– Нет, на свечках, знаешь, как здорово, прямо как в кино, сидишь у зеркала и смотришь на своего родного жениха, – проворковала Алена.

– Аленкин, брось ты эту муть, лучше скажи, с кем Новый год встречаешь? – ловко увильнула от уговоров Анна.

Она знала, что приглашение: «приходи, погадаем» – продиктовано женским любопытством, Алена мечтает выведать подробности скандала, но Мельниковой не хотелось обсуждать перипетии вчерашнего события с кем-либо, тем более с Петуховой. В любом случае получится коктейль из слез и утешений. Из Анны потекут рекой слезы, из Алены лавиной польются утешения. И на Питер хлынет сплошной водопад, не приведи бог, и без того за окном что-то капает. А ведь на календаре уже тридцать первое декабря, и ни мороза, ни снега, и на душе грустно.

– Ой, вечером будет большая компания, ко мне придут все-все-все, и ты приходи, ты же теперь одна-одинешенька на всем белом свете, ведь с Володькой-то поссорилась, – перешла на другую волну Алена, поняла, видимо, что выведать подробности не удастся. – Слушай, Анька, лучше приходи сейчас, пока никого нет, погадаем, поколдуем, хватит тебе кукситься. Всех женихов вызовем заранее, чтобы они не успели попрятаться на Рождество. Зато мы с тобой в девушках не останемся.

– Ален, тебе это не грозит, ты не останешься девушкой, не бойся. А гадают на женихов обычно на святки, в крещенские морозы, так до святок еще далеко, и крещенских морозов нам не видать, а мне лично не до колдовства, надо к Новому году готовиться, – сказала, как отрезала Анна, подавляя желание нахамить подруге.

– Если передумаешь, приходи, – крикнула Алена и выпала из общения, не прощаясь. Вещая гадалка звучно булькнула в забвение вместе с истошными воплями.

Анна прикорнула на диване, укутавшись пледом. Вот и закончился декабрь. Сегодня уже Новый год. А зима еще не началась. Что-то припозднилась она в этом году, наверное, загуляла где-то, а может, потеряла дорогу и заблудилась в пути. Осень прочно поселилась в городе и явно не собиралась сдавать без боя захваченные позиции. И серый асфальт нестерпимо наскучил, всем хотелось свежести и белизны. Граждане вдруг возжаждали очищения. Ведь уже Новый год, а там и Рождество не за горами. Целых две недели можно спокойно не работать, правительство объявило народу о каникулах, в связи с этим безделье получило законные права. Холодильник забит продуктами, в гардеробной новые наряды. Они висят на вешалках и ждут своего часа. А снег так и не выпал. Нынче в северном Петербурге словно в знойном Душанбе. Все признаки потепления климата налицо. Еще одна неделя аномальной погоды – и на всей планете растают льды, исчезнут полюса. А первого января вообще обещали плюс два по Цельсию. Сани, тройки, скрипучий снег и лыжи безвозвратно растаяли в дымке воображения. Анна Мельникова приоткрыла штору и выглянула в окно. На улице все, как обычно, за прошедшие сутки не произошло никаких изменений. Снаружи серо, скучно, сыро. Анна сморщила нос и вытянула губы трубочкой. Унылая пора. И вечная тоска. Раздался резкий звонок. Анна сняла трубку.

– Привет, дорогуша, как поживаешь? – пропел дивный голос самой лучшей подруги на свете.

«Сплетница длинноязыкая, – подумала Анна, внутренне раздражаясь, – отрезать бы этот язык и собакам выбросить!»

«Дивную подругу» звали Надеждой. Красивая молодая женщина, длинноногая, стройная. Весьма успешная особа. Она повсюду успевала – и карьеру строила, и в семье у нее был полный порядок, и связи надежные имелись. Ловкая женщина сумела устроиться в жизни, как мало кто устраивается. Недаром подругу Надеждой звали, точнее, Надеждой Павловной. Семенова указывала на четкие границы между собой и обществом, она неукоснительно требовала, чтобы окружающие прибавляли к ее имени еще и отчество. Отчасти это звучало смешно, ведь Надьке всего тридцать лет, но она боялась утратить социальный статус. Друзья и знакомые привыкли к причудам красивой женщины и беспрекословно выполняли требования Надежды Павловны, но за глаза называют Надькой.

