На другом конце послышался тяжелый вздох и наступило молчание. Молчание затягивалось. Миган неотрывно смотрела на струи дождя за окном.

– У тебя нет отца, Миган. У тебя есть только мать. Любишь ты меня или нет, но это так.

– Мама, я не хочу расстраивать тебя или в чем-то упрекать. Я же говорила, мне нужно знать его имя и что-то о нем на тот случай, если понадобится связаться с ним. У меня может быть собственный ребенок, а он как-никак передал мне свои гены.

– Это Сандра посоветовала тебе позвонить мне?

– Да никто мне ничего не советовал. – Это утверждение было не совсем правдой, но так Миган было проще перейти к следующей неправде. – Не думай, что я собираюсь разыскивать его. Во всяком случае, не в ближайшем будущем, у меня таких планов нет. Раз все так сложно, назови мне его имя, и на том остановимся. Я же не ребенок. Меня уже не надо оберегать от правды.

Хорошо. Твердо и аргументированно. Мериться с матерью силами – дело пустое. Она всегда проиграет.

– Боже мой, Миган, зачем ты меня мучишь?

Ее мучат. Так мать видит жизнь. Только ее интересы важны. Ее желания. Ее счастье. Это придало Миган силы, и она продолжила допрос:

– Он из Ориндж-Бич? Поэтому ты не хочешь назвать его имя?

– Из Ориндж-Бич? С чего ты взяла?

– Я только спрашиваю.

– Ну ладно. Раз тебе уж так приспичило.

– Именно.

– Я могу назвать тебе его имя. Только это все, что я знаю о нем. Я понятия не имею, где он живет и чем занимается. Может, у него семеро по лавкам, а может, он давно умер.

– Понимаю, – не сдавалась Миган.

– Мы вообще были едва знакомы. Я встретилась с ним в Париже, во время поездки после конкурса на Мисс Алабама. Его заинтриговал мой титул, а меня то, что он француз и красавец. Вот такая глупая история.

– Мама, детали меня не интересуют. Я тебя не осуждаю. Я хочу знать его имя и хотя бы где он живет.

– Насколько мне известно, он как жил, так и живет в Париже. Его имя Франсуа Гровье.

– По буквам, пожалуйста.

Мерилин повторила по буквам, а Миган записала имя.

– Он примерно твоего возраста?

– Старше, Миган, намного старше. Как минимум лет на десять.

– Спасибо, мама. Я понимаю, как тебе трудно говорить об этом. Тем более спасибо.

– Я тоже тебя понимаю. Для меня он пустое место, но, раз тебе хочется что-то узнать о нем, я не вправе отказывать тебе.

Голос ее заметно изменился. Казалось, признание изгнало из нее бесов, не дававших ей житья целых тридцать лет. Они еще немного поболтали, затем мама попросила ее позвонить, когда она родит, и на этом разговор закончился.

Миган с облегчением вздохнула, вешая трубку, хотя все оказалось не столь болезненно, как она ожидала. Этот человек живет во Франции. Трудно представить, чтобы они когда-нибудь пересекались. У нее не было отца целых тридцать лет. Проживет без него и дальше.

– Я получила имя, Барт, но можешь вычеркнуть моего отца из списка. Он француз. Они встретились в Париже, и больше она о нем никогда не слышала.

Хорошая новость оказалась одновременно плохой новостью, потому что они опять оказались у разбитого корыта.


Руки у Мерилин Ланкастер тряслись, когда она клала трубку. Никто не вправе упрекать ее за то, что она плохая мать. Она пыталась, но материнство не ее стихия. Дело не в том, что она якобы не любит Миган. Конечно, любит. По-своему. К тому же Миган такая независимая, она не из тех, кому нужна мать-наседка. Миган всегда терпеть не могла, когда кто-то вмешивался в ее жизнь, даже родная мать.

Но настроение у Мерилин безнадежно испортилось. Она впервые лгала Миган. Она и сейчас готова была пойти на что угодно, лишь бы не врать, но есть секреты, которые приходится хранить любой ценой. Их уносят с собой в могилу. Может, сейчас все это уже и не имеет значения. Пусть мертвые хоронят мертвых. Но она заключила сделку, и обратного хода нет. Ради ее и Миган блага.

Она открыла шкафчик и нашла коробочку с транквилизаторами. Вынув таблетку, сунула ее в рот, пытаясь отделаться от нахлынувших воспоминаний.

Даже сейчас, тридцать один год спустя, от одной мысли об этом человеке у нее словно открылись старые раны и сердце пронзила острая боль. Есть вещи, которые не лечит даже время.


Раскат грома потряс дом, словно землетрясение, вырвав Миган не то из сна, не то из какого-то полузабытья. Она открыла глаза и уставилась в стеклянную стену, где хмурое небо переходило в свинцовый океан.

Она протерла глаза.

– Я что, заснула?

– Вроде того. Уже не меньше часа.

– Надо было разбудить меня.

– Я решил, что тебе необходимо отдохнуть.

– Что-то последние дни меня все время тянет отдыхать. Раньше мне, бывало, шести часов сна хватало. Когда через месяц я вернусь на работу, мне придется вкалывать до умопомрачения. Не дай Бог стать соней. – Она потянулась, расправила плечи и потерла пальцами затылок. – Хорошо бы чайку. Можем взять его с собой в купол, а еще лучше – давай возьмем туда чайник и там вскипятим.

