Кроме Маннштайна, занимавшегося отбором перебежчиков, Бекманн с Колем были единственными сотрудниками, которые знали свое дело. Американцы — Дарлингтон, Шварц и Остин — попали в Берлин лишь на несколько месяцев раньше меня и были, в общем-то, такими же новичками.

Когда я представился Бекманну, тот спросил:

— Правильно ли я понимаю, что никакой подготовки у вас нет?

— Совершенно правильно.

Он взялся руками за голову — совершенно так же, как капитан Мак-Минз в лагере "Кэссиди".

— Господи, как же вам удалось выиграть войну?

— Просто, наверное, нас тогда было больше.

— М-да, наверное. А теперь послушайте, какой должна была бы быть ваша подготовка.

И он рассказал мне о том, как начал работать в разведке — в 213-й германской пехотной дивизии под началом Рейхарда Галена. Находясь в Польше, Бекманн участвовал в разработке плана нападения на Россию. Вместе с Галеном он перешел в Восточный отдел военной разведки, потерявший свое былое положение, которое он имел во время первой мировой войны, когда во главе его стоял полковник Николаи. Им удалось снова поставить его на ноги. Не обошлось, правда, без трений с абвером и Шестым управлением СС, но в конце концов эта размолвка с Канарисом и Гейдрихом завершилась полюбовно. Бекманн рассказал, как Восточный отдел собрал огромный архив сведений о русских, который Галену удалось спасти после войны. Вот, оказывается, какие вещи я должен был знать.

— Значит, за десять минут я должен научить вас вести допрос? — сказал Бекманн. — Это приблизительно одно и то же, что попытаться за десять минут научить играть в теннис. Ладно, приступим.

Он сказал, что свет должен быть направлен источнику в глаза, что необходимо наблюдать за выражением лица источника, приспосабливаться к источнику психологически, не задавать вопросов, на которые можно ответить «да» или «нет», и снова подходить с разных сторон к ответам, вызывающим сомнение, — и так далее.

— Если будете следовать этим правилам, то через несколько лет из вас, может, что-нибудь и получится, — закончил Бекманн. — А теперь идемте, посмотрите, как это делается.

Мы зашли к Маннштайну за источником, взяли карты Эрфурта и его окрестностей и вернулись в кабинет Бекманна. Бекманн угостил источника сигаретами и пивом, и некоторое время они сидели и беседовали о том о сем. Источник, совсем еще зеленый мальчишка из Коттбуса, вел себя вызывающе-развязно. Когда он, стряхнув Бекманну пепел на стол, рыгнул, Бекманн встал.

— Как ты ведешь себя, мерзавец?! — заорал он. — Назад захотел, в Восточный Берлин! Так я это тебе мигом устрою! Желаешь рассказать в «Штази» о том, что делал в Западном Берлине? Желаешь сгнить в тюрьме? А может, и правда, там тебе и место? Может, в тюрьме тебя хоть немного научат себя вести? Нет, придется отправить тебя обратно!

— Да что я такого сказал? — Было видно, что паренька прошиб пот. — Спрашивайте, я вам все-все расскажу.

— Учти, если хоть что-то в твоих ответах мне не понравится, тут же вызову полицию.

— Понял, сэр.

Бекманн начал с бронетанковой части близ Эрфурта, в которой служил парнишка, и в течение полутора часов сердитым голосом задавал один вопрос за другим. Когда ничего нового добиться от источника было уже нельзя, Бекманн, грозно помахав пальцем, сказал:

— Если выяснится, что ты все врал, — отправишься в Восточный Берлин, ясно?

— Так точно, сэр.

Мальчишка утер пот со лба и вышел из кабинета. Когда мы остались одни, Бекманн усмехнулся.

— Это я не всегда такой. Просто их нельзя распускать. Обычно я веду себя вполне мирно. Вон как он — слышите? — и Бекманн показал на стену. Из соседнего кабинета доносился чей-то успокаивающий голос. — Это Коль. Советую пойти и послушать.

Я так и поступил. Действительно, Коль играл роль этакого доброго дядюшки, а паренек, сидевший перед ним на стуле, казалось, из кожи вон лез, чтобы ему угодить. Всякий раз, когда паренек задумывался, стараясь вспомнить подробности, Коль улыбался ангельской улыбкой. Еще бы — ведь источник снова сделал все как надо, — значит, и дядюшка доволен. Коль кивал и улыбался, а источник вспоминал все больше и больше. Это был прямо какой-то праздник любви. Окончив допрос, Коль поднялся и похлопал паренька по плечу.

— Молодой человек, — сказал он, — вы неплохо поработали, и мы хотим вас за это отблагодарить. Пойду скажу Маннштайну, чтобы он дал вам талон в один ресторанчик неподалеку — там вы сможете хорошо пообедать. И еще вот вам бутылка шнапса. Как, не помешает?

— Конечно, нет, сэр. Большое вам спасибо! — Паренек прямо-таки расцвел от удовольствия.

Вернувшись, Коль дал мне те же советы, что и Бекманн, а кроме того, рассказал, как работал с адмиралом Канарисом в германской разведке. В 1938 году Канарис возглавил отдел «Заграница» в абвере, в Верховном командовании вермахта, и Коль под видом коммивояжера выполнял разные его задания в США. Во время войны Коль вместе с известным своей бесстрастностью Шахом допрашивал летчиков союзников в пересыльном лагере «Оберурзель». После войны ему и Шаху предложили учить американских следователей искусству допроса. С тех пор он работал на нас.