– Никак я не живу, жду зиму, ведь скоро Рождество, – сказала Анна.

Она уже упрекала себя за малодушие. Вместо ритуального жертвоприношения в виде отрезания длинного языка лучшей подруги пришлось мило болтать с ней, изображая жуткую заинтересованность. Настоящий конформизм. В чистом виде. Без примеси. А «Рождество» уже с языка не сходит, и все благодаря Алениной заботе. Это слово повисло в сознании, как елочная игрушка на елке.

– А ты не жди, и зима придет когда-нибудь, – засмеялась подруга.

– Когда-нибудь придет, – покорно согласилась Анна.

– Как ты Новый год встречаешь, с кем, где, в какой-нибудь светской компании?

Надежда откровенно издевалась над подругой, слегка прикрывая приторными словами жесткую иронию.

– В ванной, с бокалом шампанского в руке, буду лежать в морской пене и воображать себя Клеопатрой, – отшутилась Анна.

– Смотри, не утони, – обеспокоилась приятельница.

– Надь, ты сама не утони в шампанском, в прошлом году от тебя еще полгода Новым годом отдавало, за версту несло, – сказала Анна и задернула штору.

И в комнате наступил полумрак. Белый ковер матовым квадратом светился в дальнем углу комнаты. Анна щелкнула выключателем, в комнате засиял яркий свет, будто наверху вспыхнул огромный факел. Девушка прищурилась, привыкая к освещению. «Наверное, это Надька рассказала Алене про нашу ссору с Владимиром. Ну и пусть, пусть все знают, что я осталась одна, без жениха», – подумала Анна, с ненавистью глядя на трубку, словно вместо мембраны перед ней торчало любопытное лицо собеседницы.

– Анька, ты такая колючая стала, прямо натуральный кактус, а не девушка на выданье, – заметила Надежда.

Семенова не обиделась, наоборот, до краев наполнилась состраданием по ту сторону телефонного провода, сейчас примется предлагать помощь. За годы общения Анна досконально изучила нрав своей подруги, Надежду хлебом не корми, лишь дай возможность кого-нибудь облагодетельствовать. Сначала жестоко обидит, через минуту щедро одарит. И наоборот. Такой уж у Надежды характер. Противоречивый.

– Надя, ты лучше занималась бы своими делами, а со своими я и сама разберусь как-нибудь. Мне чужая забота не требуется, – сказала Анна, нарочно придавая резкость своим словам.

Она хотела остаться одна, желая вдоволь насладиться нахлынувшим одиночеством. Но Надежда не сдавалась. Лучшая подруга не могла оставить человека в беде.

– Нельзя встречать Новый год в одиночестве, нельзя, надо идти в люди, в народ, на публику. Вот что ты будешь делать в своей ванне, одинокая, голая и пьяная? – смеялась Надежда, не оставляя попыток спасти подругу от мировой скорби.

– А почему пьяная? Голая – да, одинокая – не спорю, а третий пункт полностью отменяется. Бокал шампанского еще никому не повредил и никого не утопил, тем более в ванне. Я не успею купить путевку, уже поздно, ты же знаешь, Надя, мы собирались встречать Новый год с Володей вдвоем, – сказала Анна.

На девичьих ресницах невольно повисли капельки росы. Но Анна загнала слезы обратно, будто кран закрутила. Ей не хотелось плакать, разговаривать, спорить с подругой, а вдруг Надежда искренне предлагает помощь? Анна присела на край стола и посмотрела на свои скрещенные ноги, длинные и красивые. Крест-накрест. Крест на прошлом. Изящная конструкция. Жаль, нет благодарной публики поблизости, никакой, ни одного зрителя, и самого желанного тоже нет. Анна перевела взгляд в угол. Белый ковер, столик, кресло, кровать. Привычная обстановка. Ничего экстремального. Никуда не хочется идти из дома. Почему все люди в Новый год сходят с ума?