– Ты уверена, что хочешь тащиться по лестнице?

– Если вперевалочку и не спеша, то ничего страшного. В былые времена я бы тебя обогнала в два счета. Я всегда обгоняла Джеки.

Она собрала все чайные принадлежности, положила на плетеный поднос и протянула Барту. Ей с подносом не совладать. Купол находится под самой крышей, и, хотя лестница, ведущая туда, расположена внутри дома, она гораздо уже других. И темнее, особенно в такие пасмурные дни, когда солнце прячется за плотными тучами.

Маленькой ей запрещали подниматься по ней, и Миган считала, что эта лестница ведет в башню с привидениями и что, если она будет себя плохо вести, мама запрет ее там. Откуда она это взяла, Миган и сама объяснить не могла, разве что, когда дверь наверху оставляли открытой, эта лестница была самым холодным местом в доме.

Странно, но сегодня у нее опять появилось это чувство. Только привидения были другие: не зыбкие фигуры в белом, а странные духи, обитающие в старых фотографиях и письмах. Только вот пожелают ли они выдать тайны, из-за которых какой-то псих пытается лишить ее жизни?

Когда они поднялись наверх, Миган тяжело дышала и ступала неуверенно. И не столько от усталости, сколько от страха. Он поднимался откуда-то снизу и постепенно овладевал ею, отчего у нее появилось детское желание забиться под одеяло и ничего не видеть.

Смутные видения толпились у нее перед глазами. Разорванное на куски тело Джеки. Она сама, судорожно открывающая рот под свинцовой толщей воды. Мечущиеся тени и выстрелы во тьме.

А иногда по ночам ее пугал образ мертвого ребенка. И это было самое страшное.

– Что ты такая бледная? – спросил Барт, обняв ее и притянув к себе. – Мне самому тошно, что я тебя таскаю сюда.

– Дело не в тебе. Ты только хочешь помочь.

– Тогда мне тошно, что все это затягивается. – Он положил подбородок на ее макушку. – Мы победим, Миган.

– Я знаю. Вообще-то, я отношусь к этому трезво, но время от времени не могу отделаться от чувства, что убийца манипулирует нами.

– Да нет. Мы так или иначе остановим его, но все было бы гораздо проще, знай мы, кто он. Вот почему необходимо копаться в твоей жизни. Найдем мотив, найдем и человека. Деньги и любовь – вот самые главные мотивы. Вернее, жадность и отверженность.

– У меня есть кое-какие сбережения и пенсионный фонд, но за это не убивают.

– А еще этот дом. «Пеликаний насест» с участком потянет, вероятно, на полмиллиона долларов.

– Его оценили в четыреста тысяч. На сегодняшнем рынке недвижимости это копейки. – Она повернула ручку, открыла дверь и вошла в небольшое помещение.

Барт вошел следом.

– Твоя мама расстроилась из-за того, что бабушка отписала дом тебе, а не ей?

– Да что ты! Она терпеть не может этот дом. Когда она приезжала сюда, она места себе здесь не находила и мечтала поскорей уехать.

– Но его можно продать.

– Бабушка кое-что ей оставила. Кроме того, мне кажется, что она поддерживала ее материально все эти годы. Я сейчас вспоминаю, что мама иногда подолгу сидела без работы, а нужды мы никогда не знали.

– Вы были богаты?

– Богаты не богаты, но ни в чем себе не отказывали. Даже за обучение в колледже мама платила сама и еще присылала мне ежемесячно деньги на расходы. Конечно, у нее всегда был под боком очередной ухажер, а с бедными она не якшалась.

– А других родственников, претендующих на дом, нет?

– У нас вообще нет родственников. – Миган прислонилась к косяку. – Так что жадность можешь сбросить со счетов, Барт. Ничего особенно ценного, из-за чего стоило бы убивать, у меня нет.

– Если выкинуть жадность, остается отверженность.

– Толпами мужчин с разбитыми сердцами я не могу похвастать. Честно говоря, я даже одного не припомню.

– Это еще как сказать. А Джон Гардисон. Вы были помолвлены, и ты фактически сбежала из-под венца.

– Он страдал не больше десяти минут и тут же нашел утешение.

– А как случилось, что вы вместе работаете?

– Он работал над проектом крупного слияния компаний, и, видать, кусок оказался ему не по зубам. Тогда ему и предложили нанять еще одного менеджера в его отдел. Он порекомендовал меня. Это было для меня серьезное продвижение. – Она увидела в его глазах недоумение, но он ошибался. – Это не то, что ты думаешь. Джон рекомендовал меня, потому что знал, на что я способна, и, кроме того, я трудоголик. Потом мы хорошо дополняем друг друга и составляем отличную команду.

– Он намекал как-нибудь, что не прочь возобновить матримониальные планы?

Миган покачала головой.

– Не то чтобы он отказался переспать со мной, если бы я того захотела. Вернее, он был бы не против, но не хочет торопить события.

Барт кивнул, но больше вопросов не задавал. Она смотрела, как он кружит вокруг коробок. Купольное помещение было круглым, метра три с половиной в диаметре, с шестью большими окнами и узкой дверью, ведущей к опоясывающему купол балкону. Коробки громоздились по стенам, загораживая окна и свет. Из центра потолка свешивалась голая стосвечовая лампа. Она и освещала комнату.