— Так, значит, вам с Бекманном попался крепкий орешек? — спросил он. — Я уже слышал, как Бекманн разорялся. Что ж, иногда и это необходимо. Но у меня лучше получается по-доброму. Просто удивительно, сколько источников считают меня этаким симпатягой. Знали бы они, каков я на самом деле! Ну, желаю удачи. — Он пожал мне руку. Лицо его светилось благодушием.

Весь день я читал старые отчеты. Мне быстро стало ясно, что отчеты, составленные следователями-немцами, лучше составленных американцами. Вечером же я занялся штудированием пособий по советскому вооружению, которые сохранились у меня еще со времен Монтеррея. На странице с рисунками, изображающими разные виды пехотного оружия, я обнаружил цитаты из Библии, написанные моей рукой. Неужели мое религиозное обращение зашло тогда так далеко? Над револьвером системы «наган» и ружьем образца 1891 года черным по белому было написано: "Если лишь в этой жизни веруем мы во Христа, то мы несчастнейшие из людей". Откуда это? Из Послания коринфянам? И что, интересно, двигало мною? Стремление перековать мечи на орала? А на странице с рисунком полевых орудий, прямо между гаубицами 152 и 203-го калибра, я, оказывается, начертал: "Вот, восхожу я в Иерусалим, не зная, что выпадет мне на долю". Это еще к чему? Полевые орудия мы проходили как раз тогда, когда поступил приказ отправляться в Европу, и все мы знали, что, может быть, дело кончится войной. Неужели мне вздумалось уподобить Европу Иерусалиму? Пролистав книжки до конца, я пришел в изумление. Посередине плана обустройства военного участка я увидал следующее: "Если вы будете пребывать во мне, а слова мои будут пребывать в этот вечер в вас, просите, что желаете, и воздастся вам". Укладываясь спать, я чувствовал, что оружие усвоено мною довольно неплохо, но одновременно было такое ощущение, будто я только что прочитал чужой дневник.

На следующее утро мистер Суесс, оторвавшись от анекдотов, решил, что я полностью готов к допросам.

— Я знаю, вам это понравится, — сказал он. — Попросите Маннштайна дать вам кого-нибудь полегче. В таком деле торопиться не следует.

Легкий источник, которого подобрал Маннштайн, оказался работником птицефермы, расположенной рядом с танковым полигоном вблизи Грейфсвальда. Мне было велено убедиться в том, что наши сведения о границах полигона верны. С этой задачей я справился. Источник рассматривал карту не торопясь, тщательно проверяя, все ли на месте. Потом мы поболтали о том о сем, и мой первый допрос завершился. Днем мне дали какого-то северного корейца, который так плохо говорил по-немецки, что я почти его не понимал. Вместе с ним была его подружка, хорошенькая немка с восточной стороны, которая, вообще-то, могла бы рассчитывать на кого-нибудь получше, чем уже не первой молодости кореец, к тому же с кривыми зубами. Работала она в еженедельнике, называвшемся "Народная армия". Я спросил ее о тираже, о том, откуда поступает информация, о редакторах и так далее. Когда вопросы иссякли, я ее отпустил, и она отправилась к своему приятелю. Через несколько минут я вдруг вспомнил, что забыл спросить, сколько людей работает в газете и сколько смен, и пошел за девушкой на первый этаж, но ее там не было.

— Кого вы ищете? — поинтересовался Маннштайн.

— Корейца с его девчонкой.

— Я видел, как они пошли в подвал. Посмотрите в спальнях источников.

Я отправился туда и, действительно, уже во второй комнате обнаружил их, усердно занимающихся любовью. Раздеты они были только ниже пояса. Оба ничуть не смутились.

— Что-нибудь забыли? — спросила девица.

— Да, еще пара вопросов, если у вас найдется минута времени.

Она опустила комбинацию, и я задал свои вопросы. Кореец стоял и смотрел на нас с застывшей улыбкой, время от времени трогая рукой свой смуглый член.

Вернувшись к себе, я напечатал, как мне показалось, совсем неплохой отчет о полигоне в Грейфсвальде и о том, что новенького в редакции "Народной армии". Уходя после работы в пять часов вечера, я чувствовал, что потрудился не зря. Возможно, мистер Суесс действительно был прав, когда говорил о допросах, и ничего сложного в этом нет. Месяц спустя в кипе материалов английских следователей я обнаружил отчет, написанный неким Питером Оуэнсом, которому тоже удалось кое-что узнать и о полигоне в Грейфсвальде, и о корейце с девицей. Парень с птицефермы и вправду оказался весьма наблюдательным: кроме границ полигона, он, оказывается, еще заметил, сколько там появлялось танков и самоходных установок, каких моделей, как часто и сколько было произведено залпов. Кроме того, он подробно описал полевые орудия и особенности их стрельбы. Господи, как же мне не пришло в голову спросить его обо всем этом! Что же до корейца, то он, как выяснилось, имел чин майора и служил в корейском военном представительстве в Восточном Берлине. А девица его, до того как поступила на службу в редакцию "Народной армии", работала секретаршей в Министерстве госбезопасности, причем какое-то время непосредственно с Эрнстом Волльвебером и Эрихом Мильке — самим министром и его заместителем, — а редакция просто стала ее «крышей», когда у нее начался роман с корейцем. На Запад же она сбежала вместе с ним по заданию ГБ — чтобы приглядывать за своим дружком. А я, дурак, кроме как про газету, ничего у нее не выведал!