Светлана Лубенец - Предать – значит любить

– Ну а ты что? – тоже по-деловому спросила Юля.

– А я сначала предложила ему «выйти вон», на что он мне ответил, что выйти, конечно, может, но кому от этого будет лучше: ему придется спать где-нибудь на вокзале, а мне – в простывшей постели.

– А ты?

– А я спросила: не смущает ли его то, что я чужая жена? Он ответил, что не смущает, потому что он пошел на это сознательно, чтобы помочь брату выйти из состояния депрессии, в которое тот впал. А поскольку они с Эдиком почти единое целое, чего не близнецам, конечно, не понять, выбор брата он в общем и целом одобряет, и я ему нисколько не противна.

– А ты? – однообразно продолжила Юля.

– А я спросила: не приходит ли ему в голову, что противно может быть мне? Он совершенно спокойно ответил, что мне противно быть не может, потому что анатомически они с братом совершенно одинаковые, а что я предпочитаю в постели, он у Эдика выспросил и готов это проделать, а потом поделиться с братом своими собственными находками.

– И ты, конечно, согласилась, гадина?! – в истерике, которая давно зрела в ее организме, выкрикнула Юля.

Татьяна соскочила с табуретки, на которой сидела, и крикнула не менее громко, чем Юля:

– Да! Согласилась! И ты бы согласилась, если бы твой муж все время косил глазом в другую сторону, а потом вдруг к тебе пришел другой, точно такой же, и предложил взамен себя! Я подумала: а вдруг этот меня полюбит?! Мы тогда просто поменяемся партнерами, и, главное, никто этого не заметит!

– Ты что, идиотка, Танька? Неужели ты и впрямь считала, что можно вот так запросто заменить одного человека на другого?

– Но ты же не заметила?! Или нагло врешь!

Юля сжалась в комок. Да, она никакой подмены не замечала. Может быть, просто потому, что не могла бы до этого додуматься? Или Эдик был хорошим актером... Или Родик так просветил его, что...

– Я не вру... – пробормотала она, – но ведь не может быть, чтобы подмены вообще никто не заметил... Кроме семьи и постели у них была другая жизнь! В социуме! Они же все-таки разные люди!

– И в чем же эта разность? У них все одинаковое: и внешность, и образование. И на работу они устроились в одну и ту же фирму. Ты разве не помнишь?! Это потом Родик поменял работу...

Юля в изнеможении закрыла лицо руками. Да, так оно и было! Неужели она действительно все время замужества жила с двоими братьями попеременно?! Ей уже ничего не хотелось слушать, но Татьяна продолжила:

– Только вот влюбиться в меня и Родион не смог. Они, видимо, генетически запрограммированы любить только одну женщину! Тебя, Юлька! А потому менялись. А я уже ничего не могла повернуть назад. Я не понимала, кого на самом деле любила: Родиона или Эдуарда! Но я любила и не хотела ради тебя отказываться от своей любви. Ну и пусть она у меня будет такая, нестандартная! Это лучше, чем ничего! Братья Кривицкие не собирались меня бросать. Я не выжила бы, если бы они меня бросили. Это они оба понимали, а потому все так и продолжалось, а потом выяснилось еще кое-что...

– Что?! Вы втроем сознательно водили меня за нос!! – Юля подняла на Татьяну совершенно запавшие глаза. – Что может быть хуже того, что ты мне тут так красиво расписываешь?!

– Выяснилось, что у братьев Кривицких есть одно очень существенное различие, – уже устало произнесла Татьяна.

– Ну! Не тяни!!

– Выяснилось, что Эдик бесплоден.

– То есть?

– Все элементарно, Юлька: от него просто не могут рождаться дети. Вот и все...

– То есть... Ладочка и Лерочка... – свистящим шепотом начала Юля.

– Вот именно: Ладочка и Лерочка – дочери Родиона.

Юля знала, что Татьяна должна была сегодня вечером принести ей какое-то абсолютно новое знание о братьях Кривицких, но никак не ожидала услышать именно такое. Получается, что она вообще жила где-то сбоку припеку. Родик рожал детей вместе с Танькой, а она зачем-то лечилась в бешено дорогих клиниках и на что-то надеялась... А Родику больше и не надо было детей. Они у него имелись.

– А я... – начала она страшным, замогильным голосом, но Татьяна ее прервала:

– А ты, Юлька, совершенно нормальная женщина и теперь, когда являешься официальной вдовой, по истечении траурных сроков можешь снова выйти замуж и рожать в свое удовольствие.

– Я?! Рожать?! Ты же знаешь...

– Юля! В дорогих клиниках продажные врачи!

– То есть...

– Да! Да! Да! Родик платил врачам, чтобы они... в общем, подтверждали твое бесплодие.

– Но почему...

– Потому что он полюбил своих дочерей и других уже не хотел! Вот почему!

– А тебя... Тебя он тоже... полюбил?

– Не думаю... – Татьяна тяжело качнула головой. – Просто привык. А девчонок очень любил... Впрочем, что это я... Любит. Да! Очень любит!

– То есть ты вчера дурила мне голову?! Да ты просто монстр, Танька!!

Татьяна прикрыла глаза и опять отрицательно покачала головой. Ее лицо, как и вчера на даче, было серым и мятым, словно газетная бумага. Она тяжело вздохнула и сказала:

– Нет... С тех пор, как Родион поменял работу, он последнее время жил с тобой. На службе Эдик не мог подменить его, и все резко усложнилось...

