вместе с ней, а потому его нужно как-то успокоить.

Конечно же ничего хорошего из разговора Германа со Славочкой не выйдет. Выйдет одно плохое. При этом возможны два варианта. Первый – Славочка действительно спятила, а потому никакими разговорами-уговорами нельзя помочь в принципе. И второй – она вполне вменяема, все делала в полном сознании, а потому действительно пойдет на все, чтобы получить желаемое и на этом пути устранить все препятствия. В любом случае ей, Кате, не поздоровится. Правда, Гера теперь в курсе и постарается ее защитить... Хотя как он ее защитит, когда целый день на работе? Дуся была права: в этом доме поселилось зло... самое настоящее зло...

Катя не заметила, как уснула. Сон был кошмарным. Главной героиней его была, разумеется, Славочка, которая встала с инвалидной коляски, поскольку больной только прикидывалась, и бегала по дому за Катей с огромными ножницами в руках.

– Катенька... Катюша... проснись... – услышала она как сквозь воду. Славочка со своими ножницами несколько поблекла, а потом растворилась вообще. Когда Катя открыла глаза, она увидела лицо склонившегося над ней Германа.

– Ну наконец-то проснулась, – сказал он и нежно коснулся ее щеки. – Ты кричала во сне. Тебе снилось что-то страшное?

Катя кивнула и, с трудом разомкнув крепко слипшиеся губы, сказала:

– Да, страшное... И ты точно знаешь, что именно.

Герман отстранился от жены, сел на кровати, некрасиво сгорбившись и запустив обе руки себе в волосы. Катя тут же поднялась вслед за мужем, обняла его за плечи и тревожным шепотом спросила:

– Что тебе сказала Славочка?

Герман убрал руки от головы и повернулся к Кате. Только тогда она увидела, какое несчастное у него лицо.

– Ты теперь мне веришь? – спросила она.

Он закивал, уставил в нее остановившийся взгляд. Кате захотелось, чтобы его голова перестала раскачиваться, она тряхнула его за плечи, попросила:

– Только не молчи, Гера. Что она тебе сказала? Дуся говорит, что муж и жена должны все знать друг о друге! И я думаю, она права.

– Понимаешь, я все еще не могу это... – Герман выразительно покрутил рукой у виска, – понять, осмыслить... Настоящий кошмар наяву... Славочка и в самом деле предлагала мне себя, свою любовь... в обмен на картины...

– На какие картины? – растерялась Катя.

– Чтобы понять, о чем я говорю, тебе надо услышать все по порядку. Я начну издалека. Ты поймешь, почему мы с Костей совсем разошлись... ну и о картинах узнаешь. В общем, тебе известно, что Костя последнее время жил в комнате нашего двоюродного деда – Родислава... Так, наверное, можно его назвать, раз он родной брат папиного отца. А папин отец – Эдуард – погиб на фронте...

– Да, я помню, ты мне рассказывал! Эдуард и Родислав были близнецами, как вы с Костей.

– Да, верно. Ну вот... А еще до войны оба брата – и Родислав, и Эдуард – отсидели... не помню точно... то ли по шесть, то ли по восемь лет за княжеское происхождение. У обоих, кстати, семьи распались... Эдуард, несмотря на это, когда освободился, принял новую власть, получил работу в одной из клиник. Ну а потом – война... И все. Жизнь его оборвалась. А Родислав... он ненавидел советскую власть всеми фибрами души. Горбатиться на нее, как он говорил, не хотел. А по образованию тоже был врачом, только не хирургом, а терапевтом. Поскольку совсем не работать было невозможно, он выбирал такие места, где особо утруждаться не приходилось. Чаще всего – ночным сторожем в каких-то конторах. Последнее время, правда, служил сторожем в местном музее. Стал вдруг интересоваться искусством, живописью. Свел знакомство с людьми, близкими к музейному делу, с антикварами. На стене в его комнате появились картины. А год назад у него случился сердечный приступ, потом очень скоро второй. Еле выкарабкался. Однажды пригласил нас с Костиком к себе в комнату. Костя как раз был дома на каникулах. И торжественно так... объявил, что третьего удара не перенесет, а потому хочет нам, своим внукам, кое-что завещать. Не на бумаге с гербовыми печатями, а так... на словах. Объяснил, в каком месте подвала нашего дома спрятал восемь картин известных художников. Уверял, что они очень дорого стоят, но предлагал сейчас не торопиться их продавать, поскольку со временем они будут стоить дороже и дороже.

– А где он их взял? – удивилась Катя.

– Мы, конечно, тоже задали такой вопрос. Он ответил, что купил, во что мы не очень-то поверили, поскольку... какие у ночного сторожа деньги?.. Но он больше ничего объяснять не захотел. Сказал, что планировал сам картины продать, но, видно, не судьба. И действительно, через несколько дней умер от обширнейшего инфаркта.

– И вы с Костей стали единственными обладателями его тайны?

– Вот именно. Мы, конечно, к моменту его смерти уже побывали в подвале. Картины действительно нашли. Я не разбираюсь в живописи, но фамилии двух художников говорят сами за себя: Коровин, Серов... Ну а остальных я никогда не слышал... Да и Костик тоже. Но дед знал точно, что картины ценные. После похорон я предложил Косте рассказать о картинах отцу и передать их в музей... ну... где дед работал сторожем... будто он так завещал... Костя наотрез отказался. Заявил, что четыре картины точно его, и он сам собирается ими распорядиться. А потом ему надо было ехать на учебу. Перед отъездом он попросил меня, чтобы я пока ничего отцу не говорил, потому что он, дескать, еще подумает, как быть с картинами, и о своем решении объявит в следующий свой приезд. Я согласился подождать.

– Ну и...

– Ну и вот... Он уехал, а я решил спуститься в подвал, переписать фамилии художников... чтобы узнать о них побольше... – Герман замолчал, посмотрел Кате в глаза, а потом закончил: – В общем, картин там уже не было.

– Неужели Костя?

– Больше некому.

– Но... ты его конечно же спрашивал о картинах?

– Разумеется.

– И что?

– Сказал, что продал их все сразу после того, как узнал о них от деда, потому что очень нужны были деньги.

– На что?

– Не знаю. Может, в столице долгов наделал. Со мной он объясняться не захотел.

– Но ведь четыре картины дед завещал тебе!

– Я ему об этом напомнил. А он сказал, что я все равно свою долю безвозмездно отдал бы музею, а так деньги на хорошее дело пошли. На какое хорошее, говорить наотрез отказался.

– И с тех пор вы враги?