– И где этот твой Володя, куда он подевался? Анька, я знаю, ты сейчас сидишь и волком воешь на луну.

Слова Надежды бередили душу, терзали израненное сердце. А свежая рана и без того нещадно кровоточила.

– Я не могу выть волком, разве что – волчицей, а луны еще нет, она позже появится, и откуда ты знаешь, что я вою? – с трудом выдавила из себя Анна, сейчас она ненавидела всех подруг на свете. Всех без исключения. И Надежду, и Алену, и остальных по списку.

– Я догадалась по твоим глазам, – сказала Надежда и громко засмеялась.

– Ты не можешь видеть мои глаза, они далеко от тебя, – улыбнулась Анна.

Она улыбнулась сквозь слезы, а Надежда воистину ощущала себя благодетельницей, ясновидящей, Кассандрой и верила в свои пророческие способности. Анна осторожно сняла мизинцем слезинку с ресницы.

– Чувствую тебя на расстоянии. Короче, Анька, давай-ка заканчивай хандру и приезжай к нам. Ты же одинокая. Все наши будут тебе рады, они же любят тебя, дурочку, жалеют. После двенадцати договорились собраться у нас. И Воронины придут, и все остальные. А мы посидим, попоем, потанцуем, покуролесим, – и Надежда охотно принялась перечислять все прелести новогоднего застолья.

Анна брезгливо поморщилась. Как раз все вышеперечисленные радости беспокоили ее живое воображение.

– Приеду-приеду, может быть, – сказала она, пытаясь закончить беседу с подругой.

Анна не собиралась выходить из дома. Ей нужно было прийти в себя от любовной встряски, хотя бы чуть-чуть, самую малость.

– Ждем-с, ваше величество, королева ты наша, Анна Великая, – подобострастно изрекла Надя и исчезла из эфира.

Анна швырнула мобильник на диван. Хотела всплакнуть, но передумала. Посмотрела на себя в зеркало, широко улыбнулась, оскаливая зубы, шутливо клацнула, пугая собственное отражение, и вновь нахмурилась. «Неудачник, проклятый неудачник! С ним всю жизнь промаешься, придется экономить на всем, на спичках, на колготках, чтобы достойно выглядеть на людях. Зануда и проповедник!» – пробормотала девушка и вгляделась в зеркало. Там что-то забрезжило, какая-то смутная тень, она мелькнула и пропала где-то в глубине. Анна осторожно коснулась пальцем прохладной поверхности. Зеркало безмятежно отобразило вытянувшееся лицо Анны. «Чушь какая-то, бред, сплошные видения, это мне привет прислали из потустороннего мира, намекать на предстоящие Аленкины гадания», – вслух сказала Мельникова и сердито отвернулась. Ее взгляд тут же уткнулся в другое зеркало, оно было вмонтировано в дверцу шкафа. И вновь смутный силуэт забрезжил в отдалении. Это был он. Жених Анны. Тот самый неудачник, зануда и проповедник. Это с ним можно было всю жизнь маяться и экономить на спичках. Вчера вечером Анна с ним рассталась, навеки, навсегда, до самой смерти. И совершенно не понятно, что делал этот неудачник в предновогодний день в двух зеркалах Анны. Что он в них забыл? То ли его отражение осталось в памяти зеркал, то ли новогодние страшилки выскакивали из-под ковра, то ли чудеса в решете мерещились на каждом шагу. «Если поставить две свечи у зеркала, зажечь их, положить серебряное кольцо в миску с водой и прошептать заветные слова, тогда можно увидеть своего суженого и желанного». «Чудеса легко можно объяснить, во-первых, мне Аленка рассказывала о колдовстве и ворожбе, все уши прожужжала, во-вторых, Надька к настоящей гадалке ходила, узнавала насчет мужа, приворожили его или нет. Надоела со своими байками. Три дня пришлось слушать про Надькины походы к гадалке. От этих глупых разговоров мне грезится мой бывший жених. Глаза бы мои его не видели, уши не слышали. Сгинул бы он навеки!»