– Я все поняла!! – ужаснулась Юля. – Вы убрали Эдика, потому что он стал вам мешать!!!

– Дура! – отпрянула от нее Татьяна. – Братья любили друг друга... и я их, похоже, обоих... любила. Я была уверена, что мы похоронили Родиона. В последнее время я даже перестала заморачиваться тем, кто находится со мной в доме. Называла Эдиком, да и все! А уж после похорон... вообще ни в чем не сомневалась. Боялась только, что Эдик... да... я думала, что он Эдик... уйдет к тебе. Но ведь не сейчас, когда траур... У меня еще было время...

– Тогда ты должна была вчера спросить Родиона, что произошло с Эдиком?

– А я и спросила!

– И что?

– А то, что он впервые в жизни сказал: «Это не твоего ума дело!»

– И все?

– Нет! Он также сказал, что, если я еще хоть раз подниму этот вопрос, больше его не увижу.

– И ты опять со всем согласилась?

– Для него... согласилась. Пусть он так считает. Но... ты же видишь, я пришла к тебе, потому что мы с тобой сейчас в одной связке. Мы должны что-то сделать. Как-то во всем разобраться. Родик всегда любил тебя. Он понял, что ты его узнала. Может быть, захочет поговорить с тобой?

– Ну уж я-то обязательно с ним поговорю! – отозвалась Юля.

– Когда? – Татьяна была человеком дела и определенных сроков.

– Не знаю... Когда выйдет! Но встречусь с ним обязательно хотя бы для того, чтобы... плюнуть ему в лицо!

– Ну... это уж как получится, Юлька. Может, и не сможешь плюнуть-то... как я вчера ничего не смогла... – Татьяна поднялась с табуретки, сказала бесцветным, тусклым голосом: – Пошла я, в общем... Держи меня в курсе, пожалуйста, если что узнаешь. Все-таки Родион – отец моих детей... Надо что-то решать...

Юля не отозвалась. Она знала, что при любом раскладе событий никогда больше не сможет жить с Родионом. Даже если он поведает ей необыкновенно трагическую и во всем правдивую историю. Между ними все кончено. Навсегда. Простить его она не сможет. Ей нет дела до этой сакральной общности близнецов, которая позволяет им меняться женами. Она-то не близнец! А Танька пусть действует как хочет. Раз ей и раньше было все равно, с кем из Кривицких спать, пусть живет с Родионом. Но узнать, что случилось с Эдиком, все же нужно. Зачем? Юля не могла определиться с ответом на этот вопрос. Зачем-то надо – и все!

Юля так задумалась, что не заметила, как ушла Татьяна. Только когда за ней захлопнулась входная дверь, Юля сообразила, что опять одна, а новые замки так и не купила. Значит, придется опять мучиться с комодом! Она так просто Родиону теперь не сдастся! Не на ту напал! В общем, надо искать Бэтмена, пусть он для начала вставит в дверь парочку новых замков. Для любого мужчины это плевое дело. Да! Завтра она поднимется пораньше, чем всегда. Во-первых, для того, чтобы после возни с комодом не опоздать на работу, а во-вторых, чтобы найти Бэтмена с Джеком. Собак выгуливают рано. На этой вполне оптимистической в данных обстоятельствах мысли Юля решила прервать размышления и посмотреть телевизор. Чтобы хоть временно отвлечь собственное «я», которому хотелось вести бесконечные виртуальные разговоры с мужем, доказывая, насколько подло он поступил.

В телевизоре красивые молодые люди шутили так пошло, что Юля заткнула им рот, щелкнув кнопкой пульта, ничком повалилась на кровать и опять заснула от переизбытка впечатлений. В этот раз последним, о ком она подумала перед тем, как ее окончательно сморил сон, был ее начальник Телятников. Завтра ему опять придется с тоской во взоре смотреть на ее мятые джинсы...

На следующий же день после истории с крысой, проводив Геру на работу, Катя, по уже сложившейся у нее традиции, намеревалась достать из шкафа заветный сверточек, в котором находились чепчики и пинетки, которые она навязала будущему ребенку из розового и голубого ириса. Она почему-то была уверена, что у нее родится сын, и розовое вязала на всякий случай. Каждый раз Катя раскладывала по кровати маленькие кружевные вещички, с величайшим наслаждением представляя, как будет натягивать на маленькие ножки нарядные пинеточки.

Сверток с детскими вязаными вещицами лежал у нее на особой полке, где хранилось все, что являлось счастливым напоминанием об их с Германом свадьбе. В отдельных нарядных картонных коробках, которые выделила свекровь, у Кати хранились и Герин свадебный галстук, и его белая сорочка, и собственная прозрачная фата с веночком из искусственных розочек.

Катя руками разгладила складки на пикейном покрывале, чтобы чепчикам и пинеткам удобнее было улечься на их с Германом супружеской кровати и, предвкушая удовольствие, открыла шкаф. Сначала она решила, что вчера слишком небрежно положила сверток, он сам собой развернулся, и по полочке рассыпались яркие вещички. Потом увидела, что яркость чрезмерна и не имеет никакого отношения к ее вязанию. Катя сунула руки в шкаф, и вместо свертка с чепчиками и пинетками вытащила собственную фату, всю искромсанную и измазанную чем-то очень похожим на кровь. Бедную беременную женщину сковал такой ужас, что она не смогла даже крикнуть, как тогда, когда вытащила из-под кровати дохлую крысу. Оно и понятно: крыса, даже самая протухшая, всего лишь крыса, а фата... это нечто сакральное, предмет, имеющий особое символическое значение.